«В ночи заботы не уйдут…» В ночи заботы не уйдут — Вздремнут с открытыми глазами. И на тебя глядит твой труд, Не ограниченный часами. И сколько слов — из-под пера, Из-под резца — горячих стружек, Пока частицею добра Не станет мысль, с которой сдружен. Светла, законченно-стройна, Чуть холодна и чуть жестока, На гордый риск идет она, Порой губя свои истоки. Оттачивая острие, Летит в безвестное нацелясь, — И постигаем мы ее Космическую беспредельность. Не отступая ни на пядь Перед бессмыслием постылым, Она согласна лишь признать Вселенную своим мерилом. 1963 «Ты в поисках особенных мгновений…» Ты в поисках особенных мгновений Исколесил дорогу не одну, По вспышкам преходящих впечатлений Определяя время и страну. И в каждой вспышке чудилось открытье, Душа брала заряд на много лет. Но дни прошли — и улеглись событья В ней, как в подшивке выцветших газет. Ей нужно чудо, чтоб завидно вспыхнуть. Но, это чудо в людях не открыв, Ты выдаешь испытанною рифмой Свой мастерски наигранный порыв. Блюдя приличье, слушают не веря, Зевком снижают с мнимой высоты, И все невозвратимые потери На сложную эпоху свалишь ты. Не утешайся логикою гибкой. Эпоха жарко дышит у дверей, Как роженица — с трудною улыбкой — Насмешкой над обидою твоей. 1963 «Нагрянет горе…» Нагрянет горе. Сгорбит плечи. И рядом дрогнет лучший друг. Но сердцу ясно — круг очерчен, И ты один вступил в тот круг. Угрюмо ширится молчанье, Испугом округляя рты, И в немоте первоначальной Все ждут как будто — что же ты?.. Когда заметят слезных пятен Горячий глянец на лице, — Им сразу легче — ты понятен В их сострадательном кольце. Но нет слезы. И нет излома В крутой суровости бровей, — Каким-то странным, незнакомым Ты станешь для родных людей. С дождем не все на свете грозы, И та, что без дождя, страшней. Ты знаешь цену льющим слезы И цену твердости своей. Чугун отдастся в тяжком шаге, Но на толпу перед тобой Повеет силой — как от флага Со строгой черною каймой. 1963 «Густая тень и свет вечерний…»
Густая тень и свет вечерний, Как в сочетанье явь и сон. На золотое небо чернью Далекий город нанесен. Он стал законченней и выше, Не подавляя общий вид. Движенья полный — он недвижен, Тревожно-шумный — он молчит. Без мелочей тупых и тусклых Он вынес в огненную высь И строгость зодческого чувства, И шпили — острые, как мысль. 1963 «Он вывел в небо заводскую…» Он вывел в небо заводскую Монументальную трубу, И час и два держал людскую Там, у подножия, толпу. В нас тяга к высоте издревле. И вот приплюснулись у стен Зеваки, вниз ушли деревья, Дома и ежики антенн. Тысячелетней гордой силой Отчаянное ремесло Торжественно и неспесиво Его над всеми вознесло. И справа месяц запоздалый, И солнце в левой стороне С далеким, маленьким, усталым — С ним поднимались наравне. 1963 «Сюда не сходит ветер горный…» Сюда не сходит ветер горный. На водах солнечный отлив. И лебедь белый, лебедь черный Легко вплывают в объектив. Как день и ночь. Не в них ли встретил В минуту редкостную ты Два проявленья в разном свете Одной и той же красоты! Она сливает в миг единый Для тех, кто тайны не постиг, И смелую доступность линий, И всю неуловимость их. Она с дичинкой от природы, Присуще ей, как лебедям, Не доверять своей свободы Еще неведомым рукам. 1963 «Зима крепит свою державу…» Зима крепит свою державу. В сугробах трав стеклянный сон. По веткам белым и шершавым Передается ломкий звон. Синеет след мой не бесцельный. О сказки леса, лег он к вам! И гул певучести метельной С вершин доходит по стволам. Я у стволов, как у подножья Величья легкого, стою. И сердце родственною дрожью Певучесть выдало свою. В объятьях сосен я исколот. Я каждой лапу бы пожал. И красоты кристальный холод По жилам гонит алый жар. 1963 |
