Военачальник дернулся, будто от удара, и осознал, что сжимает в ладони пустоту. Граф инкубов, Шэтуаль вайрэ Элот, растворился между ярусами Нижних Земель.

Амоильрэ сжал кулаки. Во всей речи его светлости так и сквозило пренебрежение. Идиотизм, потому что поначалу он был заинтригован историей песнопевца. Проявил снисхождение и старался помогать. А теперь сдулся. Посчитал концовку некрасивой, видите ли.

Военачальник ощутил приступ гнева и желания втоптать в пол чертового графа. Но почти сразу опомнился. Нет, у него не хватит энергии для битвы с кем-то из древних. К тому же Его Высочество придет на помощь Шэтуалю, а не Амоильрэ, и окончательно разуверится в своем решении принять песнопевца в крепость.

Он немного постоял, успокаиваясь, а затем создал портал. Вышел на границе Сиаль-Нара, сторожевой твердыни, и наткнулся на недовольных близнецов. Тело Рикартиата удерживал Эстель, и его вряд ли радовало такое соседство.

— Спасибо, ребята, — поблагодарил демон. — Дальше я сам. Можете отправляться домой.

— Ура, — одновременно решили инкубы, вручили скитальца хозяину и убрались, пока он не передумал.

Передумаешь тут, конечно. Амоильрэ, злой на весь белый свет, взвалил парня к себе на плечи и покинул Ад. Его тут же едва не сбило порывом ветра, безумного и морозного. Зимнего, хотя в остальных королевствах Врат Верности уже наступала весна.

— Явился, — равнодушно отметил кто-то за спиной демона.

— Да, — согласился тот. — И принес вам оплату. Забирайте.

Тиль, бледный и настороженный, принял менестреля и отвернулся. Судя по всему, он уже прикидывал, заморозить тело или нет. В белые пряди волос набились снежинки, и они же искрились на меховом воротнике плаща.

— До свидания, — вежливо попрощался Амоильрэ.

— Сдохни, — привычно ответил ему эльф. — И чем быстрее, тем лучше.

— Увы, у меня пока что нет таких планов, — разочаровал его демон. — Я намерен по-прежнему осквернять собой мир. Можете радоваться, что не ваш.

— Радуемся. Еще как радуемся, — заверил его Тиль. И внезапно, легким неуловимым движением избавившись от трупа, схватил военачальника за шею.

Амоильрэ почувствовал, как ноги отрываются от земли, а дыхание перехватывает — будто лед заполняет легкие. Метель усилилась, плотным кольцом обступила шэльрэ и остроухого.

Военачальник не сопротивлялся. Помнил, что во Вратах Верности ни Снежка, ни Ретара не победить. Они управляют всем, что находится вокруг, и способны убивать не то что мыслью — ее преддверием.

— Заруби себе на носу, — твердо, но безо всяких эмоций начал Тиль. Его бирюзовые глаза не отражали ни ярости, ни угрозы. — Заруби себе на носу, тварь, что ты распрощаешься с жизнью, если еще хоть раз ступишь на земли нашего мира. Отныне ты для него — враг. Ты и все твои слуги. Он сотрет тебя в пыль, едва ты высунешься из Нижних Земель. Ясно?

— Ясно, — покладисто прохрипел демон. — Значит, прощай.

Остроухий швырнул его в сугроб, поднял Рикартиата и пошел прочь. Амоильрэ очень хотелось вогнать ему нож между лопаток. Огромным усилием воли он сдержался, выдохнул и встал.

Ничего страшного. Методы еще есть.

— …вырву кишки. Заставлю жрать собственную печенку. Потом выколю глаза и на их место прибью дохлых бабочек…

— Привет, Снежок. — Ретар улыбался, но в его тоне сквозила настороженность. — Амоильрэ не внял нашей просьбе?

— Внял, я полагаю, — отозвался остроухий, опуская в кресло тело Рикартиата. — Но в то же время чувствую какую-то каверзу. Он нам еще пришлет прощальный подарок. Если ты позволишь, я послежу за центральной алаторской площадью во время казни, чтобы демонами там и не пахло.

— Да нет, — возразил вампир. Снежок ожидал иного, но не успел об этом сообщить. — Пускай делает, что хочет. Сейчас ему все равно придется возвращаться в Нижние Земли — за оружием или помощью. А когда он вернется, Врата Верности уже будут настроены против господина третьего военачальника. Я готов.

— Хм, — задумчиво изрек остроухий, наблюдая, как льдисто-голубые радужки друга становятся прозрачными, белыми, почти исчезая на фоне белков. — Хм. Что ж, я не против. Огребет он от нашего мира знатно.

Ретар кивнул, поднялся и отряхнул полы длинной синей рубашки. Сбежал по лестнице вниз, замер перед погибшим менестрелем и почесал затылок.

— Задача не из легких, — вынес вердикт он.

— Да, но магия точно есть. Взгляни.

— Взгляну, — согласился рыжий. — Многообещающе. Эта игра станет самой рискованной и дикой за то время, что мы тут живем. Ты не мог бы открыть ему горло?

Снежок пожал плечами и вытащил из кармана нож. Вспарывать мясо, побывавшее под землей и давлением демонического колдовства, разлитого на каждом ярусе, оказалось довольно сложно. Темная кровь почти не текла и больше всего на свете напоминала холодец. Словом, процесс, затронувший мертвеца, был не очень похож на обычное разложение. Скорее всего, Рикартиата меняла частичка Лассэультэ, подстраивала под себя, превращала из простого носителя в безвольного медиума. Медиума, лишенного выбора и души.

Забравшись внутрь на определенную глубину, остроухий нащупал нечто острое. Повинуясь немой просьбе Ретара, он извлек странную вещицу — многогранное, покрытое острыми кристаллами кольцо. Внутри него пульсировало смутное алое сияние.

— Дай мне, — приказал вампир. — Я его разобью.

— Оно смахивает на шестеренку часов, — оценил Снежок. — Ты уверен, что это не?..

— Да. Я уверен.

Кольцо перекочевало из одной ладони в другую. Ретар обратился к магии, и его пальцы обросли прочными костяными пластинами. Стиснутый ими артефакт сперва раскололся, а затем — принял облик бесцветной пыли.

В тот же миг Рикартиат пошевелился. Медленно, страшно медленно поднес руку к лицу, ощупал края рваной дыры. Вампир, знавший его истинную сущность, скривился и произнес:

— Я отнесу его за море, как мы с тобой договаривались. Посмотрим, на что способен демон в обличии столь хрупкого человека.

— Мертвого человека, — добавил Снежок, но возмущения в его голосе не было.

В темнице под замком Его Величества царил лютый холод. Альтвиг настолько замерз, что не чувствовал ног и пальцев. Губы у него дрожали, глаза слезились, а общее состояние подошло бы какой-нибудь хрупкой даме, впервые в жизни покинувшей особняк зимой. Парень подозревал, что во сне бредил, потому что взгляд стражника был весьма красноречив и неодобрителен. Он будто намекал, мол, я только обрадуюсь, когда тебя, наконец, повесят.

Альтвиг тоже считал, что обрадуется. Он не помнил своего превращения и об убийстве еще десятка людей услышал от Шейна и господина Кольтэ. И повелитель, и остроухий обещали вытащить парня из этой мерзкой ситуации, но, судя по всему, потерпели крах. Альтвиг продолжал сидеть в неуютной квадратной комнате, где потолок был ужасно низок, и ради ходьбы приходилось воображать себя горбатым.

— Эй, мужик, — позвал единственного соседа храмовник. Тот шарахнул алебардой по полу, обернулся и заорал:

— Чего тебе еще надо?! Думаешь, мне нравится тут стоять? Думаешь, я на это променял семейное счастье?

— Да сдалось оно мне, — отмахнулся Альтвиг.

— Тогда какого черта цепляешься? — сощурился стражник.

— Есть хочу. У меня со вчерашнего дня и крошки во рту не было. Принеси чего-нибудь горяченького, а? Я же тут околею.

— Ну так все этого и хотят. Подыхай молча, нечего перед смертью желудок набивать.

— А скоро она?

Мужчина опять вспылил:

— А я почем знаю?! Говорили, что в полдень. Но он, по-моему, уже наступил, а за тобой все никак никто не приходит.

— Жаль, — заметил храмовник и залез на деревянный лежак, кое-как накрывшись тоненьким лоскутным одеялом. Его, наверное, шил самый сумасшедший палач в мире, потому что нормальному человеку такое бы в голову не взбрело.

Спустя полчаса стражнику стало скучно, и он спросил:

— А правда, что на деле ты этого песнопевца убивать не хотел?