«И вышла мачта черная — крестом…» И вышла мачта черная — крестом, На барже камень, сваленный холмом, И от всего, что плыло мне навстречу, Не исходило человечьей речи. И к берегам, где меркли огоньки, Вода ночная в ужасе бросалась, А после долго посреди реки Сама с собой с разбегу целовалась. Сгустилась темь. Костер совсем потух. Иными стали зрение и слух. Давно уж на реке и над рекою Все улеглось. А что-то нет покоя. 1970 «И опять возник он с темным вязом…» И опять возник он с темным вязом — Прямо с неба нисходящий склон. Ты с какой минутой жизни связан? Памятью какою осенен? Ничего припомнить не могу я, Ничего я вслух не назову. Но, как речь, до времени глухую, Шум листвы я слышу наяву. В этом шуме ни тоски, ни смуты, Думы нет в морщинах на стволе, — Делит жизнь на вечность и минуты Тот, кто знает срок свой на земле. И к стволу я телом припадаю, Принимаю ток незримых сил, Словно сам я ничего не знаю Или знал, да здесь на миг забыл. 1970 «Осень лето смятое хоронит…» Осень лето смятое хоронит Под листвой горючей, Что он значит, хоровод вороний, Перед белой тучей? Воронье распластанно мелькает, Как подобье праха, — Радуясь, ненастье ль накликает Иль кричит от страха? А внизу дома стеснили поле, Вознеслись над бором. Ты кричишь, кричишь не оттого ли, Бесприютный ворон? Где проселок? Где пустырь в бурьяне? Нет пустого метра. Режут ветер каменные грани, Режут на два ветра. Из какого века, я не знаю, Из-под тучи белой К ночи наземь пали эти стаи Рвано, обгорело. 1971 «Аэропорт перенесли…» Аэропорт перенесли, И словно изменился климат: Опять здесь морось, а вдали Восходят с солнцем корабли. Я жил как на краю земли — И вдруг так грубо отодвинут. Где стройность гула? Где огни? Руками раздвигаю вечер. Лишь звуки острые одни Всей человеческой возни, Шипам терновника сродни, Пронзают — ссоры, вздохи, речи. Рванешься — и не улетишь, — Таких чудес мы не свершили. Но вот конец. Безмолвье крыш, И точат полночь червь и мышь, И яблоком раздора в тишь Летит антоновка с вершины. Стою, как на краю земли. Удар — по темени, по крыше! Сопи, недоброе, дремли! К луне выходят корабли. Как хорошо, что там, вдали, А то б я ничего не слышал. 1971 Дымки
Дорога все к небу да к небу, Но нет даже ветра со мной, И ноле не пахнет ни хлебом, Ни поднятой поздней землей. Тревожно-багров этот вечер: Опять насылает мороз, Чтоб каменно увековечить Отвалы бесснежных борозд. И солнце таращится дико На поле, на лес, на село, И лик его словно бы криком Кривым на закате свело. Из рупора голос недальний Как будто по жести скребет, Но, ровно струясь и не тая, Восходят дымки в небосвод. С вершины им видится лучше, Какие там близятся дни, А все эти страхи — летучи, И сгинут, как в небе, они. 1971 Что ж, разворачивай, судьба, Новорожденной жизни свиток «Итак, с рождения вошло…» Итак, с рождения вошло — Мир в ощущении расколот: От тела матери — тепло, От рук отца — бездомный холод. Кричу, не помнящий себя, Меж двух начал, сурово слитых. Что ж, разворачивай, судьба, Новорожденной жизни свиток. И прежде всех земных забот Ты выставь письмена косые Своей рукой корявой — год И имя родины — Россия. 1963 Сторона родная Я иду привычною дорогой. Петухи поют начало дня. Месяц, за ночь под мостом продрогнув, Равнодушно смотрит на меня. Вздрогнут травы, и под нежным ветром Сонный куст роняет вешний цвет. Над рекой, невидимые, где-то Соловьи затеяли дуэт. С перекатным гулом ровным шагом Тракторы с околицы идут. Свет зари, как розовая влага, С лемехов стекает в борозду. Там в густом гудении пчелином, Осыпая с веток майский снег, Встанет сад над пустырем сурчиным В недалекой будущей весне. Тонкими зелеными струями Озимь бьет упорно из земли. И насос над речкой, с соловьями, Деловито запыхтел вдали. Это по веленью комсомольцев В поле направляется река. Стихла озимь… И победно льется В небо струйка долгого свистка. Больше горю с желтыми ветрами В этот край дороги не найти. Тропы бедствий заросли хлебами, Дав просторы светлому пути. Дрогнули синеющие дали, Луч сверкнул клинком из-за реки, И хлеба в безмолвии подняли В синеву зеленые штыки. 1949 |
