* * *

Дня четыре назад Готлиб передал Сильвестру распоряжение дома Трифиллия. Старый аптекарь должен был немедля явиться в обитель. Мельхиор не знал, что и думать, к чему готовиться, поджидая учителя, но на всякий случай, не надеялся ни на что хорошее. Если бы звали по врачебным делам, то письмо бы было от Ионы. Если бы дому Трифиллию пришла охота просто скоротать вечерок за беседой со своим аптекарем, наверняка аббат не стал бы так сухо и срочно требовать Сильвестра к себе. Сильвестр вернулся озабоченным и поделился тревогой с другом и учеником. Оказалось, старый хитрец Трифиллий получил сведения, что примерно через месяц в обитель приедут визитаторы. И еще кое-что стало известно дому Трифиллию, так что наш аббат был бы превесьма обрадован, ежели бы известное ему не стало бы известно и проверяющим. А надежды на это почти нет, так-то, дружочек. И надо бы нам с тобой серьезно подготовиться, чтобы быть белее снега. Иссопом что ли окропиться? И всю аптеку тоже окропить?

Начались горячие дни. Днем Сильвестр и Мельхиор работали, как обычно, а вечерами готовились к строгой и нелицеприятной проверке. Джон болтался у них под ногами, изнывал от собственных кошмаров, полной беспомощности и внезапного одиночества, да порой получал неожиданные нагоняи, подвернувшись под горячую руку. Мельхиор утешал его, как мог, но было видно, что мысли травника заняты не ребяческими страхами ученика. Тревожное ожидание висело в воздухе, Сильвестр ходил чернее тучи, памятуя о жестоком разносе, учиненном домом Трифиллием. Когда прибудут визитаторы? Кого назначат проверять аптеку? Как уберечь свой дом и свое детище от чужой завистливой злости, от недоброго слова, а то и явного оговора? Город тем временем опасался новых жертв, ловил любые слухи о волках-оборотнях, не брезгуя ни домыслами, ни прямыми байками, и жадно ждал продолжения.

 * * *

Однажды Джон пробегал по улице, выполнив поручение Сильвестра. Смертельная гнилая лихорадка отступила, но по-прежнему изрядное количество людей страдало от простуды. Кто просто отлеживался, кто звал городского лекаря или монастырских врачей, но работы хватало для всех. Ученик заглянул в целых шесть домов, забирая пустые пузырьки из-под декоктов, и со всех ног поспешал в аптеку, чтоб до обеда успеть разнести новые порции лекарств. У ворот шорной лавки стоял человек, Джон раньше его не видел, а может, не обращал на него внимания. Невысокий, крепкий, он смотрел на Джона из-под низко надвинутой теплой суконной шапки, и этот немигающий взгляд заставил ученика аптекаря покраснеть и съежиться. Кому вообще в Скарбо было до него дело? Что он, раскрасавец какой или девица, чтоб на него пялились? Человек шевельнул губами, возможно, хотел позвать, возможно, сплюнуть, но Джон уже несся вниз по улице, боясь обернуться и яростно жалея, что не может заставить себя выкрикнуть какую-нибудь лихую дерзость.

Вечером в церкви Джон никак не мог усидеть спокойно: тот же, прежний незнакомец стоял у колонны и не сводил с него глаз. Шапку он держал в руке. Мельхиор рассерженно прицыкнул на мальчишку, не умеющего вести себя достойно в святом месте, и пообещал невеже урок хороших манер от Сильвестра, коли не уймется. Джон притих, но цепкие насмешливые глаза чужака то и дело останавливались на нем. Наконец мальчик не выдержал и со злостью шепнул: «Отец Мельхиор, что ему от меня надо?» Травник насторожился, но человек у колонны стоял, склонив голову, и не обращал внимания на суетные глупости. Ночью Джону пришла в голову мысль, приведшая его в ярость и смущение. Что-то часто он в последнее время стал вспоминать Валентина, будь тот трижды неладен. В доме было тихо и холодно. Ничего не происходило, никто не отирался под окном, только кровь стучала в ушах. Утром Мельхиор поставил перед Джоном чашечку с отваром ежевичных листьев, то же самое – за обедом.

* * *

В этот день Джон сидел дома и переписывал на вощеную доску рецепты из растрепанной толстой тетради. Сильвестр сам лично задал ему этот урок. Первый раз должно было переписать глядя в текст, второй раз – только прочитав и сразу отодвинув спасительную тетрадь, а в третий – строго по памяти. В кухне над огнем кипел-выкипал большущий двойной котел, а в нем томился сложный настой. Как раз тот, который и выписывал сейчас Джон. Багульника побеги. Лесной розмарин. Этот благоухал на всю кухню, от внешнего котла шел пар. Так, да девясила корневища, календула и мать-и-мачеха, любимая самим Гиппократом. А еще мента и плантагинис, хамомилла и лакричный корень. Мельхиор терпеливо перебирал четки, ожидая, когда можно будет вынуть внутренний котелок из кипящей воды. Процеживать остывший настой и отжимать траву на тонком сите пришлось Джону - явилась служанка госпожи Марты, и травник, наскоро благословив ученика, отправился с ней пользовать недужную. Джон аккуратно мял ложкой буро-зеленоватый вываренный жмых с белыми кусочками корней, когда в кухню вошел Сильвестр. Старый лекарь с неприязнью покосился на дощечку, сиротливо валявшуюся на столе, и с удивлением нашел, что ученик изрядно возрос в прилежании и грамотности со времен прошлой проверки. В награду ему досталась пригоршня сушеных яблочных ломтиков, мелкая монетка и разрешение на следующий день отправиться на ярмарку, чтобы истратить капитал по собственному усмотрению. Травник, узнав о том, сиял, будто сам сподобился похвалы Сильвестра. Джон был настолько ошарашен собственным успехом, что испросил у Мельхиора позволения пойти в церковь и поклониться Приснодеве. Ясно, что без Ее милостивой помощи дело не обошлось.

В церкви, перед статуей Джон долго стоял на коленях и шепотом жарко благодарил Марию за все милости, оказанные ему, глупому и непутевому. Молился торопливым шепотком, путаясь в окончаниях и внезапно забывая знакомые слова, отчаянно желая хоть тенью, хоть краешком услышать тот невесомый и ласковый голос: «Джон, я тоже люблю тебя». Пахло воском от горящих свечей, сырой шерстью, холодным камнем, алтеей и мятными лепешечками от кашля, какие делали в аптеке. Где-то высоко над головой парили добрые ангелы, под самым расписным куполом, легко и свободно. Отец Альбер, торопясь мимо, остановился, с улыбкой возложил твердую сухую ладонь на голову отрока и прочел над ним благословение. Джон с искренней радостью поцеловал руку, благословившую его,  и решил про себя, что нельзя же требовать от жизни слишком многого. В конце концов, кто он такой, чтобы Приснодева лично изволила говорить с ним, все же она Владычица и Заступница нам, довольно и того, что мы не остаемся без ее теплой защиты и поддержки. А завтра можно будет сбегать на рынок и купить орехов или сладких пирожков, целых две штуки. Или еще какой-нибудь глупой радости.

 * * *

Ночью абсолютно глухая ватная тишина за окном вдруг взорвалась колокольным звоном, криками, беготней, кто-то отчаянно стучал в аптеку, куда-то спешно собирался встревоженный Мельхиор, все это странным образом вплеталось в длинные и путаные сны. По коридорам расхаживал отец Николай, приказывал Джону немедленно вернуться в обитель святого Михаила, но туда не хотелось больше всего на свете. Зачем-то открывалась и закрывалась дверь, Мельхиор вернулся, что-то искал, потом ушел, шепнув «спи». Где-то рядом текла вода, и олень шел ее пить, только около воды проносились серые тени, оттого вода была недоступна, делалась уже не водой, а песком, песок засасывал, и чем напряженнее Джон всматривался в темноту, чтобы различить место, где тени не успели побывать, тем быстрее все вокруг погружалось в сумрак.

глава 24

В холодном воздухе резко пахло гарью, Мельхиор, серый, сгорбленный  и усталый, рассказывал Сильвестру, что трупов, к счастью, нет. Всех спасла старуха-служанка, вовремя забила тревогу. Агриппину удалось вытащить раньше, чем обрушился коридор, на соседние дома пламя не перекинулось, спасибо святому Николаю (Джон вздрогнул), ну конечно, есть обожженные, и тряпки с мазью очень пригодились. Надо еще будет, довольно сильно пострадали трое из дома Фридрика, там уже стены начали тлеть. Мельхиор, собственно, для того и вернулся, чтобы приготовить повязки на смену. О деньгах Фридрик сказал, что лично придет к вам.