— Ага, — подтвердил Альтвиг. — Очень сильный парень. Он, кажется, из Морского Королевства, а там такие самородки, что можно сойти с ума.

— Знаменитая теория, — серьезно кивнул эльф. И повторил: — Так вот. Отряд, в котором сражалась принцесса, попал в устроенную Улумом западню.

Инквизитор присвистнул. Если кто-то попадался вечно недовольному жизнью парню с четырьмя шрамами на смуглом лице, то уходил либо в застенки, либо в иной мир. Улум еретиков на дух не переносил, умудряясь безошибочно выискивать повсюду.

— Товарищи госпожи Миленэль пожертвовали собой, чтобы она смогла уйти. Да не просто уйти, а уйти не узнанной, не позволив вашей братии вмешаться в политику Малахитовых Лесов. Ты бы, может, и отпустил ее с миром, — с сомнением предположил Аэретай, — но господин Улум — ни за что. Словом, еретики спасли и ее, и наше королевство. Но принцесса не смогла смириться с подобным великодушием и убила сама себя. Скорее всего, магией, потому что видимых следов на теле не осталось.

Эльф посмотрел на Альтвига почти трезво, но спустя мгновение глупо хихикнул и подпер щеку кулаком:

— Это же надо — добровольно связаться с людьми…

— Я тоже их не люблю, — икнул тот. — И немного рад, что отличаюсь хоть чем-то.

Парень красноречиво пошевелил ушами. Мягкие, пушистые и светлые, они вызвали у остроухих неподдельный восторг. Особенно восхитилась Нальталеанта — покраснела, попросила разрешения потрогать и потом долго, вдумчиво перебирала… ну, скорее шерсть, чем волосы. Альтвиг впервые чувствовал себя настоящим котом — разомлевшим, невесть с чего принятым в новый дом и ставшим общим любимцем.

— А ты-ы… н-ничего, — заключил Эгориэльн. — Нормальный мужик!

Инквизитор усмехнулся и снял серебряный крест с воротника:

— Спасибо.

— С-с-скажи, — страдальчески, по буквам, произнес эльф. — А к-какого чер-рта тебя вообще п-п-понесло в инк-к-квизицию?

— Ну-у, — протянул Альтвиг. — Это долгая история. Отец Еннете меня спас и, я думаю, заслужил мою признательность.

— То есть ты-ы-ы… р-работаешь в благ-гор… бларго… благодарн-ность этому про… проходимцу? — изумился Эгориэльн.

— Ага. Тебя что-то не устраивает?

— Да нет-т…

Остроухий смутился и поднял ладони, показывая, что больше вмешиваться не будет.

— Я с-спать пойду. Н-не могу-у больше.

— Не заблудись, — сердобольно посоветовала Нальталеанта. — И не пугай прохожих.

— Ла-адно.

Эгориэльн, пошатываясь, скрылся. Инквизитор проводил его мутным взглядом и обратился к оставшимся эльфам:

— А вы спать не хотите?

— Мы — дети звезд, — надменно напомнил Аэретай. — Ночь — это наше время.

— Да, но господин Альтвиг сделан не из железа. — Эльфийка поняла намек куда лучше кузена. — Я проведу его.

Остроухий не захотел оставаться в одиночестве.

— Я с вами, — подхватив со стола остатки эля, вызвался он.

Инквизитор не понял, зачем ему аж два эльфа, но расстраивать их отказом не пожелал. Нальталеанта взяла его за руку, Аэретай возложил локоть на плечо, и троица нестройным шагом двинулась в сторону замка.

Дальнейшее Альтвиг помнил смутно. Кажется, на ступенях сидели неясные фигуры других остроухих. А может, и не остроухих — костлявые очертания тел здорово напоминали гулей. Еще был фонтан, тонкий и невероятно красивый: струи горячей воды выбивались из загнутых лепестков лилии, то ли мраморной, то ли гранитной. А еще — звездное небо, накрывшее куполом весь мир. Звезды — это наверняка глаза ангелов, подумал инквизитор. И наконец-то понял, что спит.

Небо немедленно отдалилось, под ногами возникла земля — твердая, хрустящая, усыпанная мелкими блестящими камнями. Парень с удивлением опознал в них сапфиры — крохотные, словно водяная пыль. Точно такие же, как в короне Ильтаэрноатиэля.

Земля стала полом, пол расползся ради появления стен. Альтвиг ощутил тепло длинной рукояти, сжимаемой десятью — десятью! — пальцами. Неторопливо подняв глаза и наслаждаясь каждым моментом, он сообразил, что держит биденхандер — тяжелый двуручный меч, популярный среди наемников Хасатинии. На лезвии осталась чья-то тошнотворно грязная кровь.

Инквизитор огляделся. В дальнем конце образовавшегося коридора застыли люди — усатые, злые и уставшие. Они выставили перед собой щиты и копья, явно надеясь, что противник сам решит на них напороться. Сон то и дело шел рябью, расплывался и менял одни образы на другие. После очередного размытого пятна Альтвиг обнаружил себя стоящим среди трупов, с гордо поднятым оружием. Грубый чужой голос вырвался из горла, приказал отправляться добивать раненых. Мимо пронеслись воины, закованные в стальные панцири с шипами на плечах и спине.

Потом была комната, квадратная и душная. Перепуганные женщины, молодые, но почти мертвые парни — у каждого повреждена если не грудная клетка, то брюшина или голова. Инквизитор подошел ближе, поднял меч, наткнулся взглядом на преисполненное боли и ненависти лицо… и проснулся, хватая ртом воздух.

Сон! Всего лишь сон. За окном по-прежнему темно, две луны раскинули сеть лучей над Малахитовыми Лесами. Чей-то нежный, смутно знакомый голос выводит песню: «Маленький мир в моем сердце лишен покоя, я вынужден молча спасать его и смотреть, как каждый рассвет превращается в поле боя, чтобы снова болью и страхом моим гореть».

Альтвиг облегченно вздохнул и обнял подушку.

Рассвет окрасил небо над Малахитовыми Лесами в мягкий розовый цвет.

Тинхарт смотрел на него из галереи в восточном крыле замка. Рядом стоял заспанный инквизитор — с таким обреченным выражением лица, будто его привели на плаху, а не встречу с неожиданным гостем.

— Меньше надо пить, — с укоризной произнес граф.

Альтвиг не ответил, но про себя согласился. Упрекал его Тинхарт зря: парень редко находил достойную компанию, а в одиночестве не хотелось даже эетолиты.

За двустворчатой дверью, расположенной в стене напротив окна, находились Ильтаэрноатиэль и отец Еннете. Последний пожелал увидеть своего воспитанника, но не предупредил, что сначала собирается завершить переговоры с Его Величеством.

— Как поживает ваш глаз, святой отец? — поинтересовался Тинхарт.

— Не знаю. — Инквизитор вдумчиво ощупал повязку и решил, что снимать ее еще рано. Оставленный еретичкой рубец не подавал признаков жизни, но мог неодобрительно отнестись к морозу и сквознякам, гуляющим по дому эльфийского короля.

— Среди остроухих есть те, кто может помочь вам, — сообщил граф.

— Нальталеанта предлагала. Я отказался, потому что к тому моменту она была уже здорово пьяна.

Золотоволосый фыркнул. Альтвиг остался серьезным. Переступив с ноги на ногу и поправив прядь волос, упавшую на глаза, он изрек:

— Отец Еннете собирался посетить Райанит. Тамошние жители не раз писали нам о драконе, ворующем скот… и людей.

Тинхарт повел плечами:

— Вряд ли он так быстро справился.

— Именно. Я не понимаю, что он делает здесь, если его отчаянно ждут совсем в другом месте.

— Здесь, — прозвучал низкий голос из-за двери, — я хочу убедиться, что мой лучший ученик и последователь в порядке.

Мгновение — и в проеме возникла высокая фигура одного из трех глав инквизиции. Еннете Ла Дерт, больше известный как Ворон, был темноволос и темноглаз. Старую потрепанную мантию пересекал широкий ремень, удерживающий за спиной ножны с полуторным мечом. К ботинкам крепились дорогие, на заказ сделанные серебряные шипы. Инквизитор менял их раз в полгода, утверждая, что без шипов жизнь становится серой и однообразной. И в летнюю жару, и в зимние морозы — что может быть лучше, чем заехать ничего не подозревающей нежити серебром под ребра?

— Здравствуй, Альтвиг. — Отец Еннете улыбнулся. — Как твои дела? Господин Ильтаэрноатиэль сказал, что тебе удалось найти общий язык с эльфами.

— Э… не то чтобы удалось… — попятился парень. — То есть… мы просто провели вместе свободное время.

Тинхарт бессовестно рассмеялся. Кошачьи уши младшего инквизитора опустились, прижались к голове и сделали вид, что их нет.