В кувшине не было ни капли, Антонио, гневный и обиженный, попытался швырнуть его об стену, но к ним уже подошли двое старших соотечествеников. Один из них что-то негромко сказал и положил тяжелую руку на плечо неистовому италийцу. Тот мгновенно стих и показался вдруг очень молодым, почти мальчиком. «Джованни, - прошептал он, - скузи... ми сенто мале...» Один из купцов улыбнулся Джону, сгреб Антонио в охапку и повел его во двор. Пирушка завершилась. Последовали объятья, звонкие поцелуи и обещания снова пожаловать в этот дивный городок, коли позволят святой Николай и Пречистая Дева.

глава 21

На следующее утро Джон проснулся со смутной мыслью, что вчера случилось что-то хорошее. Такое хорошее, чего никогда и не бывало с ним, о чем он и мечтать не мог. Что-то цветное, яркое, теплое мельтешило перед глазами. Точно! Он же едет в Индию с Антонио, и пусть не сейчас, пусть потом. Однажды Антонио вернется за ним, и они поедут к тигерусам и фениксам. Мельхиор улыбнулся, глядя, как Джон пытается отыскать рукава рубахи и посоветовал ему поскорее умыться и оставить сны снам. Еще очень повезло кое-кому, что ангел его хранитель вчера был на страже и не попустил попробовать запретного плода, а то утречко бы такой радостью не брызнуло. Короче, вставай, ленивец, тебе еще долг дружбы исполнять. Антонио, поди, сегодня совсем худо.

 * * *

После учебы, мессы и завтрака Джон, противу обыкновения, не остался в аптеке в помощь старшим и не был услан за потребными покупками, но отправился в трактир, вчерашним путем, вместе с Мельхиором. Они поднялись в комнаты, занимаемые купцами. «О, - протянул один из них, - узнаю заботливого Бартоломео. Вы к Тонино? Он там, храни нас святой Антоний Фивский от такого пробуждения!» В соседней комнатушке было прохладно и полутемно. Бледный, весь в испарине, Антонио лежал на соломенном тюфяке, услышав голоса и скрип двери, он поднял на пришедших черные умученные глаза. Мельхиор не без сочувствия ободрил юношу и велел ученику приготовить все, что нужно для очистительной клизмы, а больному раслабиться и не бояться. Антонио, морщась, следил за всеми приготовлениями, легче ему явно не становилось. «Ну как ты?» - шепнул Джон, улучив минутку. «Плохо. Надо было умирать... ночью. Увввау!. Риспармиамо!..». «Ничего, - обнадежил травник, - зато пройдет быстрее. Через час примешь настойку вот из этой чашки. Вечером – еще раз столько же. И впредь будешь умницей. А то еще хотел мальчишку напоить. Вот бы вдвоем сейчас маялись!» Антонио только горестно потряс головой и всхлипнул. «Ну все, - учитель взял Джона за плечи и подтолкнул к дверям, - прощайся и пошли. С остальным и без нас разберутся. Незачем его позорить». Джон потоптался в дверях, бросил на друга сочувственный взгляд и вышел. Неужели от сладкого вина? «Не от вина, а от излишества, - усмехнулся Мельхиор. – Ну что, будешь еще ослушничать?» Джон только горестно вздохнул, если такова плата за радость винопития, уж лучше оставаться трезвенником.

 * * *

Из всех зим, пережитых юным Иоанном с той поры, как появился он на свет, эта зима в Скарбо была самой лучшей. Несмотря на лютые морозы, несмотря на томительный ознобный декабрь, несмотря даже на неутоленную скорбь по старому Инне, - все ж таки лучшей. После Рождественской мессы Джон прислушался наконец к увещеваниям Мельхиора, и хоть не перестал оплакивать свою потерю на земле, но все же нашел в себе силы порадоваться за гарденария. Теперь он не кашляет, не хромает, а знай себе растит золотые розы для нашей Заступницы, Царицы небесной. Вряд ли есть у святого Фиакра, райского садовника, помощник лучше, чем брат Инна, прозванный Мангельвурцером.

Иногда он вспоминал стылую вереницу безрадостных зимних дней в монастыре святого Михаила и по-прежнему не мог поверить в свое счастье. На Рождество Сильвестр подарил ему взаправдашний полный Розарий. Новехонькие четки пахли пчелиным воском, большие светлые бусины были искусно вырезаны в виде восьмигранников, пальцы сразу же отделяли их от маленьких черных бусинок, гладких и бархатистых на ощупь. Даже ночью не собьешься, - восхитился Джон. Медный медальон со святым Христофором сиял как солнышко. От такого великолепия Джон онемел. А в день трех Королей Мельхиор тайком сунул ему в руку настоящее сокровище – крохотный гладкий шарик сиреневого цвета. Шарик был полупрозрачный, тяжелый и холодный на ощупь. Выточили его из осколка камня аметиста, носящему сей дивный дар природы не должно бояться ни дурного колдовства, ни злой власти над собою, разум его будет чист и трезв. Аметист поможет остаться твердым в испытаниях, придаст бодрость и благоразумие, охранит от бед, но лишь в том случае, если хозяин его будет добр и милосерден, станет молиться за своих недругов и усердно очищать душу и сердце. Так-то, Джон. А еще он даст тебе красноречие и убедительность, но тоже, понятное дело, не сразу, надо будет малость подучиться. И Мельхиор, подмигнув ученику, отправился помогать Сильвестру. В жизни еще у Джона не было таких даров. Четки он сразу же повесил на шею, и красивый медный крест, венчающий Розарий, легонько хлопал его по животу, защищая от всякого зла и пагубы. Шарик Джон решил упрятать в потайное местечко и доставать лишь изредка. Подвергать такую редкую и бесценную вещь превратностям судьбы ученик аптекаря не решался. Заглотыш был с ним согласен: нищие нипочем бы не причинили аптекарскому мальчишке никакого вреда, а вот буйным подмастерьям и прочему необузданному люду ничего не стоит обтрясти юнца, пьяного куражу ради.

 * * *

Розарий пришелся как нельзя более вовремя. Вновь и вновь на излете ночи в сон к ученику аптекаря начал заглядывать Желтоглазый. Молча подняв нос и поводя слепыми невидящими желтыми глазами, он входил в комнату, неверными шагами приближался к постели Джона и замирал, шаря по воздуху рукой в плотной кожаной перчатке. Иногда он был не один, несколько тяжеловесных демонов следовали вокруг него, сомкнув широкие плечи, повинуясь каждому его жесту. Однажды во сне Желтоглазый проходил со своей свитой по узкому каменному коридору мимо Джона, и вдруг внезапно выбросил руку вбок. Перчатка слетела, мазнув мальчика по лицу, и на миг блеснули отточенные железные когти. Во сне Джон попытался заорать, отпрянуть, но не смог. Тогда, собрав все силы, он плюнул в своего мучителя, понимая, что стая демонов-прислужников сейчас разорвет его на куски, потому что бесы горды и жестоки, и унижений не прощают никогда. Желтоглазый указал на скорчившегося Джона когтем мизинца и зашелся в отрывистом лающем смехе. Демоны деревянной походкой двинулись к жертве, и вдруг все исчезло, нет коридора, под головой подушка, встревоженно зашептал Мельхиор, разбуженный сдавленным воплем ученика. Остаток ночи Джон провел в дремотной одури, сжимая медный крестик на четках.

И все же эта зима была лучше всех его прежних зим.

глава 22

В январе город переполнился слухами. Их разносили по домам вместе с яйцами и рыбой с рынка, их собирали по крупицам жадные до сплетен старухи, тайные новости шуршали даже в церкви. Говорили, что в лесах начали лютовать волки и среди жертв уже не только крестьянские овечки и козы. Около деревень находили истерзанные трупы случайных прохожих. Волки наводили ужас - они выгрызали своей жертве сердце, а еще мужчинам - срамные части, а женщинам груди. Впрочем, иные утверждали, что никакого безобразия и кровопролитья звери не чинили, а мертвецы были все синие, с искаженными страхом лицами. Шею каждого обезображивали темные пятна с кровавыми ссадинами, как будто на пальцах убийц были острые и непомерно длинные ногти. Джон слушал эти рассказы, замирая от ужаса и почему-то от восторга. Наконец и здесь, в Скарбо, начали происходить вещи, которые стоят доброй песни или хотя бы упоминания. Перед дверями в трактир частенько сидел старик-нищий и гнусаво тянул бесконечные баллады о погубленных девицах, о зарезанных дочках, об отравленных рыцарях. Время от времени его звали внутрь, порой отпускали с подачкой, порой просто ставили кружку пива. Пару раз Джон украдкой останавливался у дверей послушать певца и всегда смутно досадовал, что все эти чудесные истории случаются где-то далеко, в другой стране или в ином местечке. И только в Скарбо самая большая новость – если кто побьет свою жену или подмастерья на улице подерутся, ну или еще что в этом духе. Неужели и у нас теперь найдется, из чего слепить историю, которую не зазорно рассказать за столом, не хуже чем Антонио! А вдруг здесь, в лесу под Скарбо, завелась своя мантикора? Взяла и прибежала издалека.