После уроков они около часа просидели в пустом классе. Андрей на все вопросы ответил хорошо, хотя Петр Петрович спрашивал по всему пройденному.

— Ну что же, Мохов, недурно. Считай, что двойки у тебя нет. Вместо нее стоит четверка. Журналы уже заперты в учительской, так я завтра скажу Татьяне Борисовне, чтобы она переправила отметку.

Обрадованный Андрей рассказал о своей удаче товарищам. Соколов был очень доволен:

— Я же тебе говорил!..

— Неужели расстался со своей двоечкой? — с притворным участием спросила Лиза. — Ведь так ей обрадовался!

Андрей не обиделся и только сказал:

— Балаболка ты, Моргунова!

История эта скоро забылась. Но в конце месяца Татьяна Борисовна стала обсуждать с классом отметки и объявила, что у Андрея двойка по химии.

— Как же это вы, Мохов?

— Нет у меня двойки! — крикнул громче, чем полагается, Андрей. — Меня Петр Петрович переспрашивал!

Новиковой не понравилась его горячность, и она ответила сухо:

— Вероятно, и тогда вы отвечали не лучше. В журнале стоит двойка.

В классе поднялся шум. Татьяна Борисовна удивленно взглянула на учеников.

— Разрешите… — встал с места Рогальский. — Петр Петрович действительно вторично спрашивал Мохова и обещал сказать вам, что надо переправить отметку.

— Вот как? Почему же сам Мохов не позаботился об этом?

— Наверно, положился на Петра Петровича.

— Странно… Или Мохову только показалось, что он отвечал на четверку, или Петр Петрович забыл мне об этом сказать.

— Нет! Петр Петрович такие вещи не забывает! — запальчиво крикнул Мохов. — Вот вы забыли, это да! Вам-то все равно, двойка у ученика или четверка!

Андрей выпалил все это одним духом и выбежал из класса.

Татьяна Борисовна вспыхнула, но взяла себя в руки, только глаза сощурила, и спокойно дочитала ученикам отметки. Вечером она пошла к Сабуровой.

В теплой комнате на круглом столе шумел маленький самовар. Надежда Георгиевна только что вымыла голову, и розовое моложавое лицо ее казалось еще моложе от распущенных пушистых волос. Она озабоченно отводила их в сторону и говорила:

— Хорошо, что пришла. Я хочу, чтобы ты сама рассказала, как все произошло. Тоня Кулагина говорила мне об этой истории. Десятиклассники сильно встревожены.

— Когда вы видели Кулагину?

— Она и сейчас здесь. — Сабурова указала на дверь в другую комнату. — Роется там в книгах.

— Почему же она так уверена, что прав Мохов, а не я? — обиженно и громко заговорила Новикова, не обращая внимания на предостерегающие знаки Сабуровой. — Это уж местный патриотизм какой-то! Она, вероятно, не может допустить, что кто — то из ее товарищей может ошибиться…

— Тише же! — возмущенно сказала Сабурова. — Она может услышать. И что ты только говоришь, Таня! Сама недавно школу кончила, прекрасно понимаешь, что такое чувство ответ — ственности за товарищей, а из упрямства…

— Конечно, вы всегда станете на их сторону… — перебила Новикова и умолкла, услышав голос

Тони:

— Я выбрала книги. Большое спасибо, Надежда Георгиевна.

Тоня стояла на пороге, держа в руках пачку книг. Губы ее были сжаты, она не смотрела на молодую учительницу.

— Выбрала, Тоня? Ну, читай на здоровье.

— До свиданья!

Тоня сдержанно поклонилась и вышла. Сабурова покачала головой:

— Боюсь, что она слышала твои слова. Это неприятно…

— Да ничего она не слышала, я тихо говорила. А Мохову, как хотите, я сбавлю отметку за поведение.

— Десятикласснику сбавлять балл за поведение? Это случай у нас неслыханный. Нечестности мы за Андреем не замечали. Паренек был трудный, это верно… Прежде часто без предупреждения уходил в Шабраки… Сестра там у него живет. Он соскучится и убежит к ней, а здесь его разыскивают.

— Ну вот видите, какой недисциплинированный!

— Так ведь он тогда мальчиком был! Последние годы его выровняли. А ушел отец на фронт — на Андрея вся забота о доме легла. И он справлялся, хоть и тяжело ему приходилось. Прошлым летом на тракторе работал в колхозе. Благодарность тогда получил. Мачехе своей он очень помог, хоть и не много хорошего от нее видел. Всю нежность и ласку она своим детям отдает…

— Мохов работал трактористом? Я об этом ничего не знаю.

— Ты еще многого о них не знаешь… Погоди, кажется стучат. Войдите!

В дверь протиснулась грузная мужская фигура в дохе.

— Петр Петрович? Случилось что-нибудь?

Завуча на прииске считали нелюдимым человеком. Был он одинок и жил, окруженный всяческим зверьем, одно время даже медведя воспитывал. Кроме школы, он никуда не ходил и у Сабуровой появлялся в исключительных случаях.

Он кивнул хозяйке и пошел было к дивану, но, вспомнив, что не снял доху, мешковато повернулся и вышел за дверь.

Сабурова тем временем подобрала и заколола волосы, достала из шкафчика еще чашку.

— Ну, освободились от своих мехов, Петр Петрович? Присаживайтесь.

— Я, собственно, зашел узнать, не увидите ли вы нынче Татьяну Борисовну, — угрюмо начал гость, — а она, на мое счастье, и сама здесь.

Словно собираясь с мыслями перед тем, как начать разговор, он задумчиво прихлебнул крепкого, почти черного, чая. Надежда Георгиевна знала его вкусы, и Петр Петрович говаривал, что она одна из немногих женщин, умеющих по-настоящему приготовлять чай.

Сабурова с улыбкой ждала. Ей было известно, что завуч не умеет и не любит разговаривать с малознакомыми людьми. Но сегодня он удивил ее, решительно обратившись к Татьяне Борисовне:

— Двоечку Мохову не переправили своевременно? Теперь ерунда получается… Сейчас Соколов Анатолий ко мне прибегал…

Сабурова повесила на спинку стула посудное полотенце, за которое было взялась, и пристально посмотрела на Новикову. Лицо Татьяны Борисовны потемнело. Она рассердилась:

— Должна огорчить вас: не помню, чтобы вы просили меня переправить эту отметку. Не было такого разговора. А выяснить это можно было бы и завтра.

— Нет, извините, на завтра я такие дела откладывать не привык. Ко мне приходит староста десятого класса и говорит, что Мохов, разобиженный, опять удрал в Шабраки. Все его товарищи возмущены несправедливостью. Выходит, что я Мохова обманул. А я их никогда не обманываю. Нет, я решил выяснить немедленно. Относительно же нашего с вами разговора придется потрудиться и вспомнить.

Новикова со страхом взглянула на Петра Петровича, он же внезапно протянул руку за лепешкой и начал сосредоточенно пить чай.

— Петр Петрович не мог тут ошибиться, — заговорила Сабурова. — Его точность…

— Да Татьяна Борисовна сейчас сама вспомнит, — уже более миролюбиво сказал покончивший с чаем Петр Петрович. — Ну-с, прошу сосредоточиться. Вы были дежурной по школе. В большую перемену вышли на крыльцо, смотрели, как ребята играют в снежки. Девятиклассник Сулейманов сильно ударил Славу Черных. Вы сделали ему замечание, потом стояли задумавшись. Я к вам подошел и сказал про Мохова. Вы ответили: «Хорошо, сделаю». Ну, вспомнили?

Лицо Новиковой медленно и густо краснело: она действительно вспомнила.

В тот день ее с утра мучило недовольство собой, своей работой, отношением к ней ребят. А тут еще произошел случай, сам по себе незначительный, но сильно испортивший ее настроение.

Ваня Пасынков не пришел в класс, и она, поставив в журнале против его фамилии «птичку», спросила Таштыпаева:

— Вы не знаете, почему Пасынкова нет?

— У них большая стирка сегодня, — невозмутимо ответил Петя.

Новикова решила, что он издевается над ней, и вспыхнула так, что юноша удивленно посмотрел на нее.

Через некоторое время она задала тот же вопрос Моргуновой, и Лиза тоже сказала:

— Стирают они.

«Разыгрывают меня! Сговорились…» — подумала Татьяна Борисовна.

В перемену она накинула шубку и вышла из школы. Стоя на крыльце, с грустью думала, что ученики не уважают ее, что она им чужая. В эту минуту подошел Петр Петрович.

В ушах Новиковой прозвучал даже тон ее ответа. Так безучастно сказала: «Хорошо, сделаю», и тут же, погрузившись снова в свои грустные мысли, начисто забыла о двойке Мохова, словно никогда не слыхала о ней.