Может быть, просто кажется, что работа на прииске само по себе так привлекает ее? Может быть, это только самообман, желание оправдаться в собственных глазах?

Нет, нет! Ведь тогда, на выпускном вечере, она уже задумывалась, как нужно поступить. Правда, тогда она решила, что один человек ничем не поможет. А теперь оказалось, что не едет и Андрей. И Ваня, вернувшись из экспедиции, конечно начнет работать на прииске. И Стеша с Маней. Они останутся здесь, она уговорит их. Значит, уже пять человек.

«Да что это я! — спохватилась она. — С ума сошла? Как будто дело уже решено!..»

Тоня не замечала, как далеко они отошли от поселка, не слышала, о чем говорят Петр Петрович и Новикова. Сомнения измучили и запутали ее.

«Не могу уехать от Павлика! Не могу! Не хочу! — твердила она. — А если бы.»

Тоня даже приостановилась на минуту и строго спросила себя:

«Если бы я знала, что мой отъезд нужен, необходим прииску, комсомолу? Если бы, например, оттого, что я не уехала, работа пошла бы хуже?

Уехала бы. Завтра. Сегодня. Сейчас. Не простилась бы с Павлом, если на то пошло», — ответила она себе.

Категоричность ответа и твердая уверенность, что именно так она бы поступила в этом придуманном фантастическом случае, немного успокоили ее. Она бросилась догонять завуча и Новикову. Ей захотелось услышать их голоса, разорвать неотвязную тишину, не оставаться больше со своими мыслями.

— Вы помните, Петр Петрович, как мы сюда лет пять назад приходили с вами? — сказала она первые пришедшие на ум слова.

— Помню. Еще на клубок змей наткнулись. Они грелись на каменной плите… Ну, давайте спускаться. Татьяна Борисовна, осторожней!

Внизу кипел туманом Мокрый Лог. Страшно было погружаться в этот мутный океан, где цепкие травы, как водоросли, оплетают ноги, где трудно дышать и, как ни напрягай зрение, ничего не увидишь, кроме белой мглы.

Двигались гуськом, держась за палку. Тоня не первый раз бывала в Мокром Логу и шла без страха. А Татьяну Борисовну пугали прикосновения холодных трав, неприятно вспоминались рассказы о змеях.

Из Лога выбрались совсем промокшие. Тоне казалось, что она побывала в огромном котле, наполненном густым, остывшим паром.

Стали подниматься на голец. Дорога шла лесом. Он казался здесь очень мрачным. Когда присели отдохнуть — уже недалеко от вершины, — небо посветлело. Зашевелился ранний летний рассвет.

— Ну, если и у других такие же успехи — плохо дело, — сказал завуч.

Он закурил и попыхивал трубкой с таким зловещим видом, что Тоня и Новикова не решались заговорить. Татьяне Борисовне, когда они только начали подниматься на Малиновую гору, казалось, что сию минуту где-то в кустах им откликнутся детские голоса или они увидят спящих Митхата и Степу. В Мокром Логу эта уверенность начала исчезать. Что, в самом деле, может задержать ребят? Тропку к прииску найти нетрудно, и дети наверняка ее знают. Значит, они затерялись на гольце, в этих зарослях…

«Неужели здесь действительно так легко заблудиться?» — подумала Новикова.

Она стала помаленьку отходить от Петра Петровича и Тони, ежеминутно оборачиваясь и запоминая приметы. Справа от камня, на котором они сидят, четыре молодые пихточки, слева — огромный кедр.

— Митхат! Степа! Мальчики! — звала она, медленно подвигаясь вперед.

— Татьяна Борисовна! Далеко не отходите! — предостерегающе крикнул Петр Петрович.

— Нет, нет! Аукаться будем. Я недалеко.

— Вы посидите, Петр Петрович, — услышала она голос Тони, — а я в другую сторону немного подамся.

Наступающий день усиливал тревогу. Прошла ночь, а ребят не было.

— Мальчики! Отзовитесь! — снова крикнула Новикова и остановилась, ясно услышав слабый крик впереди. — Эй! Ау! — опять подала она голос.

Сзади откликнулся Петр Петрович, а с другой стороны снова прозвенел отклик. Можно было подумать, что кричит птица, но Татьяна Борисовна уже услышала знакомые нотки и побежала на голос, натыкаясь на деревья и путаясь в траве.

— Митхат! Ты здесь?

— Тута я! Тута! — долетел до нее ответ.

— Сюда! Петр Петрович! Тоня! Здесь они!

Платье Татьяны Борисовны зацепилось за куст шиповника. Она с силой дернула его и, разорвав подол, снова понеслась, не разбирая дороги. Выбежав на голую площадку, над которой тускло поблескивали тросы подвесной дороги, она осмотрелась. Никого не было.

— Митхат! Где ты? Отвечай!

— Татьян Борисовна!

Около большого серого камня что-то задвигалось, и мальчишка помчался к ней навстречу. Он крепко обхватил ее, бормоча:

— Татьян Борисовна! Тута я! Как ты пришел? Это ты кричал? Татьян Борисовна!..

От волнения Митхат стал очень плохо говорить по-русски. Он показался молодой учительнице совсем маленьким и каким-то посеревшим.

— Злодей ты, Митхат! — со слезами сказала Новикова и так прижала к себе мальца, что он пискнул.

— Зачем «злодей»?

— «Зачем, зачем»!.. Степа где? Говори!

— Там Степа, спит, — указал Митхат куда-то в воздух.

Из чащи выбежали Петр Петрович и Тоня.

— Вот он, Митенька! — кричала Тоня. — Жив, здоров?

— Один есть! — сказал завуч с облегчением и положил свою большую руку на плечо мальчика. — А другой где же?

— Спит Степа, там, — повторил Митхат.

— Да где? Куда ты показываешь? — встревоженно спрашивала Новикова.

А у Петра Петровича на лице появилось выражение ужаса и восторга. Молодая учительница ясно видела этот восторг.

Татьяна Борисовна осмотрелась. Голый, поросший мхом склон, выше по горе — непролазная чаща, над ней — опять голая макушка гольца, внизу — Мокрый Лог… Небо прорезано тросами. Недалеко висит неподвижная бадейка. Здесь когда-то работала шахта, как объясняла полчаса назад Тоня. В те времена в поселке стояла дробилка, и подвесная дорога доставляла вниз руду. Теперь она служила для переправки на прииск леса. Где же Степа?

— Там? — коротко спросил Петр Петрович, показывая на бадейку.

— Ага.

Тоня и Татьяна Борисовна разом вскрикнули, а Петр Петрович сел на землю и долго молчал.

— А ведь Мухамет правду говорит, — сказал он наконец: — это не мальчик, а… уж не знаю что. Ну, рассказывай, как Моргунов туда попал.

Путая русские слова с татарскими, Митхат объяснил, что Степе давно хотелось проехаться с прииска на голец по подвесной дороге. Вчера вечером ему удалось спрятаться в пустой бадейке, и он медленно поплыл по воздуху.

— Бадейка номер семь… вот эта. — Митхат простодушно указал на борт бадейки, где была выведена белая цифра.

Он рассказал, что долго следил за удалявшейся воздушной люлькой и уже хотел идти домой, чтобы там дожидаться возвращения товарища, как вдруг подвесная дорога остановилась. Рабочий день кончился. Только что весело бежавшие по тросам бадейки повисли неподвижно. Где же Степа? Успел он доехать до гольца или болтается в воздухе где-нибудь над Мокрым Логом?

Сказать старшим, что в одной из бадеек, скорчившись, сидит мальчик, Митхат не посмел и пошел вдоль троса искать бадейку номер семь.

— Нет, вы только послушайте! — воскликнула Татьяна Борисовна. — Ну, и нашел?

— Нашел, вот здесь.

— И что же он?

Мнтхат замялся и сказал, понизив голос:

— Немножко плакал Степа… Испугался, однако, — прибавил он, оправдывая слабость товарища. Татьяна Борисовна не выдержала и поцеловала его в ямку на затылке, над которой щетинились жесткие черные волоски. Митхат живо обернулся к ней; застенчивая ласка была в его узких глазах.

— Ну, и все… Я пошел домой, взял хлеба, удочку и пришел обратно.

— До дому-то километров шесть, не меньше! — ужаснулась Тоня. — Пошагал он вчера!

— Зачем сюда вернулся? Почему брату ничего не сказал? — сердито спросил Петр Петрович.

— Мухамет ругаться бы стал… Я пришел, чтобы Степе не страшно было.

— А тебе разве не было страшно?

Митхат засопел и как-то очень убедительно взглянул на Новикову:

— Очень страшно, Татьян Борисовна. Лес, никого нет… Сова кричит, потом вы кричите…