«Вокзал с огнями неминуем…» Вокзал с огнями неминуем. Прощальный час — над головой. Дай трижды накрест поцелуем Схватить последний шепот твой. И, запрокинутая резко, Увидишь падающий мост И на фарфоровых подвесках — Летящий провод среди звезд. А чтоб минута стала легче, Когда тебе уже невмочь, Я, наклонясь, приму на плечи Всю перекошенную ночь. 1966 Лабиринты света 1. Эскалатор уносит из ночи В бесконечность подземного дня. Может, так нам с тобою короче? Может, здесь нам видней от огня? Из тоннеля дохнет неизвестным, И тогда я на лица взгляну, Что молчат, поднимаясь к созвездьям, И молчат, уходя в глубину. Здесь творцов безымянных не славят, Но торжественный арочный свод, Многотонно нависнув, не давит — Он гудит и навылет несет. 2. Загрохочет, сверкая и воя, Поезд в узком гранитном стволе, И тогда отраженные, двое, Встанем в черно-зеркальном стекле. Чуть касаясь друг друга плечами, Средь людей мы свои — не свои, И слышней и понятней в молчанье Нарастающий звон колеи. Слово нежное глухо и мелко В этом громе, где душу несу… И стоишь ты, прямая, как стрелка, На двенадцатом нашем часу. 3. Загорайся, московская полночь! В душном шорохе шин и подошв Ты своих лабиринтов не помнишь И надолго двоих разведешь. Так легко — по подземному кругу! Да иные круги — впереди. Фонарем освещенную руку Подняла на прощанье: — Иди. Не кляни разлучающей ночи, Но расслышь вековечное в ней: Только так на земле нам — короче, Только так нам на свете — видней. 1966 «Многоэтажное стекло…» Многоэтажное стекло. Каркас из белого металла. Все это гранями вошло, Дома раздвинуло — и встало, В неизмеримый фон зари Насквозь вписалось до детали, И снизу доверху внутри По-рыбьи люди засновали. И, этот мир признав своим, Нещедрой данницей восторга По этажам по зоревым Ты поднялась легко и строго. Ты шла — любя, ты шла — маня, Но так тревожно стало снова, Когда глядела на меня Как бы из времени иного. 1966 «И что-то задумали почки…»
И что-то задумали почки, Хоть небо — тепла не проси, И красные вязнут сапожки В тяжелой и черной грязи. И лучшее сгинуло, может, Но как мне остаться в былом, Когда эти птицы тревожат, Летя реактивным углом, Когда у отвесного края Стволы проступили бело И с неба, как будто считая, Лучом по стволам провело. И капли стеклянные нижет, Чтоб градом осыпать потом. И, юное, в щеки мне дышит Холодным смеющимся ртом. 1966 «Зеленый трепет всполошенных ивок…» Зеленый трепет всполошенных ивок, И в небе — разветвление огня, И молодого голоса отрывок, Потерянно окликнувший меня. И я среди пылинок неприбитых Почувствовал и жгуче увидал И твой смятенно вытесненный выдох, И губ кричащих жалобный овал. Да, этот крик — отчаянье и ласка, И страшно мне, что ты зовешь любя, А в памяти твой облик — только маска, Как бы с умершей, снятая с тебя. 1966 «Уже огромный подан самолет…» Уже огромный подан самолет, Уже округло вырезанной дверцей Воздушный поглощается народ, И неизбежная, как рифма «сердце», Встает тревога и глядит, глядит Стеклом иллюминатора глухого В мои глаза — и тот, кто там закрыт, Уже как будто не вернется снова. Но выдали — еще мгновенье есть! — Оттуда, как из мира из иного, Рука — последний, непонятный жест, А губы — обеззвученное слово. Тебя на хищно выгнутом крыле Сейчас поднимет этой легкой силой. Так что ж понять я должен на земле, Глядящий одиноко и бескрыло? Что нам лететь? Что душам суждена Пространства неизмеренная бездна? Что превращает в точку нас она, Которая мелькнула и исчезла? Пусть так. Но там, где будешь ты сейчас, Я жду тебя. В надмирном постоянстве Лечу, — и что соединяет нас, Уже не затеряется в пространстве. 1966 |
