Оплеуха последовала мгновенно. «Вон отсюда, - тихо сказал Сильвестр. – Вечером высеку». Джон поднялся и вышел из аптеки, его не окликнули и не пытались остановить, и наверное, это и было хуже всего.

На улице, в сырой холодной слякоти, Джон остановился, не понимая, что же теперь делать. Вышел он из аптеки бездумно, не желая ничего, только бы не видеть ни Сильвестра, ни Валентина. Мельхиора не было, он еще не пришел с обхода, но вряд ли Мельхиор поддержит его, тем более, сейчас. Да и где он  был все это время? Если бы Господь хотел Джону добра, травник бы  уже давно вернулся в аптеку, или хотя бы встретил его на улице. Но, видимо, Он не хочет. Как будто ты стоишь на крохотном островке обледенелой земли, а воды размывают ненадежную твердь, и удержаться нет сил. Миг - и без плеска уйдешь в темную воду, и ни одна душа не услышит и не обернется.

 * * *

«А мальчонку вашего ищите у вдовой Агриппины, она его к себе потащила», - весело хихикнула торговка калиной и яблоками. Мельхиор, ничего не понимая, растерянно поклонился и отправился вверх по улице, к дому портного Герхарда. Там, вместе с дочкой и зятем, бывшим мужниным подмастерьем, жила себе и поживала почтенная вдова Агриппина.

Открыла Мельхиору та самая служанка, что чудом не лишилась глаза. Девушка, увидев аптекаря, заулыбалась, обтерла руки о грязную тряпку, висевшую поверх передника, и провела нежданного гостя на половину старой хозяйки. Почтенная Агриппина расцвела улыбкой, в которой отчего-то Мельхиору почудилась некоторая натянутость. Из соседней комнаты боком выскользнул Джон, опустив глаза и утирая губы. «Ох, брат Мельхиор! – промурлыкала вдова портного сливочным голоском, - вы, наверное, за мальчиком своим? А ведь вас мне ангел послал! Джон, деточка, доешь варенье – и спасибо тебе!» Оказалось,  что на улице госпожа Агриппина неловко оступилась и вывихнула ногу. До дому она еле дошла, опираясь на плечо вовремя подвернувшегося аптекарского выученика. Лодыжка и вправду чуть припухла, но вывиха никакого не было. Мельхиор порекомендовал холодный компресс и приказал Джону собираться побыстрее, а то и в церковь не успеют. Когда Сильвестр увидел их обоих, он хмыкнул, но обращался только к Мельхиору и брату Серенусу. Джона же словно не замечал, скользя взглядом поверх его головы. Извиняться было бессмысленно, да и страшновато. Впрочем, вечером Сильвестр все же заговорил с Джоном, велев ему поторопиться с уборкой и следовать, куда должно. В сердце помощника аптекаря жалость неминуемо брала верх над справедливостью, и в деле воспитания толку от него было немного, он только вздохнул и ободряюще потрепал грешника по рыжей голове. Джон невольно вздрогнул и отжал тряпку мимо ведра.

 «Сказать-то ничего не хочешь? Еще что-нибудь похожее?» - осведомился старый аптекарь.

Джон с ненавистью посмотрел на Сильвестра и покачал головой.

 «Ну, вставай тогда, - спокойно произнес аптекарь и обернулся к Мельхиору, - баста, отдохни сегодня. Болящим нашим я сам займусь».

- Однако, - сказал Валентин, - порядки у вас. За что вы его так?

- За дело, - коротко отозвался Сильвестр, - пей лекарство и спи. Сегодня с тобой брат Серенус.

- Да я уж понял, - прошелестел Алектор.

 * * *

И прежде чем провалиться в зыбкое забытье, он почувствовал, что сегодня его найдут.  Из полутьмы внезапно возникла знакомая ненавидимая фигура. Желтоглазый подошел к самому пределу, сел на корточки и протянул руку к его голове. Ни шевельнуться, ни закричать Джон не мог. А через секунду с изумлением и ужасом понял, что не станет ни кричать, ни прогонять его. Желтоглазый шел к нему и искал именно Приблуду, Нераскаянного. И хотя его лицо по-прежнему было не различить за серыми смазанными полосами, только бесстрастно и жутковато светились желтые глаза, Джон успокоился и прислушался. Далеко-далеко он уловил знакомый еле слышный топоток и стук коготков о каменный пол.

Когда Мельхиор вошел в комнату, Джон разметался в тревожном сне, в комнате было холодно, от окна отчаянно дуло,  надо будет снова законопатить. Не простудить бы еще и ребенка, заодно с Валентином.  Наклонившись к Джону, травник  увидел, как по лицу спящего мелькала тень странной недоброй усмешки.

* * *

Утро началось, как обычно –  предрассветный нестерпимый холод, серая мгла за окнами, жаркая благодатная кухня, там горит огонь, вода для умывания ледянее льда. Башмаки безбожно велики и скользят, того и гляди потеряются по дороге, и даже старый плащ, еще неделю назад такой теплый и добротный, кажется лишь выношенной тряпкой, не греет. Сырая зима в Скарбо. Впрочем, у отца Николая тоже зимой жизнь была не медовая совсем. Уши заныли от холодного ветра, шерстяная шапчонка не спасала. Эх, как прекрасно было лето, что ж оно так быстро закончилось?

На следующий день в церкви к ним подошла вдова Агриппина и, глядя чуть в сторону, спросила у старого Сильвестра, не хочет ли он забрать у нее некоторые вещи, оставшиеся от Альбрехта? Вашему мальчику как раз впору будут. Отец Сильвестр не возражал, и днем Мельхиор вместе с Джоном отправились в щедрый дом портного Герхарда.

* * *

В синем расписном сундуке, переложенные ветками полыни, лежали сказочные сокровища. Вдова опустилась перед сундуком на колени  и вынула оттуда две шерстяные безрукавки, почти неношеные башмаки, три рубахи и отличный теплый плащ, прекрасного темно-коричневого цвета. Джон не знал, что и молвить. «А я смотрю, он у вас, извините, как одет худо, а морозы-то, говорят, еще усилятся, - тихо причитала госпожа Агриппина. - Подождите, сейчас чулки поищу, где-то были». Мельхиор благодарил госпожу за щедрость и шутливо остерегал Джона,  чтобы тот не привязался чрезмерно к мирским благам, даже если они такие мягкие и теплые. «Ох, - улыбалась Агриппина, - а я уже боялась, что отец Сильвестр запретит, он у вас строгий». «Строгий-то он строгий, - качал головой Мельхиор, - но ведь  врач, понимает такие вещи. Одеваться по сезону – это же не прихоть какая, не роскошь. Ну... у нас просто келарь нашел, что смог. Джон, да положи ты, уронишь ведь!» Ученик аптекаря и впрямь держал целый ворох одежды,  не понимая, как может одному человеку принадлежать столько всего сразу, если этот человек – он сам.

Отказавшись от кларета со сладким пирогом, Мельхиор поспешно откланялся, осведомился о давешнем ушибе, вручил вдове в подарок скляницу с Сильвестровой настойкой, и оба отправились в аптеку. Джон, в новых башмаках, в теплом плаще и колючих вязаных чулках был почти счастлив. Оставалось несколько непроясненных вопросов.  Но и тут Мельхиор, читая в его душе, как в открытой книге, объяснил, что все эти прекрасные вещи безусловно надлежит носить бережно и аккуратно, потому что после того, как Джон из них вырастет, они останутся у келаря, будут оформлены должным образом, как дар, и глядишь, спасут еще не одного юного оборванца.

«Отец Мельхиор, - замялся Джон. - А пока не оформлено... можно еще и Заглотышу? Он же зимой в мешке ходит»

Мельхиор обещал спросить у Сильвестра, но полагал, что можно. Безрукавка и плащ пахли полынью, старым сундуком, какой-то ароматной травкой, Джон не мог угадать, и еще чуть-чуть тем же томным и слегка приторным запахом, как все в доме вдовы.