«Как только они поближе узнают нас и нашу дочь, возможно, они будут уделять ей больше внимания, — сказал я Келли. — Если что-то пойдет не так, быть может, они поторопятся».
Орешек снова сжимала мой палец. Бодрствовала ли она или просто рефлекс срабатывал во сне? Я не знал, страшно ли ей или она испытывает боль.
Что бы она ни чувствовала в темноте, я хотел, чтобы она знала — у нее есть я, мама и два старших брата; что однажды она откроет глаза и увидит мир и родные лица.
Когда-нибудь трубки уберут, она сможет плакать и сказать, что ей больно. Еще до того как она это осознает, она достаточно подрастет, чтобы мы смогли забрать ее домой, где и начнется ее настоящая жизнь.
Аппарат ИВЛ продолжал работать, издеваясь надо мной.
Келли: вещи, которые весят 570 г:
• Шестимесячный котенок
• Револьвер «Smith & Wesson Ladysmith» с патронами «38 Special»
• Бутылка изотоника «Gatorade»
• Стейк рибай на косточке
• Левое легкое взрослой женщины
• Количество грудного молока, которое 3,5-килограммовый ребенок выпивает за день
•$2.28 центов
• Взрослая каролинская белка.
Том: полкило — это так мало
Мы пытались сбежать, как только выдавалась возможность: ходили в больничный кафетерий и в холл на шестом этаже, где смотрели старые серии «Закона и порядка». Однажды днем я отправился в супермаркет, просто чтобы вспомнить, каково это. Пока я выбирал зеленый виноград в отделе овощей и фруктов, я услышал сигнал подключенного к ребенку монитора, предупреждающий о падении уровня кислорода. Я посмотрел вверх, чтобы увидеть цифры цвета морской волны, и удивился, почему рядом нет медсестры, как вдруг понял, что надо мной лишь лампы дневного света. Сигнал прекратился. Через несколько секунд он раздался вновь. На этот раз я проигнорировал его.
Я толкал тележку, стараясь не думать о больнице. Когда я пришел в отдел с выпечкой, моя рука потянулась к маленькому пакету с сахаром. Я положил его на ладонь, и попытался оценить его вес. Полкило — это так мало. Полкило сахара можно высыпать за мгновение. Другие покупатели проходили мимо, притворяясь, что не замечают странного плачущего мужчину с сахаром в руках.
Келли: вы не всегда можете контролировать то, что создали сами
Наша дочь была эстафетной палочкой, передаваемой от медсестры к медсестре каждые двенадцать часов.
Утром и вечером дежурили разные врачи. Врачи, работавшие в будни, отсутствовали по выходным. Лечащий врач менялся каждые три недели. Неонатолог просил прийти нефролога, а тот присылал резидента. Их образы были смазаны в моем воображении. Их имена не имели значения. Том суетился со своими записями и таблицами.
Нам постоянно говорили о том, какую большую роль играют родители. Компьютеризированные системы не могут заменить человеческой сосредоточенности и интуиции. Предполагалось, что мы должны стоять на страже, но для чего?
Сигнал тревоги раздавался и умолкал. Ребенок дергался, хмурился, но в основном спал.
Нам посоветовали найти опытную медсестру для нашей дочери. Она сможет присматривать за нашим ребенком во время каждой своей смены. Она поможет собрать нашу разбитую на куски жизнь воедино. Она станет нашим спасательным кругом и переводчиком.
Как найти такого человека? Медсестер было так много. Дневных и ночных. Том начал поиски. Медсестры неохотно выдвигали кандидатуры друг друга, из чего мы смогли сделать определенные выводы. Нам сообщили, что некоторые медсестры лучше обращаются с родителями, чем с детьми. Мы же искали универсального человека.
Тому шепнули, что Трейси Халлетт — лучшая в отделении. Мы знали ее — Трейси пару раз ухаживала за нашей дочерью. Мы начали за ней наблюдать.
Трейси была активна, не обращала на себя внимания, поэтому расшифровать ее было непросто. У нее были озорная улыбка и голос, который оставался спокойным даже тогда, когда одновременно срабатывали все сигналы тревоги. Она работала в этой детской больнице целую вечность и помнила все плохое и хорошее, что происходило на нашем этаже. Она никем не руководила, но при этом способствовала слаженной работе всего отделения. Она ко всем относилась с уважением, включая милую ямайскую женщину, которая мыла полы по утрам.
«Здравствуй, Мери, — говорила Трейси, хлопая ее по плечу. — Как поживаешь?»
Некоторые медсестры носили медицинские костюмы, на которых были изображены плюшевые мишки или Твити Бёрд. Костюм Трейси был украшен кошками в открытом космосе и обезьянами, дрессирующими собак. Ей нравились в одежде полоски зебры, и они были даже на ее сабо. Трейси была педантична, но имела дар импровизации. Она «подшивала» штаны степлером. Она была резка, язвительна и развлекала нас историями из своей личной жизни. Например, Трейси рассказала нам о том, как бросила парня, потому что тот додумался подарить ей гвоздики. Я сочувственно кивала, в то время как Том качал головой, проявляя мужскую солидарность.
У Трейси не было своих детей, она и не хотела их заводить. Она шутила, что любит только крошечных младенцев.
«Я теряю к ним интерес, как только у них начинают резаться зубы», — говорила она.
Для нас это было неважно. Мы хотели, чтобы она спасла жизнь нашей дочери, а не научила ее кататься на водных лыжах. У Трейси было шесть спасенных кошек, прямо как у меня. Раненые живые существа были ее больным местом. Она двигалась так тихо, что напоминала кошку. Она обладала даром исчезать незаметно, а потом появляться как раз в тот момент, когда становилась нужна. Все свидетельствовало о ее профессионализме. Всего за два дня наблюдения за ее работой я поняла, что она мастер мелких манипуляций. Подгузник нашей дочери был размером с упаковку жевательной резинки «Trident», но Трейси удавалось сменить его за секунду, не задев при этом ни одного провода. Заменяя пластыри, фиксирующие трубки, она прикасалась пальцем к липкой стороне пластыря, чтобы уменьшить клейкость и тем самым избежать повреждения кожи ребенка.
Некоторые медсестры почти не разговаривали со своими маленькими пациентами, а другие успокаивали их сюсюканьем. Трейси разговаривала с Орешком так, словно она понимала все, что происходит вокруг. Трейси знала, как утихомирить нашу дочь, когда та пиналась или размахивала руками.
«Послушайте, юная леди, — говорила ей Трейси, — я уже много лет имею дело с младенцами и не боюсь вас».
А затем она отвечала воображаемым голосом нашей дочери: «Но Трейси, я думала, мы друзья!»
Трейси никого не боялась. Однажды утром, когда врач назначил анализы крови, мы увидели, как Трейси спокойно взяла телефон, позвонила врачу и напомнила ему о том, что в теле нашей дочери крови чуть больше тридцати миллилитров.
«У этого ребенка не так много крови, — сказала Трейси. — Вам придется определить наиболее важные анализы».
Она обладала чуткостью, типичной для жителей штата Индиана, что сразу же покорило Тома. Мы боялись прикасаться к нашей дочери, поэтому она показала нам, как делать это, не задев проводов. Кожа ребенка была такой нежной, а нервные окончания находились так близко к ее поверхности, что поглаживания ее раздражали. Нашей дочери нравились уверенные надавливающие прикосновения, благодаря которым она чувствовала себя в безопасности, как в матке. Одной ладонью мы обхватывали ее голову, а другой — стопы. На мягких участках черепа малышки прощупывался пульс.
Трейси аккуратно переворачивала ее каждый раз, чтобы мягкая голова ребенка не деформировалась. Такой побочный эффект характерен для преждевременно рожденных младенцев, и медсестры называют его «голова-тостер». Как только я узнала о людях с «головами-тостерами», я стала видеть их повсюду: в лифтах, в супермаркетах. «Недоношенный!» — думала я, гордясь своими способностями в диагностике. Я хотела, чтобы моя дочь была идеальной и имела красивую круглую голову, как Чарли Браун, но больше всего я хотела, чтобы она жила. Если в конце концов ее голова будет напоминать кухонный прибор — не беда, ведь дети прекрасно выглядят в шапочках.
