— Правда, — подтвердил Альтвиг. — Только мне от этого не легче.

— Ну да, оно понятно. Хороший был парень. Помню, когда я служил в Хасатинии, он приехал с выступлением в форт. Вроде как за деньги, а может, просто по пути было. Потрясающе пел. Про небесные корабли и старые механизмы, про курган и про влюбленных в саду, а еще про демона, который якобы явится из-за моря и уничтожит нас всех. Глупость, конечно, но меня здорово пробрало.

— Рикартиат переводил эту песню с языка шэльрэ, — сообщил храмовник. И, поразмыслив, буркнул: — И не песня она вовсе, а пророчество. Я потом поискал информацию и вычитал, что однажды в Аду убьют человека, и его душа уступит место душе демона разрушения. Красивая легенда, но проку от нее мало.

— Зря вы так, — укорил его стражник. — В легендах и песнях самое главное — красота, а не смысл. Бывает, что он только сперва кажется глубоким и искренним, но это не делает сказку хуже.

Альтвиг не горел желанием спорить, поэтому сказал:

— Вероятно, ты прав.

— Спасибо.

Прошло еще около часа, и наверху громыхнула дверь. Тяжеленную, обитую металлическими листами и — изнутри — крупными лезвиями створку храмовник миновал вчера, и она оставила ему на память неизгладимое впечатление. Кто-то, видно, пытался биться об нее с этой стороны, надеясь открыть, и оставил на отточенных гранях ошметки плоти и тысячи ржавых пятен. И сейчас от одного звука парня передернуло.

Шаги четверых гвардейцев гуляли эхом по длинному коридору. Все они несли с собой факелы и были вооружены полуторными мечами. Тот, что шел впереди, похлопал по плечу стражника — неизменного собеседника заключенных, — и посоветовал возвращаться домой. Мужчина неловко покосился на Альтвига, через силу улыбнулся и выдавил:

— Ну, бывай, Нэльтеклет.

— До встречи на площади, мужик, — попрощался храмовник, ощутив легкий укол стыда оттого, что так и не удосужился узнать его имя.

Стражник покинул пост, препоручив пленника заботам товарищей. Крепкий загорелый парень — уроженец запада королевства, — развернул свиток и громко зачитал приговор.

Альтвиг не дрогнул. Он подождал, пока провожатые откроют решетку, позволил себя связать — тугая веревка и браслеты-гасители защелкнулись на запястьях, — и выбрался из места своего заключения.

— Наверх, — скомандовал гвардеец, тыча храмовника в спину. — Шевели ногами, мы торопимся. Казнь и без того пришлось задержать.

— Почему? — удивился парень.

— Из-за твоих дружков, — поморщился тот. — Эльфов да магов. Они требовали тебя помиловать и отпустить на все четыре стороны. Но мы, господин убийца, на подобную милость не пойдем. Радуйся, что оставил в живых хотя бы генерала Инага. Задень ты его, и наш король вырвал бы тебе внутренности лично.

Альтвиг рассмеялся:

— Надо же. А я и не догадывался, что у них такие теплые отношения.

— Заткнись! — гвардеец, не церемонясь, шибанул его по башке рукоятью своего меча. — За открытые речи, оскверняющие образ Его Величества, тебя могут вместо повешения приговорить к колесованию. Я, кстати, с удовольствием посмотрю, как ты будешь вопить и страдать, крыса.

Храмовник сделал глубокий вдох.

— Молчи, чадо. Деяния твои станут камнем на шее, когда придет время возвращаться на небеса.

— Глядите-ка, дурачком прикидывается! — гвардеец вытолкнул пленника за дверь. — Но ничего, ему недолго осталось.

На центральной площади Алаторы было полно народу. В толпе Альтвиг различил бледные, испуганные лица Илаурэн и ее родителей. Рядом, поддерживая их, застыли Киямикира, Шейн и граф Тинхарт. Последний что-то тихо втолковывал темноволосому пареньку с родинкой в углу губ.

Поднимаясь на плаху, храмовник почему-то испугался. Впервые усомнился, что поступает правильно, и замер, не донеся ногу до ступеньки. Ему тут же «помогли», и парень позорно рухнул на свежие сосновые доски, пахнущие смолой и все еще не отступившим морозом.

Впереди в них была прорублена яма, куда следовало столкнуть осужденного. Виселица стояла как раз так, чтобы не дать ему шанса дотянуться до бортиков и спастись.

Сердце забилось, будто птица в клетке. Колени подкашивались, Альтвига трясло, но никто — кроме семейства эльфов, — не обращал на это внимания. Гвардеец снова зачитал приговор, палач в синей маске с нарисованной на ней улыбкой накинул храмовнику на шею петлю…

— …и если кто-нибудь протестует…

— Я! Это, черт побери, я!

Илаурэн бросилась к возвышению, распихивая людей локтями.

— Этрайле Айнэро, вас, к сожалению, мы уже выслушали.

— Выслушали?! Да вы сидели с жуткими скучающими мордами, не проявляя и доли сострадания! За что вы собираетесь убить человека? За то, что он пережил огромную боль и не смог себя контролировать? Вспомните — даже молодые каратримы не сохраняют нормальный разум, когда перевоплощаются впервые! Вы не можете просто так…

В глубине восточного переулка что-то громыхнуло, и Альтвиг молча упал. На маску палача и доспех гвардейца брызнула кровь, и она же начала расползаться ярким пятном под виском осужденного.

Толпа заволновалась, кто-то закричал, женщины подняли вой…

— Это там! Стреляли оттуда!

— Гномья аркебуза, небось…

— Да что же творится-то!

— Мама! Мне страшно, мама! Давай пойдем домой!

Илаурэн, будто в полусне, встала на первую ступеньку лестницы. На вторую. Подошла к Альтвигу, неподвижному и до зелени бледному. Аккуратно взяла за плечи, перевернула.

На лице храмовника застыла благодарность. Он услышал голос в свою поддержку, получил надежду на жизнь.

И у него сразу же ее отобрали.

Синие глаза потихоньку выцветали, становились стеклянными, словно у пустой куклы. На левый, развороченный выстрелом, висок оседали мелкие клочки пыли. Карминовая жидкость поблескивала на щеке и на шее, впитывалась туда, куда Альтвиг изначально упал.

Илаурэн протянула ладонь и опустила его веки. Они были теплыми, а то, которое пересекал шрам, еще и приятно шероховатым.

— Рэн, ты в порядке?

— Да, — тихо произнесла эльфийка. — А вот он — нет. Помоги мне, Кира.

Эстель мог по праву гордиться своими результатами.

До этого он никогда не пользовался аркебузой, предпочитая более практичные пистоли и револьверы. Но господину Амоильрэ показался привлекательным именно такой вариант. Ругаться с ним инкуб не желал — в конце концов, хозяин, — и успешно выполнил требуемое.

Уже выходя из дома, чей чердак послужил смотровой башенкой, Эстель вдруг почувствовал себя странно. Нечто подобное происходит при головокружении. Демон оступился и схватился за подоконник, сбив маленький цветочный горшок.

Зрение пропадало. Улица столицы Белых Берегов погрузилась в вязкие сумерки, а на каменную дорогу — одна за одной, — полетели яркие горячие капли.

Инкуб не успел осознать, как именно умер.

Он упал и сжался в комок, надеясь унять предательские спазмы, но очень скоро затих. А в его изумрудных волосах, прекрасных даже в не расчесанном виде, продолжали распускаться влажные алые цветы.

Розы.

Снежок стоял на крыше, прижав к себе бутылку дорогого вина, и наблюдал за последней дорогой Альтвига Нэльтеклета. Парень, как ни крути, заслужил немного почестей — вроде визита Смерти этого мира. И еще…

Покосившись влево, убийца ожидаемо обнаружил высокую худую фигуру своего приятеля. Ретар Нароверт сидел, свесив ноги с края трубы, и явно не боялся, что хозяевам может понадобиться печь. Впрочем, он с легкостью мог внушить им, будто настало время готовить пищу на костре, и люди смиренно отправились куда-нибудь в пригород.

— Я знал, что ты придешь, — безо всяких эмоций сказал Снежок. И, поразмыслив, добавил: — Ты не мог не прийти.

Вампир стиснул ладонями виски. Это правда, остаться в стороне было выше его сил. Амоильрэ выиграл, демонический сюжет окончен — а значит, больше не надо мучиться угрызениями совести. Достаточно взглянуть на гибель второго, упрямого и своенравного, скитальца, а затем вернуться в Костяные Дворцы и, наконец, почувствовать себя свободным.