— Да уж на меня надейтеся, — пропела баба-штейгер. — Я не болтливая. До времени людей смущать не стану.

Тетка Матрена уже оправилась, словно сообщение дяди Егора прибавило ей сил. Она победоносно посматривала на Татьяну Борисовну.

— Вот то-то, — сказала она, собираясь уходить: выходит, я не пьяная, не безумная. Видела то, что и люди видят.

— Полно, Матреша. Я говорю: озорует кто-то. Поймаем мы его, — твердо сказал дядя Егор.

— Дак ведь искать можно. Только он вроде одиночкам показывается. Компании не любит…

— Будет тебе, Матрена Назаровна! — рассердился Конюшков. — Ты что это наше поколение срамишь?

— Ладно, ловите. Когда споймаете, приду посмотреть.

Тетка Матрена поклонилась и выплыла из школы, сохраняя на лице загадочное и торжественное выражение, точно желая сказать: «Погодите, дорогие, то ли еще будет!»

Дядя Егор ушел с ней, укоризненно качая головой и разводя руками.

— Дикая история… — сказала Новикова, когда посетители ушли. — Что это за балаган в лесу?

— Избушка. Таких много в тайге. Бродяги, беглые когда-то ставили, охотники. Кто переночует — спичек оставит, щепок на растопку, припасы, какие есть. Это все старина сибирская. Еще с тех времен, когда хозяйки, спать ложась, за окно ломоть хлеба и кусок сала выставляли на случай, если беглый пройдет… Сколько их тогда по лесам пробиралось!.. Охотники и теперь такие балаганы ставят.

— А при вас когда-нибудь еще поднимались толки про белого мальчика?

— В колчаковщину, помню… — задумчиво заговорила Сабурова. — У меня дома бывали нелегальные рабочие собрания. И вот однажды жду людей — никто не идет. Вышла на улицу — бегут все к шахте. Оказывается, обвал — тридцать человек засыпало. Это очень страшно, Таня, авария в шахте. Женщины кричат… До сих пор крик этот слышу… Вот тогда какая-то старушка уверяла, что видела белого мальчика.

— Ну, это явная фантазия, если она рассказала об этом только после несчастья. Матрене Назаровне тоже могло померещиться. А дядя Егор? Ведь сознательный, разумный старик!..

— Дядя Егор прекрасно понимает, что видел не привидение. Чьи это проделки, надо выяснить.

Милиционер Миша, человек десять приисковых комсомольцев и сам дядя Егор ходили в лес, но никого не нашли.

А по прииску поползли слухи. Не выдержала ли Филимониха, Маруся ли рассказала о приходе взволнованной бабы-штейгера или проболтался кто-то из молодежи, только к тетке Матрене началось паломничество женщин. Старухи слушали ее, прищелкивая языком и ужасаясь, молодые — посмеиваясь, но разговоров было много.

Дня через два после этого события Татьяна Борисовна поздно пришла домой. Ни сегодня, ни накануне она не видела своих маленьких приятелей и, пожалев об этом, легла спать.

Сквозь сон ей почудилась какая-то возня за окном, потом стукнуло, точно камешек влетел в комнату и подпрыгнул раза два. Она подумала, что это соседский кот, Тонин любимец, забрался к ней и что-то опрокинул, но встать и посмотреть, что именно произошло, не смогла — хотелось спать.

Утром она нашла под столом круглый камешек, завернутый в листок клетчатой тетрадной бумаги. На листке было написано одно слово: «Ёдом».

— Что за ерунда такая? — сердито сказала Новикова, рассматривая бумажку.

Одеваясь и завтракая, она думала о странной записке, а когда увидела шедшего в школу завуча, окликнула его:

— Подойдите сюда, Петр Петрович! Мне надо что-то показать вам.

Петр Петрович, не торопясь подошел к окну.

— Смотрите, какое загадочное послание я получила, — сказала Новикова, протягивая бумажку.

— Позвольте-ка!.. Так… Ничего загадочного нет. Все ясно, — ответил Петр Петрович, посмотрев на листок.

— Но это же бессмыслица какая-то! Что значит «ёдом»?

— Это ошибка. Надо читать: «иодом».

— Ну, предположим. Но от этого дело не становится яснее.

— Как не становится? Вы обмакните кисточку в иод — и того.

Петр Петрович жестом пояснил свою мысль.

— Намазать иодом письмо? И что же будет?

— Выступят буквы, — спокойно ответил он и хотел отойти от окна.

— Почему вы думаете? Да погодите же, Петр Петрович!..

— Потому что вчера один мальчик спрашивал меня, как написать письмо, чтобы букв не было видно, и как потом его проявить.

— Ну?

— Ну, я сказал: «Напиши молоком, а когда высохнет, намажь слабым раствором иода».

— А кто этот мальчик?

— Мальчик-то? А вот вы прочитайте письмо. Он, наверно, подписал свою фамилию.

Петр Петрович, посмеиваясь, ушел, а Новикова торопливо открыла ящичек, где у нее хранились лекарства. Иод как будто был… Да, вот он, полный пузырек…

Бумага стала рыжей, потом серо-желтой, и на ней четко выступили крупные каракули: «Татьяна Борисовна! Это был я. Степа».

«Вот и весь секрет!» — разочарованно подумала Новикова.

Вечером она была в школе, где шли приготовления к завтрашним экзаменам. На стены вешали зеленые гирлянды, портреты, лозунги. Уборщицы тщательно мыли классы. Лиза Моргунова кричала:

— Девочки! А где же ваза и скатерть Надежды Георгиевны? Надо за ними сходить!

Столкнувшись с Петром Петровичем, Новикова вспомнила о письме.

— Знаете, что было в послании? — спросила она. — Степа Моргунов сообщает, что это он бросил в окно камешек с бумажкой. Они часто прибегают ко мне — Степа и Митхат…

— Знаю об этом, — ответил завуч. — Что же он все-таки пишет?

— «Это был я». Говорю вам, сообщает, что это он бросил записку.

— Чорта с два! — неожиданно сказал Петр Петрович и вынул изо рта трубку. — Будет он вам об этом сообщать!.. Вы извините, конечно, — прибавил он, мгновенно насупившись. — Я… это самое… хотел сказать, что не о том он пишет.

— А о чем же?

— Что «белый мальчик» был он. Вот о чем.

— Не может быть! — закричала Татьяна Борисовна.

Вечером под березу пришел один Митхат. Новикова послала его разыскать Степу.

Моргунов приплелся неохотно и был очень сумрачен, но отпираться не стал и, когда Новикова его спросила: «Степа, так это ты был белым мальчиком?» — ответил:

— Ага. Я же вам написал.

Степа рассказал, что утром ушел с Митхатом в лес, захватив с собою без ведома матери немного муки в мешочке. Мальчики хотели развести костер и испечь лепешки. Митхат попросил показать ему балаган, о котором слышал от товарищей. В балагане они начали возиться, и Митхат хлопнул Степу мешком по голове. Старый мешок порвался, и Степа весь вывалялся в муке. Тут он услышал, что хрустнула ветка, и высунулся из окна — посмотреть, кто идет.

— Вижу, старая Филимониха смотрит на меня ненормальными глазами. Я взял и завыл тихонечко. Просто так, для интересу… А тетка Матрена корзинку бросила — и бежать! Мы даже удивились, чего это она. Потом вдруг дядя Егор показался… Тут я убежал. А нынче слышу — заговорили, что тетка Матрена рассказывает, будто она какого-то белого мальчика видела… Ну, я решил вам сказать…

— Где же Митхат был, когда ты убежал?

— В балагане сидел, — раздался тонкий голосок. — Спрятался за печкой. Старик не видал…

— Вы понимаете, мальчики, что придется рассказать об этом директору?

— Надежде Георгиевне? Ой, не надо, Татьяна Борисовна!

— Как «не надо», голубчик! Мы с тобой будем молчать, а отсталые люди начнут ерунду рассказывать про привидения на прииске, детей пугать.

— Так ведь их мало… отсталых-то… Никто не верит, — прошептал Степа.

— Мало, это верно… Но ведь мы с тобой хотим, чтобы их совсем не было. Правда?

— Ну да, — уныло согласился Степа.

А Митхат, с беспокойством наблюдавший за товарищем вздохнул и спросил:

— А может, ничего, Татьян Борисовна, что есть немножко отсталый? Потом умный станет…

— Нет, Митхат, это не все равно. Пойдемте-ка, ребята.

Разговор с директором длился долго. Степа вышел от Сабуровой присмиревший и грустный, но скоро повеселел и даже перекувырнулся через голову. На душе у него впервые за три дня стало спокойно.

Надежда Георгиевна попросила Анну Прохоровну и Мухамет-Нура не бранить больше мальчиков и прибавила, что они молодцы: сами во всем сознались, поступили как честные ребята.