В кухне не менее мягко ходил Рикартиат. Звякнула крышка закопченного чайника. Смутно прикинув, что к чему, Альтвиг побрел вниз. Споткнувшись на лестнице, он приготовился долго лететь и получать синяки, но вмазался не в твердые выступы, а в ледяные объятия воды.

— Поймал, — хмыкнул Мреть, застывший на площадке у двери. — Сейчас опущу. Не дергайся.

— Ладно, — выдавил из себя парень. — Только не урони.

Вода заколебалась, метка темного колдовства — или же дар — загорелась ярче. Поставила инквизитора на последнюю ступеньку — прямо перед ухмыляющимся менестрелем.

— Доброе утро, — ехидно сказал он.

— Доброе, — кивнул Альтвиг. — Ты, я гляжу, на страже.

— Тот, кто осторожен — праведен, — расплылся в улыбке Мреть. — Что такое? У меня выросли рога?

— Нет. Просто я не ожидал от тебя цитаты из Святой Книги.

— Я полон сюрпризов. Будь готов ко всему.

— Буду.

Рикартиат нырнул обратно в кухню, заварил себе чай. Инквизитор сделал бутерброд из ломтя хлеба и свиной колбасы. Вгрызся в него так, будто голодал несколько лет, и пробормотал:

— Храм сегодня закрыт. Жильт велел посещать его через день.

— Понятно, — сообщил Мреть. — А у меня есть дела.

— Какие?

— Встреча с товарищами. Мы, отвергнутые всем миром, соберемся в большом зале. Поговорим. Обсудим чертову инквизицию, чертову нежить и чертовых погибших друзей.

— Улум кого-то убил? — напрягся Альтвиг.

— Да лучше бы он, — с горечью бросил Рикартиат. — Но тебе не стоит лезть в этот омут. Там свои правила.

Инквизитор фыркнул, ощупал одежду — далеко не впервые с момента падения на водяной щит. Она оставалась сухой, и парень не понимал, почему. Ведь, шлепнувшись, он чувствовал себя промокшим.

— Скажи, как работает твоя магия?

— Как любая другая. Защищает, атакует, живет. Не волнуйся. Все, что вам рассказывали о еретиках — бред. Дар не убивает своих носителей.

— Я вообще-то не… — начал Альтвиг, но тут же замялся и спросил: — Правда не убивает?

— Ага, — подтвердил менестрель. — Он… э-э… ну, скажем, будто второе сердце. Качает по венам волшебство. В моем случае — темное, но тут я сам виноват.

— Сам?

— В начале пути каждый маг выбирает, кем ему стать. Общепринятых стандартов не существует. Ты знаешь, что такое «стандарт»? — спохватился Мреть. Инквизитор кивнул, и он продолжил: — Изначальное воплощение дара — это крохотный огонек. Любого цвета. У некромантов преобладают оттенки зеленого, у стихийников — белого, у заклинателей — голубого и прозрачного, как стекло. Но все они горят по-разному, по-разному разрастаются. У кого-то возникает пожар, у кого-то — сеть, у кого-то — цветок. Одинаковых магов не существует. И для каждого из нас дар — неотъемлемая часть души. С ней невозможно расстаться. Говорят, что, когда инквизиция гасит огоньки дара, его носители умирают. То есть смерть приносит не он, а те, кто пытается его уничтожить. И им выгодно втолковывать людям, будто наши способности — это нечто противоестественное. Потому что если короли примут нас, то для них места в мире не останется.

Альтвиг помолчал, подбирая слова. Менестрель допил чай, закинул ноги на стол и скрестил руки на груди.

— Если хочешь что-то узнать, поторопись.

— А как… э-э… выглядит твой дар?

— Вот так.

Инквизитор непонимающе воззрился на друга, и в тот же миг погас свет. Кухня отдалилась, растаяла, и перед парнем возник… водопад. Бушующие потоки воды неслись с обрыва, пенились у камней, сносили любого, кто решался им противостоять. А вверху, в обрамлении влажных скал, нависало небо цвета стали. На грохот водопада оно отвечало громовыми раскатами и вспышками молний, но дождь не шел. Пока что не шел.

Это было страшно… странно… и изумительно красиво. Но стоило парню восхититься, как загадочный пейзаж исчез, и появилось бледное лицо Рикартиата. Менестрель улыбнулся, приподнял бровь и буркнул:

— Теперь тебя надо убрать. Ты заглянул в мою душу… в ближайшую ее треть.

— И такое я… сжигал? — ошеломленно уточнил Альтвиг. — Тогда, в Тальтаре?

— Ну, не именно такое, — возразил Мреть. — Как я уже говорил, одинаковых магов не бывает. Ты сжигал нечто подобное. Своеобразное. Кажется, в Тальтаре было убежище магов-крестовиков? Полагаю, у них внутри ты нашел бы одиночество, бесконечные перекрестки или лабиринт. Хотя, конечно, кто знает. Трудно угадывать, ни разу не столкнувшись прежде. У нас в Обществе крестовиков нет, сплошные стихийники и демонологи.

Он выкладывал инквизитору всю подноготную, нисколько не беспокоясь о сохранности информации. Так, будто знал его много лет. Будто не верил, что этот светловолосый парень с кошачьими, тоскливо поникшими ушами может его предать.

И Альтвиг скорее удавился бы, чем передал отцу Еннете что-нибудь из услышанного.

Поздно вечером, в компании всех четырех кошек и неизменных мух, парень читал все ту же книгу о наровертах. За последние несколько часов он узнал о них больше, чем за всю прошлую жизнь. Выяснил, что, несмотря на обилие ментальной энергии, телепаты-вампиры рождаются очень редко. Что облик полузверя, печально известный вблизи Туманной Гряды, создается от силы на пятнадцать минут. Что стихи и песни племени кровососов посвящены не охоте на людей, а любви и крыльям. Что каждый нароверт очень ценит мир, все еще юный и чистый. Что женщины-вампирши быстро теряют зрение и вынуждены тратить магию на повышение четкости окружающего.

А в середине книги Альтвиг нашел кленовый лист. Яркий, хрупкий и пахнущий осенью. Разглядывая его, инквизитор не сразу обратил внимание на строки, подчеркнутые густым чернилом: «Среди жителей Хеанты бытует мнение, будто родовое имя им отдал Создатель. Тот, кто действительно сотворил мир и впустил в него Тринадцать Богов; тот, кто прошел через Мосты Одиночества; тот, кто видел Некро Энтарис, что бы оно из себя не представляло. Якобы он мечтал увидеть восход солнца, не сгорев и не пострадав; и отправился в путь, и отыскал надежных друзей; и когда понял, что они были и будут с ним вечно, окрестил мир Вратами Верности. Нароверты с большим почтением называют его имя — Ретар, что в переводе со староприбрежного (Retthair) означает «Третий». Следует считать, что вампиры Хеанты ближе всего подошли к вопросу мироздания, но не спешат делиться ответом с людьми».

Парень рассмеялся. Кровосос-Создатель? Что за бред?

А потом вспомнил сон, где Аларна и Альвадор, переплетая фразы и голоса, повествовали об ищущем некромантов существе.

И смолк, когда в голове прозвучало насмешливое: «Что за глупость? Конечно же, нет!»

Рикартиат шагал по улице, держа ладонь на рукояти корда. Пристально вглядывался в тени, следил за переулками, обшаривал взглядом проходящих мимо людей. В последнее время среди наемных убийц его голова стала популярным товаром. Не иначе, как по велению Совета Ландары — убрать официального наследника, пока инквизиция не возвела его на престол. Чтобы избавиться от недоброжелателей, придется вернуться в чертово королевство и стереть в порошок господина Леашви. Но сначала…

Менестрель увидел человека с длинными, ниже линии плеч, седыми волосами. Тот стоял, прислонившись к стене, и смотрел вверх. В ясных голубых глазах отражались закатные облака. Они плыли на север, к Алаторе. Наверное, хотели порадовать короля — ведь тот, если верить слухам, любил затухающее небо.

— Привет, Шейн, — поздоровался Рикартиат. — Как у тебя дела?

— Все в порядке. — Седой не посчитал нужным отвлечься. — Полвечера приводил себя в надлежащий вид. Не люблю, когда Сима кривится.

Мреть рассмеялся:

— Помню. Руны готовы? Наши ребята в сборе?

— В сборе. — На вид Шейну нельзя было дать и двадцати лет, но, когда он вот так хмурился, черты его лица неуловимо заострялись. Как у мертвеца. — Пошли, у нас мало времени.

— Что-то случилось? — напрягся менестрель.

— Виктор ранен.