— Матушка и батюшка, дозвольте мне домой сбегать, уведомить родимых, — вставая сам и помогая подняться Ульяне, попросил Фёдор.

   — Беги, сын, беги. А мы тут невесту к венцу соберём, — ответил князь.

И всё закружилось в доме Оболенских.

В доме Колычевых — тоже. И хотя заявление Фёдора свалилось как снег на голову, оторопь была недолгой. Боярин Степан приказал подать к крыльцу коня под седлом, оделся и умчался в старицкий собор. Он не ждал, не гадал увидеть близ собора князя Юрия, встретил его удивлённо, но обрадовался.

   — Ишь ты, как согласно мы с тобой, — сказал Степан.

   — Так свёкру без тестя и пути нет. Идём же за милостью к епископу, — ответил Юрий.

Совсем немного времени понадобилось, чтобы все от мала до велика в Старицах узнали о скоропалительном венчании княжны Ульяны и боярина Фёдора. И вскоре в палатах невесты появились свадебные подружки, а в доме жениха — свадебные дружки. Они уже знали, что на сборы жениха и невесты отведено совсем немного времени, потому всё делалось споро. Подружки поднялись к Ульяне в светлицу и с песнями, с наговорами и шутками взялись собирать невесту к венцу. Зная, что у невесты ещё нет подвенечного платья, нашли в её сундуке-укладке шёлковое византийское платье-далматик, ленты, кисею, венец-корону. Девичью косу Ульяны подружки разделили стрелою на две — знак любви обоюдной, а гребень, которым расчёсывали косу, обмакивали в мёд, дабы жизнь невесты была сладкой. Нашлась и кичка, украшенная жемчугами. Всё это сказочно преобразило Ульяну.

Вот она уже и подвенечная, и в храм можно. И отец Ульяны вернулся ко времени. На дворе успели приготовить несколько саней, коней разукрасили лентами. Вскоре же на княжеский двор примчался жених с дружками — все в сёдлах, на боевых конях. Суета в палатах Оболенских вдруг стихла, и оторопь охватила многих: Господи, так пора уже в храм! Отец и мать взяли дочь за руки и повели к саням, усадили на медвежью шкуру, укрыли лисьим пологом. Две подружки сели рядом с нею — обе княжны. Князь Юрий махнул рукой и велел ехать к храму. И кони помчали, заскрипел под полозьями снег. Следом жених с дружками вылетели со двора. И вот уже короткая улица позади, вот площадь и впереди старицкий кафедральный собор Успения. Епископ Иона и князь Андрей ждали на паперти свадебный поезд. Вот все уже выстроились в шествие и направились в храм. Епископ шёл впереди, князь Андрей — между женихом и невестой.

В соборе яблоку негде было упасть. Старицких горожан привлекло в этом венчании немало таинственного. Помнили они, что княжна Оболенская была засватана многие годы назад князьями Голубыми-Ростовскими. И кое-кто даже чуда ждал: вот настанет главный миг венчания и в храм влетит истинный жених, князь Василий Голубой-Ростовский. Ан тому «чуду» не дано было свершиться. Венчание закончилось благополучно, под божественное пение канонов и при молчаливом ликовании собравшихся сродников Колычевых и Оболенских. Вот уже и обручальные кольца надеты, жених и невеста поцеловались, их помазали миром. И зазвучал торжественный псалом.

Возвращались молодые медленно, шли пешком. Из храма их сопровождали сотни горожан. Ворота подворий князей Оболенских и бояр Колычевых в этот день были распахнуты для всех старичан. На дворах там и тут горели жаровни, на них жарились поросята, бараны, птица. На столах для всех, кому не хватило места в трапезных, было в достатке хмельного и яств. Молодожёны, как и положено, сидели за свадебным столом в доме Колычевых. Веселье не стихало до глубокой ночи, а с утра всё началось вновь, но уже в палатах князей Оболенских. Фёдор и Ульяна порадовали в застолье гостей и близких. И вечером и утром они были прекрасны, многажды под громкие призывы «горько», «горько» сомкнули уста в жарких поцелуях. Да у них были и особые заботы. Судьба отвела им всего две ночи из многих дней и ночей свадебного медового месяца. Позже Фёдор и Ульяна сойдутся во мнении, что эти две ночи были самые счастливые в их жизни. Пока же они пролетели как один миг.

Накануне Богоявления Фёдор Колычев, а с ним ратник-побратим Донат и три воина из личной сотни князя Андрея ранним утром покинули Старицы. Провожая Фёдора, князь наказал ему:

   — Въезжай в Москву, минуя заставы. Иди к князю Ивану Ярославскому. Он даст тебе кров и скажет, к кому идти, помимо тех, кого назвал я.

   — Исполню, как велено, князь-батюшка, — ответил Фёдор.

   — Помни и то, что полусотня придёт в назначенный день. Ты её встретишь за Москвой в селе Хорошево. С нею и придёшь к Разрядному приказу. Теперь с Богом в путь.

Через сутки с лишним в сумерках морозного январского дня Фёдор миновал село Хорошево, проторённой тропой перебрался через Москву-реку и глухой окраиной въехал в Москву. Она показалась Фёдору затаившейся, настороженной. На улицах было мало пешеходов и вовсе не видно конных упряжек. Старицкие воины успешно добрались до церкви Успения на Бору, близ которой ещё великий князь Иван Третий дал землю новгородцам и ярославцам для подворий. Ярославский двор князя Ивана был построен совсем недавно. Добротные строения, возведённые из кондовой сосны, ещё не потемнели от времени, и в покоях всюду гулял терпкий запах смолы, которая янтарными брошами покоилась на боках толстых, в обхват, брёвен.

Князь Иван Ярославский лишь вошёл в зрелый возраст. Светлолицый, голубоглазый, волосы цвета спелой соломы, как у большинства волжан выше Ярославля, сухощавый и стройный. Он встретил Фёдора приветливо, по-свойски, потому как знал его.

   — Здравствуй, боярин.

   — Здравствуй, князь, — ответил Фёдор.

   — Как путь одолел? Поди, замёрз по такой стуже?

   — Спасибо. Бог миловал. Да и пообвыкся уж на морозной лютости.

В трапезной было тепло, и всё в ней выглядело просто, по-русски: большой стол из сосновых янтарных досок, лавки при нём как сёстры. Лишь печь выглядела модницей, одетая в голубые изразцы. Фёдор коснулся её руками. Она была горячая, ласковая. И он ощутил, что всё-таки продрог на морозе, передёрнул плечами.

Князь Иван заметил движение Фёдора.

   — Воины твои в людской, их обогреют, накормят. И тебя прошу к столу. Вижу, сугрев тебе нужен. Вот медовуха крепкая, а ещё задорнее первач хлебный.

Фёдор отозвался на приглашение хозяина не мешкая. А выпив огненного первача и закусив рыжиками и копчёной осетриной, почувствовал, как сходит озноб, и повёл речь о том, с чем был послан:

   — Князь Иван, низко кланяется тебе сродник твой князь Андрей Старицкий. Он в большой печали и тебя зовёт попечаловаться за его кровного брата Юрия Дмитровского.

   — Что ж печаловаться? — отозвался князь Иван. — Тем не поможешь Юрию, и Глинских тем не удивишь. Не сказывал ли тебе князь Андрей, как мыслит высвободить Юрия из-за сторожей?

   — Сказывал. Потому я и примчал в Москву, дабы миром порадеть за истинного наследника Мономахова трона. Побудить всех, кому близок Юрий Дмитровский и кому чужды Глинские-иноземцы. И слово князя Андрея я привёз в первую голову. Назови, княже, всех москвитян, к кому могу войти с доверием.

   — Зачем только москвитян? А тверичи, ростовские, рязанские, владимирские и иные? Как обойти их? Теперь вся Русь пойдёт на Глинских. Считай, что мы, ярославские, первыми сойдёмся с чужеземными татями. Да встанут плечом к плечу с нами князья Кубенские, Слуцкие, Прозоровские, Морозовы-Тучковы, Глебовы-Засекины, Шаховские и Хохлаковы. — Князь Иван долго и с жаром называл фамилии многих славных княжеских и боярских родов, кои, как он считал, по первому зову поднимутся на защиту наследника трона Рюриковичей.

На другой же день сам Иван Ярославский и Фёдор Колычев пошли по кругу с призывом порадеть за истинного престолонаследника. Но всё оказалось не так просто, как мыслил горячий Иван Ярославский, как рассчитывал осторожный Андрей Старицкий. Прошло много дней, протекли недели, а раскачать-поднять московских вельмож не удалось. И время было упущено. Страх тяготел над князьями и боярами с того самого часа, как по воле государева опекуна Михаила Глинского вслед за Юрием Дмитровским и его придворными был схвачен и заточен в тюрьму князь Андрей Шуйский.