— Да, — невозмутимо подтвердил полуэльф.
— Не желаете присоединиться к выступлению? Мы хорошо заплатим.
Парень с минуту поразмыслил, затем кивнул:
— Хорошо. Но сейчас я прошу вас отойти. Дайте нам с госпожой Илаурэн полчаса.
— Разумеется.
Хита ушла. Под ее рубашкой глухо цокали кольца кольчуги.
— Наемница, — отметил Грейн, ожидая, пока принесут заказ. И повернулся к своей подруге, обеспокоенно сдвинув красивые темные брови: — Как ты? Все нормально?
— Нормально. — Илаурэн выглядела до того равнодушно, что за нее становилось страшно. — То есть я, конечно, расстроена. Думаю поехать на юг. Прогуляться по Эльской империи и Ландаре. Выяснить, до какого состояния инквизиция довела нашу общую цитадель. Ту, где Хастрайн впервые выпал в потусторонний мир.
— Я там был, — пожал плечами парень. — Ничего особо не изменилось. Но из-за сильных магических колебаний никто не жаждет вновь пользоваться твердыней. Полагаю, через месяц-другой ее забросят, обольют слухами, и цитадель скоротает век в обществе перелетных птиц и любителей мрачных слухов. Я уже предвкушаю, как всякие идиоты начнут бродить по ее ярусам, чтобы найти легендарные артефакты, призраков или видимые следы прошлого.
— Пусть бродят, — позволила девушка. И замолчала, предоставив корчмарю шанс в тишине накрыть на стол.
Он поставил перед гостями эетолиту, миску просоленных сухарей, квашеную капусту и кашу с мясом. Грейн немедленно взялся за ложку. За ним наблюдали, надеясь, что знаменитый менестрель опозорится, но полуэльф ел с чувством собственного достоинства и превосходства над остальными.
Илаурэн безо всякого аппетита сгрызла сухарик, хлебнула вина и, наконец, спросила:
— Зачем я тебе понадобилась?
— На самом деле, — Грейн замер, не успев донести до рта очередную порцию каши, — я просто проходил мимо. Довольно редкое событие — Илаурэн подает голос для простых смертных. И я прикинул, почему бы не составить тебе компанию? К тому же Совет Ландары пригласил меня на фестиваль середины лета, или, как его еще называют, бессчетных звезд. Хочешь со мной? Там будут гости из Алагейи, Хасатинии, Айл-Миноре и долины ЭнНорд.
— Дриады вылезут из своих лесов ради паршивого фестиваля? — не поверила эльфийка.
— Их действия вполне ясны, — пояснил менестрель. — В ЭнНорде небо скрыто от взгляда. Дриады прячутся не только от людей, но и от драконов, от нежити, от Богов… им невыгодно чужое вмешательство. Они настолько привыкли жить в одиночестве, отрезанные от всего мира, что не представляют долину без условностей вроде границ и сторожевых постов на мостах. Не могу сказать, что они не правы. Один приход вашего короля чего стоит… говорят, кстати, будто Его Величество был весьма настойчив. И будто его мнение о дриадах сложилось после осады, а до этого исходило из дедушкиных сказок и общего пренебрежения.
— Переврали, как обычно, — вздохнула Илаурэн. — Никто не любит господина Алетариэля. Он всем кажется чересчур суровым.
— Своенравным, — поправил ее Грейн. — Всего лишь своенравным. Это разные вещи. По мне, так Его Величеству идет. Не всем же быть изнеженными кретинами.
Он сосредоточенно уничтожал еду, принесенную корчмарем. Бросил в рот единственный уцелевший сухарик, азартно им похрустел и спросил:
— Так что ты решила?
— Поехали, — бесстрастно согласилась Илаурэн. — Сама я могу и заплутать, а ты в дороге практически постоянно. На обратном пути заглянем в Шеальту, у меня там есть родственники.
— Ого, — поразился парень. — Серьезно?
— Да. Бабушка и племянница. Они тебе понравятся.
— Господин Грейн, — окликнула менестреля Хита. — Вы уже закончили? Готовы продолжить?
— Что? — рассеянно уточнил тот. — А-а-а, вы об этом. Рэн, ты мне гитару не одолжишь?
— Бери. — Эльфийка вручила ему легкий инструмент Мрети. — Но береги ее. Уронишь или умудришься порвать струну — я засуну твою голову в корпус и натяну новую прямо поверх.
— Ты, как всегда, невероятно грозна, — рассмеялся парень.
Он гордо прошествовал к стойке, сел на высокий стул для любителей пива и разговоров, повернул его так, чтобы зрителям со всех сторон было удобно лицезреть песнопевца. Затем заиграл, и сделал это гораздо правильнее Илаурэн. Недовольно скривился, подкрутил колки и объявил:
— Я спою вам одну из лучших песен, переведенных Мретью. В родном королевстве ее называют пророчеством возрождения.
Разномастная публика затихла. В приоткрытую дверь заглянул некто в тяжелом черном плаще, встал под стеной, скрестив руки на груди.
— Оттуда, откуда приходит солнце,
где криком бьется морской прибой —
оттуда, слышите, он вернется,
оттуда, знайте, придет домой.
Он был убит, осквернен и предан,
он был распят на семи цепях.
Никто о нем никогда не ведал,
но — сквозь столетия — будет так:
переступая огонь и воду
он возвратится — и будет строг.
И под сияющим небосводом,
на перекрестье семи дорог,
взойдут ростки бесконечной боли,
ростки смертей, предвещая ночь.
И все вокруг захлебнется кровью,
и ужас будет не превозмочь;
И взвоют ядра больших орудий,
сжигая древние города,
и перемрут, словно мухи, люди,
и смолкнут верные им ветра,
И все расколется, разобьется,
исчезнет в теплой туманной мгле…
Весь мир умрет, когда он вернется
и прикоснется к своей земле.
Снежок, немного поколебавшись, бросил менестрелю полновесный золотой.
