«Весь день как будто жду кого-то…» Весь день как будто жду кого-то. Пора, пора! Вот пыль с обрыва — сквозь ворота И — в глубь двора. С такою пылью — только дальний И скорый друг. Минута встречи — все отдай ей Сполна и вдруг. Звенело золотом нам слово И серебром. Так чем поделимся мы снова, Каким добром? Входи скорей! Не стал я нищим, Хоть знал семь бед. А что потеряно — отыщем, Как вспыхнет свет. Не будет света — вздуем мигом Огонь в ночи. Ты только мимо, мимо, мимо Не проскочи. 1968 «Опять мучительно возник…» Но лишь божественный глагол… А. Пушкин Опять мучительно возник Передо мною мой двойник. Сперва живет, как люди: Окончив день, в преддверье сна Листает книгу, но она В нем прежнего не будит. Уж все разбужено давно И, суетою стеснено, Уснуло вновь — как насмерть. Чего хотелось? Что сбылось? Лежит двойник мой — руки врозь, Бессильем как бы распят. Но вот он медленно встает — И тот как будто и не тот: Во взгляде — чувство дали, Когда сегодня одного, Как обреченного, его На исповедь позвали. И, сделав шаг в своем углу К исповедальному столу, Прикрыл он дверь покрепче, И сам он думает едва ль, Что вдруг услышат близь и даль То, что сейчас он шепчет. 1968 «Мрак расступился — и в разрыве…» Мрак расступился — и в разрыве Луч словно сквозь меня прошел. И я увидел ночь в разливе И среди ночи — белый стол. Вот она, родная пристань. Товарищ, тише, не толкай: Я полон доверху тем чистым, Что бьет порою через край. Дай тихо подойти и тихо Назваться именем своим. Какое ни было бы лихо — Я от него хоть здесь храним. Вокруг меня — такое жженье, Вокруг меня — и день и ночь. Вздыхает жизнь от напряженья И просит срочно ей помочь. И все размеренно и точно: Во мраке ночи, в свете ль дня В ней все неумолимо-срочно — Ну что же, торопи меня, Людская жизнь, но дай мне в меру В том срочном вынести в себе С рожденья данную мне веру, Что вся — насквозь — в твоей судьбе. И этой вере дали имя Понятное, как слово «мать». А нас зовут, зовут детьми твоими. Так дай взаимно нас понять. 1968 «В эту ночь с холмов, с булыжных улиц…»
В эту ночь с холмов, с булыжных улиц Собирались силы темных вод. И когда наутро мы проснулись, Шел рекой широкий ледоход. Размыкая губы ледяные, Говорила вольная вода. Это было в мире не впервые, Так зачем спешили мы сюда? А река — огромная, чужая, Спертая — в беспамятстве идет, Ничего уже не отражая В мутной перекошенности вод. От волны — прощальный холод снега, Сочный плеск — предвестье первых слов, И кругом такой простор для эха, Для далеких чьих-то голосов. Нет мгновений кратких и напрасных — Доверяйся сердцу и глазам: В этот час там тихо светит праздник, Слава Богу, неподвластный нам. 1969 «Нет, не соленый привкус нищеты…» Нет, не соленый привкус нищеты — Нам сводит губы жажда этой жизни, Боязнь того, что, до конца не вызнав Ее щедрот, исчезнем — я и ты. Болезней много мы превозмогли, Так дай нам Бог не увидать земли, Где изобилье, ставши безобразьем, Уже томит создателей своих, И властно подчиняет чувства их, И соблазняет прихотями разум. 1969 «Когда беда в одной твоей судьбе…» Когда беда в одной твоей судьбе, Разрозненно другие поневоле Почувствуют всю одинокость боли, И им страшней порою, чем тебе. Но если всем один удел, тогда… Гляди: лучи стремительно и метко Бьют по наростам тягостного льда — И, вырываясь, дергаются ветки. 1970 «Вчерашний день прикинулся больным…» Вчерашний день прикинулся больным И на тепло и свет был скуп, как скряга, Но лишь зачуял свой конец — от страха Стер сырость, разогнал ненастный дым И закатил роскошный, незаконный, В воде горящий и в стекле оконном Нелепо торжествующий закат. А нынешний — его веселый брат — Светил широко, но не ослепляя, И сам как будто был тому он рад, Что видится мне дымка полевая, Как зыбкое последнее тепло Земли тяжелой, дремлюще-осенней. Но время угасанья подошло — Его неотвратимое мгновенье Не отразили воды и стекло, Лишь на трубе, стволом упертой в небо, Под дымом, что струился в том стволе, Прошло сиянье — легкое, как небыль. Еще один мой вечер на земле. 1970 |
