Центральный вход — колоссальная лестница, по обе стороны от которой росли черешни, — был занят. Там, на перилах, свесив ноги вниз и глядя на маленькие цветы, сидел беловолосый эльф с мерцающими бирюзовыми глазами. Он не обратил на гостя внимания, словно того не существовало.

Рикартиат, чувствуя, как колотится в груди сердце, поднялся в холл. С потолка свисала костяная люстра, утыканная свечами, в окна пробивался тусклый серебряный свет. В дальнем углу, занимая огромную дыру посреди пола, росло дерево. Оно излучало мягкое сияние. Одна из веток была сломана, и алые капли крови падали, падали, падали к ногам нароверта, застывшего у корней. Рыжий, худой и бескрылый, он тоже проигнорировал менестреля. Но тот и так знал, кто перед ним.

— Я тебя ненавижу, — дрожащим голосом заявил он. — Ненавижу! Почему сволочь вроде тебя живет, а Альтвиг — нет? Почему на границе сущего погиб он, а не ты?!

— Потому что вы — не мое творение, — ответил вампир. — Я не создавал вас. Вы принадлежите другому, более жестокому существу. Он написал сюжет. Распределил роли. Нуждался в сцене. Понимаешь меня?

— Нет! — воскликнул Рикартиат. — Какого черта ты позволяешь издеваться над живыми людьми? Ты вообще знаешь, что такое боль?!

— Знаю, — согласился рыжий. — Уходи, пожалуйста. Я устал.

— Значит, ты не расскажешь, за что…

— За что вы должны страдать?

Менестрель мрачно промолчал.

— Духи Безмирья не приспособлены для мира людей. Вы — чужаки, странники, скитальцы. Обладаете вечностью, но не имеете права на ее лик. Я не собирался вступать в игру. Не хотел. Понимал, что принесу смерть. Но ваш хозяин втайне показал вам выход, объяснил, что вы не обязаны оставаться во мраке Грани. Когда я опомнился и велел ему прекратить, было поздно. Альтвиг умер. А ты, оставшись в живых, убрался так далеко, что догонять тебя и возвращать не имело смысла. Прости. Моя ошибка.

— Он воскреснет? — голос Рикартиата сорвался. — Возродится? Драконьи души всегда возрождаются. Он…

— Полагаю, да.

Дерево отдалилось, вампирья фигура дрогнула. Менестрель поднял руку, надеясь остановиться, но не успел. Белый дворец исчез, растворился в сплошном тумане, и вокруг загорелись янтарные пятна — взгляды хранителей. Сообразив, что пребывает в обличье духа, парень метнулся в сторону — и застыл, ведь совсем рядом на части рвали дракона. Черного, крупного, с красными прожилками по телу дракона. Куски плоти растворялись в зыбкой поверхности, вой то усиливался, то затихал. Хранители пришли в движение, закружились в танце, и крылатый ящер начал меняться. Сжался до размеров высокого человека, посветлел, распахнул синие глаза. Только в груди, скалясь обломками костей, зияла рваная рана.

Покачиваясь, Альтвиг встал, вспыхнул угольями ангельского волшебства. Рикартиат почувствовал, что тоже обрел тело — слабое и хрупкое. Однако, не жалея его, бросился на помощь другу — и тот рухнул прямо в его объятия, слушал мольбы не умирать, волочился следом, оставляя на земле Безмирья алую полосу.

— Пожалуйста, живи, — бормотал менестрель. — Пожалуйста, живи. Пожалуйста… — он сбился, застигнутый врасплох. Мир бесплотных сущностей преломился, пропал, показал границу — небольшой кусочек другого, живого, мира. — Альтвиг, — дрожащим голосом позвал Мреть. — Альтвиг, смотри. Это и есть солнце? А вон там — небо? Смотри, какое оно яркое! Альтвиг?

Рикартиат опустил голову — и наткнулся на мертвый, ничего не выражающий взгляд.

— Альтвиг, — всхлипнул он. — Пожалуйста, вернись. Ты не можешь оставить меня сейчас. Я…

Но дракон был мертв.

Менестрель прижал его к себе, стиснул, поверх похолодевшего плеча глядя на извилистую дорогу. Черт побери… Зачем она нужна теперь, когда Альтвига нет? Когда единственный друг, терпевший и любивший Рикартиата, отправился неизвестно куда? Неизвестно куда… что за путь открывается духам после смерти, парень не знал. И от этого было еще страшнее.

Мреть дико заорал, рванулся, уловил недовольное кошачье: «мау!» и разлепил веки. По лицу тут же покатились слезы, падая на постель, вспыхивая и распускаясь бутонами белоснежных роз. Менестрель ругнулся, попытался избавиться от остатков противной жидкости и погладил Плошку — серый полосатый комок шерсти. Та в ответ заурчала, предоставила хозяину пузо — мол, чеши, раз взялся, — и состроила довольную мордочку. Рикартиат сгреб ее в охапку, уткнулся в кошачий бок и выдохнул.

— Я люблю тебя, Плошка, — заявил он. И попросил: — Пожалуйста, живи. Я очень боюсь, что однажды вы уйдете и… и назад не придете. Это невыносимо больно — кого-то терять. Будь осторожна.

Кошка пихнула его лапой. Парень улыбнулся, перевел взгляд на окно и подумал об Альтвиге. Да, тот ничего не помнил и не до конца верил, что люди могут быть сущностями Безмирья. Но оставался собой — честным и любой ценой защищающим близких. Рикартиат многое бы отдал, чтобы попасть на Грань в момент его пробуждения и быть рядом с самого начала. Чтобы дракон, обменявший свою жизнь на жизнь друга, никогда не был одинок. Но, кажется, написавшая сюжет сволочь заранее подготовила судьбу скитальцев, нарисовала ее, будто картину, в обход бесхребетного Создателя.

— У-у-у, — протянул менестрель. Обхватил голову руками, надеясь выжать из нее мысли, и улегся обратно на подушку. Где-то в ногах возмущенно вякнула Мряшка, и Плошка поддержала ее тычком в живот парня. — Да ладно вам, не сердитесь!

Ночью ударил такой мороз, что цветы в храме печально опустили листики. По стенам снаружи вился ледяной узор, и тепло алтаря было не в силах его согнать.

Альтвиг сидел в углу, подперев щеку кулаком, и читал очередную книгу. Историческую, о первой белобрежной войне, где в самом темном свете выставили королевскую династию Хэйль. Автор пользовался интересными оборотами, живо расписывал любой, даже самый скучный, фрагмент, а потому обзавелся уважением инквизитора. Тот по себе знал, как бывает трудно изложить события на бумаге.

Ближе к обеду явилась немолодая женщина, помолилась и попросила благословения. Альтвиг подарил ей черную свечу, велел зажигать, когда на душе станет пусто. Посетительница заулыбалась и начала выспрашивать, откуда взялся такой талантливый и добрый храмовник. Пришлось отнекиваться, убеждать, что добротой тут даже не пахнет, и парень просто выполняет свою работу. Положение спас Киямикира. Он приоткрыл дверь, заглянул внутрь и скучающим тоном заявил, что Илаурэн сердится, госпожа Эльтари зовет всех к столу, а Рикартиат намерен выступить в корчме «Ледяные волки».

— О ней ходит дурная слава, — пояснил парень, наблюдая, как женщина переступает порог. — Всякая шваль вроде воров, убийц и бывших преступников собирается в одном месте, обсуждает новости, ищет заказчиков и так далее. Не понимаю, зачем им Рик. Его песни далеки от темных историй. Пошли, что ли? Меня тоже покушать пригласили.

— Идем, — согласился Альтвиг. И, надевая пальто, спросил: — А что сам Рикартиат думает о визите в корчму?

— Он полон энтузиазма, — скривился Киямикира. — Говорит, что как раз подготовил несколько переводов, и они могут прийтись по душе публике. Я бы на его месте не радовался. Но Рик у нас вообще странный, его так легко не убедишь. Пока сам не обломает зубы, не успокоится.

— Ясно. А что с мальчиком? Илаурэн рассказывала, будто вчера дух унес некроманта. Ты слышал об этом?

— Конечно, слышал. История занимательная. Я сходил к Шейну, попытался выяснить детали. Ничего не вышло. Он на меня наорал и лег спать.

— Скверный тип.

— Не то слово. В Братстве сплошные отморозки. Илаурэн и Рик — приятное исключение. Ты бы видел их лидеров, — Киямикира закатил глаза. — Один называет всех шмакодявками, другой — маленькими скотинками. И оба отказываются учить других. Если не ошибаюсь, они делились знаниями только с Нэлинтадэлью. Девушка — талантливый демонолог, у нее свой стиль общения с демонами. Быть может, со временем она переплюнет невежливых ребят, и тогда они пожалеют, что думали только о себе. Что-то я увлекся, — решил парень. — Прости. А у тебя-то как дела? Отец Еннете не лезет?