В кухне повисла мрачная тишина. Очевидно, только присутствие монахов мешало скандалу, и то ненадолго. «Так, Валентин, - весомо сказал старый аптекарь. –  Иди и собери свои вещи. Разговор продолжим позже, а теперь покажешь родителям, где и как ты жил все это время». Валентин подчеркнуто поклонился Сильвестру, подал руку матери и, бережно поддерживая ее под локоть, повел баронессу по коридору. Барон встал, выслал вон слуг и отправился за женой и строптивцем.

«Ничего себе!» - выдохнул Мельхиор. Сильвестр покосился на помощника и хмыкнул: «Прогневили мы Господа, не иначе. Что, Мельхиор, твоя работа? Ты прикормил?» Джон стоял в дальнем углу кухни ни жив ни мертв. При мысли, что Алектор остается здесь навсегда, его охватил тоскливый ужас и отчаяние. Старый аптекарь обвел взглядом свою притихшую общину и расхохотался.

 * * *

В комнате Валентина шла самая настоящая битва. Баронесса всхлипывала, страсти почти кипели. «Что значит «не поедешь»? Что значит, здесь?! - грохотал отец. – Поедешь и не пикнешь!» Валентин отвечал лениво и негромко, всхлипывания переросли в плач, плач в рыдания, «Ольвия, цыц!» - «Полно вам, матушка!» - «Сколько позору за тебя, сволочь!» Мельхиор тревожно взглянул на Сильвестра, не поубивали бы они там друг друга, тот пожал плечами. Открывать аптеку, пока за дверями бушует барон Генрих, не было никакой возможности. Вскоре раздался звук оплеухи, баронесса пронзительно закричала. Глаза Джона округлились. «Враги человеку домашние его, – хмыкнул Сильвестр со знаньем дела. – Целибат, только целибат!»

Через некоторое время Валентин вышел и попросил воды для госпожи баронессы. Руки у него дрожали, на губах держалась сладчайшая улыбка. Разговор продолжился с новой силой. Слуги зябли на улице, не смея войти в внутрь. Валентин так ни разу и не повысил голос, хотя барон все еще кипел гневом.

- Ты, Фальстерн, собрался в монахи? Изволь, коли хочешь. Толку от тебя все равно нет, но клистирником? Среди этого сброда? Пользовать мужичье бок о бок с таким же мужичьем? Мы за одно твое лечение заплатили столько, что... Лучше б ты сдох, выродок!

- Генрих! Как ты можешь! Валли, цветочек мой, опомнись!

- Батюшка, - спокойно и надменно ответил младший баронов сын, - вы ошибаетесь. Брат Серенус и вправду простец, но Мельхиор рыцарской крови, и в том я вам могу поклясться. Он выхаживал меня, как... как брата, не щадя ни сил, ни здоровья. И он же сказал, что отец Сильвестр тоже происходит из высокого рода, более высокого, чем даже наш. Я чуть со стыда не сгорел, когда вы говорили с ними, как с лавочниками!

В комнате все стихло. Валентин упал на колени. «Батюшка, умоляю, отпустите меня учиться у герцога Сильвестра. Я прошу вас!»

- Но как же так? Герцог?! А мы с отрезом... Почему ты не сказал раньше, сердечко мое?..

- Ольвия, не будь дурой! Какой он герцог, откуда здесь? Развесила уши, раскудахталась... Рыцарский сын – в аптеке?

- Батюшка, спросите у дома Трифиллия, если не верите мне, о происхождении брата Мельхиора.

Помощник аптекаря чуть не выронил ручную мельницу.

- Мельхиор, - прошипел Сильвестр, - ты в уме? Что ты ему наболтал?

- Отец Сильвестр, верите? Ничего... Джон, да хоть ты-то успокойся!

- Верю ли? – задумчиво произнес аптекарь, - да нет, не верю. Но тоскую по прежним временам. Выдрать бы тебя как следует... Мальчик, пойдем, покажу, что куда отнести.

Наконец дверь открылась, и все семейство Фальстернов чинно проследовало в кухню. Сильвестр и Мельхиор почтительно поклонились им. Баронесса Ольвия подошла к Мельхиору и протянула ему собственные драгоценные четки. Белые розы, искусно вырезанные из слоновой кости и перенизанные жемчужинами, качались в лилейной руке баронессы.

- Брат Мельхиор, отец Сильвестр... Наш Валентин... Я прошу вас, мы и представить не могли, что... ему было так плохо. Умоляю, примите! Это такая малость!

Сильвестр еле заметно пожал плечами. Мельхиор, склонившись, принял дар из рук зардевшейся баронессы и сам, красный и смущенный, отступил. Баронесса Ольвия обернулась к Сильвестру и нервно сорвала с шейки роскошное коралловое ожерелье.

- Умоляю, примите! И простите нас за...

- Помилосердствуйте, баронесса! – учтиво поклонился Сильвестр. – Вы чересчур добры ко мне и к моему помощнику. Не по заслугам, о да. Ваш сын несколько преувеличил, поверьте.

- Вы и в самом деле намерены взять его в ученики? – горько спросила баронесса.

- Все решит дом Трифиллий, госпожа моя Фальстерн. Но коли спрашивать меня, я не вижу в юном бароне качеств, потребных для врача. Ему суждена иная стезя, и там он добьется заслуженной славы. У вас хороший сын, барон.

 * * *

Упрямец Алектор был непреклонен. Наутро Фальстерны и отец Сильвестр должны были ехать к аббату, чтобы тот рассмотрел прошение Валентина. Барон и баронесса покинули аптеку в расстроенных чувствах. Валентин умолил до отъезда оставить его в аптеке, и Сильвестр подтвердил, что нервная вспышка отняла у юноши много сил. Лучше бы ему не выходить сегодня из дома. Взгляд, который он при этом бросил на Алектора, ничего хорошего не сулил. Тот почел за лучшее пройти к себе и сразу лечь. На крыльце уже переминались с ноги на ногу любопытные посетители. О том, что в аптеке произошло нечто из ряда вон выходящее, знал весь город.

- Одно хорошо, - усмехнулся старый апекарь, – кораллом мы обеспечены считай на год. И жемчугом тоже. И с келарем ругаться не придется.

глава 18

Рано утром по темной улице загрохотала баронова колымага. Среди морозной предрассветной тишины ее появление казалось особенно ненужным и нелепым. Отец Сильвестр отдал Мельхиору последние распоряжения на сей день, больше для порядка, чем всерьез, и вышел за дверь. Алектор, бледный и смиренный, тенью проследовал за ним. С вечера он так и не произнес ни единого слова. За дверями было слышно, как барон Фальстерн раскатисто и добродушно приветствует старого врача, Сильвестр негромко проговорил что-то, и барон резко окликнул слугу, велел вернуться.

Сын поморщился, услышав отцовский голос, и обернувшись, еще раз окинул взглядом аптеку. Полки до самого потолка, уставленные банками и коробками, раскрашенная деревянная фигурка Приснодевы в нише, девичьи ладони сложены и увиты бусинками розария, над дверью чуть покосившееся Распятие, сквозь приоткрытую дверь на кухню видно, как в очаге по обугленным бревнам перепархивают, разгораясь, полупрозрачные лоскутки пламени. В кухне по стенам развешаны тугие косы лука и чеснока. Чисто вымытый с вечера пол – Джонова работа. Валентин посмотрел мимо Мельхиора, мимо даже Распятия и низко поклонился. Мельхиор, не думая ни о чем, шагнул вперед и крепко обнял его перед дорогой и, скорее всего, разлукой. Валентин безучастно стоял, как восковая кукла, лицо его было непроницаемым и бесстрастным, он подождал, пока Мельхиор выпустит его, и вышел вон. Что сделаешь с таким строптивцем? Карета Фальстернов со скрипом и скрежетом гремела по застывшей грязи, а Мельхиор, взяв баронессины четки, сел читать Розарий. До подъема оставалось больше часа. Через час дневная жизнь завладеет даже этим крохотным уголочком спокойной Божьей помощи и милосердия, но пока здесь нет никого, кто бы смог помешать ему, травнику аптеки святого Фомы и рыцарскому сыну. Надо же - сто лет не вспоминал!