«Сможет ли он делать пиццу?»
Оказалось, что родители ребенка работали в семейной пиццерии и жили просто: они любили друг друга, делали пиццу, смотрели фильмы, занимались сексом. Они были счастливы. Они знали, что, если их сын сможет делать то же самое, он тоже будет счастлив.
Так почему же я хотела, чтобы Джунипер не просто водила автомобиль, а управляла самолетом; не просто любила музыку, а ходила на концерты Спрингстина и была там в первых рядах; не просто получила образование, а получила научную степень по какому-нибудь интересному и творческому направлению, с легкостью построила карьеру в прибыльной сфере и имела возможность не только менять мир к лучшему, но и проводить кучу времени с моими многочисленными внуками?
Мы с Томом хотели подарить ей целый мир, но это должен был быть мир, который искала она сама, а не тот, который создали мы.
Нам было еще меньше известно о ее потенциале, чем Даниэль было известно о потенциале Джека. Если ей придется носить очки, испытывать приступы астмы, хромать или таскать за собой кислородный баллон, будет ли она от этого менее замечательной? Если она устроится на работу в пиццерию, будет ли она от этого менее любима?
«Она самый сильный человек из всех, что я знаю, — сказал Том. — Ей никогда не придется ничего мне доказывать».
Вернувшись в палату Джунипер, я взяла ее за руку и заметила, что теперь та была нормального цвета: ни прозрачной, ни раздраженно-красной, ни ядовито-коричневой. Просто крошечная детская ручка, лежащая у меня между указательным и большим пальцем.
Я пообещала ей, что, как бы ни сложилась ее жизнь, она будет рада, что родилась именно у нас.
Трейси теперь никогда не закрывала инкубатор крышкой, чтобы дать телу Джунипер возможность самостоятельно регулировать свою температуру.
Так как держать ее было нельзя, я опускала стенки инкубатора и ложилась головой рядом с ней. Мы смотрели друг на друга и даже делали селфи. Она спала, а я закрывала глаза и представляла, что мы дома.
УЗИ, сделанное в конце июня, показало, что кровяной сгусток в сердце наконец рассосался. Спустя несколько недель на октреотиде жидкость в ее грудной клетке сначала стала скапливаться медленнее, а затем и вовсе перестала. Через какое-то время медсестры вынули трубки.
Ее вес приближался к полутора килограммам. Черты ее лица продолжали смягчаться. Теперь она еще больше напоминала пухлых здоровых малышей с третьего этажа. Она внимательно осматривала палату. Ее взгляд был осознанным.
Джуни была сильнее любого другого новорожденного, а до предполагаемой даты ее появления на свет все еще оставался месяц.
По словам Анны-Марии, это связано с тем, что она занималась зарядкой с рождения, постоянно упираясь в твердые стенки инкубатора. Джунипер умела многое, чего не умели другие новорожденные. Она наблюдала за нами и поворачивала голову. Она реагировала, когда мы с ней разговаривали, и улыбалась. Она плакала, когда нам нужно было уходить.
Мне не было никакого дела до того, что в книгах сказано о новорожденных и их способности улыбаться. Пишут, что ребенок реагирует таким образом, когда у него отходят газы, и что это просто рефлекс. Чем бы это ни было, у меня есть видео, как Джунипер улыбается, и ни одна журнальная статья не убедит меня в том, что на тех кадрах запечатлены не мама с дочкой, которые безумно любят друг друга и корчат смешные рожицы день напролет. Видео было снято двенадцатого июля, когда Джунипер только исполнилось три месяца. На головке шляпа в стиле Ареты Франклин, одеяльце с рисунком «зебра». Я поздравляю ее с днем рождения, а она улыбается. Я целую ее в голову, и она улыбается снова.
«Чем ты хочешь заняться в свой день рождения? — говорю я. — Хочешь пообниматься? Послушать песни? Почитать книжку? Может, почитаем об Иа-Иа и воздушных шариках? Ну, ту главу, где он получает три подарка?»
Она жмурится и лучезарно улыбается.
«Поздоровайся с папочкой», — говорю я.
Она хмурится. Ей не нравится действовать по команде.
Теперь, когда из ее груди извлекли трубки, мы могли держать ее на руках. Пока она была в стабильном состоянии, для этого даже не нужно было спрашивать разрешения. Мы научились собирать все провода и трубки, которые до сих пор исходили из ее носа, рта, рук и стоп, приподнимали ее, заворачивали в одеяло, садились с ней в большое кресло в углу и раскачивались.
Джуни была не больше, чем сэндвич-«субмарина».
Она периодически переставала дышать. Иногда это случалось, когда мы были в палате одни. Она просто забывала делать вдох, становилась серой, слабой. Мы с Томом стали экспертами в том, как растирать спину малышке, чтобы вновь ее оживить.
«Давай, Джунипер, — говорила я ей. — Дыши».
Когда она возвращалась, то всегда выглядела удивленной, словно не понимала, что произошло. Позднее я поняла, что задерживала дыхание и делала вдох вместе с ней. Я все время напоминала Джунипер, что ей необходимо будет дышать каждый день на протяжении всей жизни.
Когда мы говорили о чем-то простом, то всегда проводили сравнение: «Это так же просто, как дышать». Однако Джунипер не могла дышать рефлекторно, потому что ее мозг был еще не до конца сформирован. Осознанное дыхание на йоге заставляло меня чувствовать себя так, словно вот-вот случится паническая атака. Я представить себе не могла, как, вероятно, сложно быть такой маленькой и уделять так много внимания каждому вдоху и выдоху.
«Потом станет легче», — говорила я ей.
Однажды медсестры прикатили в палату детскую кроватку, и мы тут же помчались в магазин покупать мобиль. Я выбрала одну из современных черно-белых моделей, но через два дня поняла, что этот для мам, а не малышей, поэтому пришлось его вернуть. Мы заменили его на пластмассовый, который вращался, играл музыку и отбрасывал блики на потолок. Джунипер всегда завороженно смотрела на него. Трейси принесла качели для новорожденных, и мы положили туда нашу дочь.
Анна-Мария продолжала показывать нам, как успокаивать ее с помощью голоса и прикосновений. Она сказала, что в инкубаторе младенец лежит неподвижно, из-за чего его мышцы напрягаются и могут возникнуть проблемы с дыханием. Когда руки Джунипер лежали вдоль тела, ей было некомфортно, словно они парили в воздухе. Анна-Мария показала нам, как сгибать колени Джунипер, подносить ее руки к лицу и подпирать ее тельце подушками так, чтобы оно принимало наиболее удобное положение.
Джунипер любила Анну-Марию. Я представляла, как она говорит: «Вот она меня понимает!» — и сладко засыпает.
Сэм был дома все лето. Он приходил к сестре каждый день, держал ее на руках, убаюкивал и развлекал неловкими историями про своего отца.
Линда, мама мальчиков, часто навещала Джунипер и ворковала с ней.
«Я бы хотела поближе познакомиться с ней, если вы позволите», — сказала она.
Майку тоже наконец-то удалось взять ее на руки. «Господи, — сказал он, впервые подняв ее. — С ней точно все будет в порядке».
К началу июля наш список дел выглядел следующим образом:
•Пережить роды
•Научиться дышать (сейчас в процессе)
•Восстановить кишечник
•Уговорить Трейси
•1000 г
•2000 г
•Отказаться от дыхательного аппарата
•Научиться обходиться без подачи кислорода
•Избавиться от трубок в груди
•Растворить кровяной сгусток
•Научиться есть
•Завести пони
•Победить пространство и время
На протяжении нескольких недель она носила кислородную маску СИПАП с маленьким пластиковым конусом, закрывающим ее нос.
Этот аппарат был похож на те, которые храпящие люди используют по ночам, чтобы сохранить свой брак.
В праздник Четвертого июля медсестра на минутку приподняла маску, и я увидела глубокие вмятины, оставшиеся от ремешков, удерживающих ее на месте. «Это останется навсегда?» — спросила я, а медсестра лишь хихикнула. В течение пяти-десяти минут я растирала руками лицо и крошечную голову Джунипер, пытаясь привести все в норму. Медсестра просто разрешила мне насладиться телесным контактом.
