Рич часто был раздраженным, особенно когда кто-то трогал его любимый нож. Он часто вылетал из черного выхода, матерясь и держа нож в руке. Седой пожилой мужчина, который мыл посуду, был нераскаивающимся распутником и всегда говорил, что станет супергероем по прозвищу «Суперчлен». Эрика часто угощала кофе и сэндвичами бездомных и беспокоилась за судьбу проститутки, которая жила в доме за крошечной парковкой «Баньяна». Иногда посетители бара, подъезжая к ресторану, видели, как эта леди, с взъерошенными волосами и в потрепанном кимоно, прощается с очередным клиентом в дверях. Однажды, когда мужчина убежал, не заплатив, она босиком гналась за ним вдоль аллеи. «Бедная маленькая проститутка», — сказала Эрика, качая головой.
Я проверял работы студентов в «Баньяне», написал там часть своей третьей книги и справился с эмоциями, которые сопровождали мой переход из отдела новостей в университет. Я приходил туда при любой возможности. Неудивительно, что я так много времени провел, сидя за барной стойкой «Баньяна» и горюя из-за своей дочери.
Эрика всегда была готова меня выслушать. Она ждала, когда я соберусь с мыслями, и, пока я рассказывал об умирающих вокруг нас младенцах и тяжелом состоянии Джунипер, она никогда не говорила мне о чудесах и о том, что на все воля Божья. Когда я показал ей фото Джуни на своем телефоне, она не вздрогнула.
Непрекращающийся кризис не позволял нам подвести итоги. Постоянный регресс и неторопливая череда все новых катастроф стали статусом-кво нашей жизни. Все эти трудности смущали некоторых из наших друзей, которые считали, что теперь, когда Джунипер пережила операцию, опасность миновала. «С ней теперь все в порядке, да? — спрашивали они. — Когда вы заберете ее домой?»
Поначалу мы с Келли пытались рассказывать им о проблемах с легкими и кишечником, отеке, сгустке и хилотораксе. Наши друзья были добры и терпеливы, но им было тяжело слушать о подробностях больничной жизни. Вежливо послушав нас десять минут, они моргали, отводили взгляд и говорили, что Джунипер — настоящее чудо. Возможно, они просто не знали, что еще сказать. Теперь, когда не слишком близкие нам люди спрашивали о Джуни, мы отвечали размыто.
«Она борец, но ей предстоит еще долгий путь».
Мы ненавидели все эти клише, но, как ни странно, они работали. Мы видели благодарность на лицах этих людей, когда они понимали, что избавились от вынужденного двадцатиминутного разговора о трагедии в нашей семье. У нас были близкие друзья и члены семьи, которые терпеливо слушали нас, когда бы мы ни позвонили. Я боялся, что мы слишком многого от них требуем, ведь у каждого из них были дети, желающие послушать сказку на ночь; собаки, которых нужно было выгулять, прежде чем те описают весь пол в комнате; работа, где было совершенно неприемлемо отвечать на звонок истеричного друга в середине дня.
Даже в отношениях с Майком, Роем и другими нашими ближайшими друзьями мы с Келли старались держать дистанцию. Мы хотели, как раньше, ужинать вместе с ними, обсуждать глупые телешоу, болтать обо всем, а не тревожить постоянно. Мы с Роем нуждались в том, чтобы, сидя в «поэтическом уголке» «Баньяна», смеяться, когда Эрика приносит кому-нибудь ризотто в фиолетовой тарелке. Нам было необходимо восхищаться красотой сногсшибательной женщины, прошедшей мимо. Все это нужно было для того, чтобы ощущать себя живыми. «Этот мир полон прекрасного», — говорил Рой, когда видел особенно красивую женщину, и был прав.
Нам с Келли необходимо было вернуть все то, что мы потеряли в момент появления нашей дочери на свет.
Нам снова нужно было пойти в наш любимый ресторан в Тампе, заказать не один, а два великолепных десерта и разговаривать обо всем, кроме больницы. Нам нужно было заново научиться целоваться. Только тогда, вернувшись в отделение интенсивной терапии, мы смогли бы насладиться еще одним днем, проведенным рядом с нашей маленькой девочкой. Да, смерть могла забрать ее у нас в любой момент, но рано или поздно она придет за каждым из нас. Я, Келли, Рой, Эрика или любой другой человек могли умереть когда угодно.
Мы с Келли нуждались в вере, чтобы научиться осознавать, что Джуни жива прямо сейчас. Нам необходимо было найти способ показать ей красоту мира и его радости.
Наша дочь лежала прямо перед нами. Ее глаза были открыты, уши слышали, она ощущала прикосновение кончиков наших пальцев на своей коже. Ее разум был чистым листом, готовым к новой информации, новому опыту и ощущениям.
Настал ее час.
Врачи сокращали список возможных угроз.
Время от времени ее осматривал офтальмолог, чтобы проследить, повреждает ли кислород сетчатку глаз.
Джуни ненавидела его осмотры еще больше, чем установку катетера, потому что врач фиксировал ее открытые глаза с помощью металлических клипс, прикрепляемых к векам, как в «Заводном апельсине».
После нескольких осмотров он сообщил нам, что степень повреждения сетчатки Джунипер можно охарактеризовать как «вторая плюс». Это повреждение усугублялось наличием «попкорна», то есть отдельных маленьких кусочков неоваскулярной ткани на поверхности сетчатки. «Попкорн» был зловещим признаком того, что состояние глаз ухудшалось. Врач сказал, что Джунипер вскоре понадобится лазерная операция и что, возможно, ей грозит по крайней мере частичная слепота.
— Пусть лучше она будет слепой, чем умрет, — сказала Келли.
— Согласен, — ответил я.
Практически все, что делали врачи, имело смысл, и отрицание этого только усугубило бы ситуацию. Врачи не знали, с чем столкнется хирург, снова вскрыв живот Джунипер. Я не мог оторвать глаз от раны, которая тянулась вдоль ее живота, как Евфрат. Отверстия, в которых раньше были дренажные трубки, не до конца затянулись, и я видел внутри что-то серое.
— Это ее кишечник? — спросил я доктора Уолфорд, когда она зашла к нам, чтобы проверить свою пациентку.
Она была в хорошем расположении духа.
— Нет, — сказала она и объяснила, что это был фибрин — белок, который образует полимерные цепи, чтобы помочь крови свернуться в месте раны.
— Это часть процесса заживления, — добавила она.
Хирург не видела Джуни десять дней — выйдя замуж, она уехала в свадебное путешествие. Взглянув на свою пациентку, она явно удивилась. «Ого! Она так выросла!» — воскликнула она.
Доктор Уолфорд посмотрела в моем направлении. «Как мама себя чувствует?» — спросила она.
Я замешкался. Мне стоило быть вежливым и сказать, что у Келли все хорошо? Или быть откровенным и признаться, что она испытывает резкие перепады настроения? Доктор Уолфорд прочла все это на моем лице. Сколько пар, которым пришлось пройти через это, ей довелось видеть?
Сколько браков распалось на шестом этаже южного крыла?
Учитывая то, что она только что вышла замуж, было бы грубо спрашивать об этом?
«Все стабильно», — сказала она, сняла перчатки и направилась к следующему пациенту.
Вскоре после осмотра Джунипер доктором Уолфорд в подгузнике нашей дочери неожиданно появились фекалии. Фистула закрылась сама по себе. Отверстия в ее кишечнике тоже затянулись. Ее телу каким-то образом удалось восстановить процесс пищеварения. Никто больше не говорил об укороченном кишечнике и необходимости повторной операции.
— Подождите, подождите! — сказал я, когда Диана сообщала нам эту хорошую новость. — Вы хотите сказать, что ее тело пришло в норму?
— Да, — ответила она с улыбкой. — Ваша дочь просто удивительна.
Далее по плану была битва с хилотораксом. Жидкость до сих пор скапливалась внутри грудной клетки Джуни, и врачам еще предстояло понять почему. Они собирались решить эту проблему с помощью препарата под названием «октреотид», но сначала доктору Жермену требовалось получить мое разрешение. Он предупредил меня, что в медицинской литературе не было практически никаких упоминаний о применении этого лекарства на недоношенных младенцах. Врачи не знали, сработает ли оно, и не могли с уверенностью сказать, что оно не навредит нашей дочери.
