Пистолет не забудь! шучу невесело. Как говорится: «И побрит он и поглажен, к жопе пистолет прилажен».

Снова появляется Бартль. Он что, преследует меня?

— Здесь ничего не получится, — говорю ему. — Мы застрянем здесь на неопределенный срок, если будем полагаться на эту Флотилию.

Бартль делает странные намеки, он хочет «тоже посмотреть разок» у него есть кое-что «in petto»…

— «In petto», повторяю, — это, к сожалению, нам не слишком поможет. Извините, но я должен спешить!

Крамер едет на том же вездеходе-кюбельвагене, на котором адъютант прибыл на пристань.

Сначала едем по легкому подъему, затем въезжаем в платановую аллею. Могучие стволы с листвой напоминающей маскировочную сетку. На дороге миражи луж от жары. Асфальт кажется мягким как пластилин: Шины едва слышно шелестят.

Бартль и «в запасе»: Насколько я знаю старый Бартль, все время думает об «организовывании». В этом он — специалист.

Бартль был бы даже в состоянии украсть у кривоногого колеса с машины — просто ради того, чтобы он не смог больше ездить на рыбалку. Не удивило бы меня и то, если бы Бартль уже подумал об этом: Запрыгнуть в тележку и рвануть мимо охраны! И это не было бы еще самой плохой его идеей.

Крамер, не поворачивая ко мне головы, говорит:

— Вы не должны так открыто удивляться, как Вы это делаете. Здесь в ходу один лозунг: Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не вынюхивать — а лучше всего сунуть голову глубоко в песок. У нас здесь можно хоть кнутом всех гонять — но никто и шагу не прибавит… Здесь все идет своим чередом!

— Мой шеф в Бресте считал, что я, по прибытии, сразу же получу транспорт, — отвечаю и невольно сержусь на себя за то, что мой голос прозвучал слишком резко, почти с вызовом.

Крамер расплывается в широкой улыбке:

— Ах, когда-нибудь да, но только, к сожалению, не сейчас. Вы же знаете: Все в полном порядке — окончательная победа за нами. Мы позволим Союзникам еще немного потрепыхаться, и если они действительно так хотят, то могут спокойно трепыхаться себе до самой своей смерти.

На улицах почти не видно людей в форме. По правому борту, между стволами платанов, виднеется сиротливо стоящая открытая концертная эстрада с малахитового цвета крышей в форме епископской митры. Мне должна быть знакома эта дорога — а вместе с нею также и этот павильон, но я все вижу будто впервые. А вот появляются и первые аркадные дома с их черными тенями под округлыми арками.

Выглядит так, будто эти тени являются элементами конструкций, подпирающих дома. Вытянутые высоко вверх, едва выделяющиеся на фоне покрытых серой штукатуркой стен ставни, закрыты от солнца. Все unisono серо.

— But on the other hand, — говорит вдруг Крамер по-английски, и делает согласно драматургии паузу и затем повторяет снова: — But on the other hand… они здесь держат свой автопарк железной хваткой. А все почему? Потому что, в глубине души каждый из них знает, что здесь скоро прихлопнут всю эту лавочку, и тогда для любого транспорта дороже золота станет бензин. Все это довольно странно, в целом! Даже и не думайте, что сумеете разжиться здесь хоть литром бензина!

Значит, от Крамера тоже ничего не получить…

Крамер дважды сворачивает и вновь внимательно вглядывается в дорогу. Затем продолжает:

— Единственное, что сегодня действительно важно: Это предельное внимание, чтобы тебя не раздавила вся эта махина… Но для Вас это не имеет значение. Вы, конечно, не имеете намерения пустить корни в нашей прекрасной Флотилии.

В его словах звучит явная жалость к себе.

Внезапно Крамер декламирует:

Всматриваюсь в него сбоку: Странный тип. Полная противоположность уповающего на судьбу брюзге-фаталисту. Как-то вдруг он представляет собой вошедшего в поговорку военного моряка, которого ничем нельзя потрясти. Жаль только, что инженер Флотилии не располагает собственным автопарком. Тогда бы мы с ним сладили…

Крамер направляет машину к бистро за аркадами и останавливает кюбельваген вплотную к бордюру тротуара.

— Как насчет пропустить стаканчик? Конечно, если здесь есть еще что выпить. И, кроме того, здесь разговаривать лучше, чем в La Pallice…

— И гораздо холоднее тоже, — отвечаю негромко.

— Останемся-ка лучше снаружи под аркадой — по крайней мере, здесь прохладная тень…, — решает Крамер.

Мне больше было бы по душе, если бы мы приняли на грудь по стаканчику в баре.

Наблюдаю, как Крамер поправляет портупею с кобурой. Судя по всему, хочет передвинуть пистолет вперед. Затем говорит:

— Пойду, закажу. Полбутылки охлажденного белого Bordeaux, не возражаете?

И исчезает в глубине тени. Возвратившись, сообщает:

— Военно-морская транспортная служба находится рядом, в ратуше. Как и полевая комендатура. Со стаканчиком в животе — это ерунда, а вот в голове — это да! Вы тогда гораздо веселее сможете им доложиться…

Едва только принесли вожделенный заказ и поставили на шаткий столик, Крамер улыбается, наливает и поднимает свой стакан:

— Ну, давайте — за третью Флотилию!

Честно говоря, мне не до шуток, и я спрашиваю Крамера, после того как осушили свои стаканы:

— Как, собственно говоря, понять вот что: Шишки с верфи знали, что мы прибываем — а Ваша Флотилия нет. Невероятно, не так ли?

— Не знаю, честное слово! Но так всегда: Ваша лодка задержалась с прибытием — а наш шеф не любит такой расхлябанности!

Неужто Крамер хочет меня еще больше завести?

— То, что касается расписания нашего прибытия, мы, наверное, и вовсе могли бы не придти — поминай, как звали! — говорю с яростью в голосе.

— Это точно! Ну, а тогда шеф просто решил поехать на рыбалку. Он весь склад рыбой забил!

— А фантастическая мысль о том, что мы могли по пути к вам задержаться, не могла осенить Вашего шефа? — спрашиваю язвительно.

— No, Sir, он полностью зациклен на своих нарядах и украшениях. Вы разве еще этому не удивились?

— Раньше я бы сказал: Он меня без ножа зарезал…

— … а теперь Вам просто нечего сказать — или нет?

Этот Крамер задает мне загадку. Даже внешне: Он голубоглазый и достаточно рослый парень, но при этом, однако, странно неуклюжий — так, словно у него слишком подвижные суставы. Его походка, прежде всего, совершенно невоенная. Так как он, не ходит никто, кого обучали «строевому шагу» и «отданию воинской чести в движении вне строя» на строевом плацу. Крамер принадлежит, очевидно, к тем отступникам среди офицеров-инженеров, которые мстят таким способом всему Морфлоту за обычное к ним пренебрежение со стороны офицеров ВМФ: Он отчетливо дает понять, что он почитает всех этих героев моря гораздо меньше, чем свою касту.

Беру стакан, Крамер делает также, и меняю тему:

— А не знайте ли случаем, что будет с экипажем нашей лодки?

— Знаю ли я, что планирует КПС?

— Иногда у меня такое впечатление, что в Коралле вообще никто больше не планирует и не думает. Ни один мыслящий человек не мог бы сделать такую глупость, как послать подлодку из огня да в полымя…

— Я себе точно так говорил, — бормочет Крамер, словно беседуя сам с собой, и при этом рассматривает покачивающийся носок своего правого сапога. Затем устремляет свой взор так далеко, как только возможно, не двигая телом, и говорит:

— А Вы пользуетесь успехом! Не заметили? И даже у двоих, если не у троих… Там, две красотки за столом рядом с колонной…

При этом Крамер крутит носком сапога и поворачивает его в указанном направлении.

— А вон там позади, на Вас смотрит также и дамочка в розовом… Нет, теперь не смотрят!

В то время как я верчу глазами в стороны, но остаюсь сидеть в той же позе, как сижу, спрашиваю Крамера:

— А откуда Вам известно, что это не Вас они имеют в виду?

— Ах ты, Боже мой! — отвечает тот не раздумывая. — Меня здесь знают как облупленного. Для этих charitable сестричек я не являюсь объектом интереса — или так скажем: давно никого больше не интересую. А вот Вы — это другое дело! Но помните: Местность здесь не такая безвредная, как она выглядит…