Во мне звучат строки:

Да. Еще пара часов и все закончится. Однако в такие моменты я всегда даю волю предрассудкам: Если все удастся…, Если все пойдет, как запланировано…, Если никто не подложит лодке какую-нибудь свинью….

Немного времени спустя, в ЦПУ стали раздавать из большой картонной коробки презервативы. Номер Один вел себя при этом как ярмарочный зазывала:

“Подбегайте, налетайте! Кто опоздал — тот не взял! Первоклассные резиновые изделия! Марка “Морская ласточка”, для активных и чувствительных. Это самое лучшее, что есть сегодня на ярмарке. Прислушиваюсь к тому, что говорит машинный унтер-офицер:

— Морские ласточки! Это чертовски красивое имя для презерватива!

— Три штуки на нос! Такого еще не было!

— Подавай! Только подавай покрепче которые!

— На нос? Ты это хорошо сказал.

— Можешь отдать их святошам!

— Как он их получил?

— Он же не может себе этого позволить!

— Дружище, ты прав — это интересная мысль.

Между тем, 1-ый вахтофицер, заикаясь, читает прилагаемую памятку. Вперед выходит Старик и прищурившись всматривается в него. Если 1 вахтофицер еще раз ляпнет что-то подобное, Старик взорвется.

Инженер-лейтенант тихо обращается ко мне: “Вас это не касается — вы лучше прикрыты, если я не ошибаюсь…”. Старик мог бы это услышать. Я мог бы убить этого инженеришку за такие слова!

В пол-уха я слушаю то, что составитель памятки написал в ней о разного рода женщинах. 1 вахтофицер читает заикаясь о “Женщинах”, “Бабах”, “Уличных девках”. Никто из присутствующих не осмеливается смеяться над текстом или самим 1 вахтофицером. Внезапно все ловят на себе прямой, злобный взгляд Старика. Я смотрю на световой сигнал, оповещающий, что “тритон ” освободился. Старик тоже видит табло и уходит первым.

Своим уходом и то, что произошла раздача презервативов, развязали людям языки. Такого вздорного трепа, как сейчас, на лодке еще никогда не было. В полутьме присаживаюсь на корточки, чтобы привести в порядок свои мысли, на своем месте вплотную к распределителю системы затопления и осушки.

“Поразительно разумно! Я лично сыт уже по горло консервированной жрачкой…”, дизельный унтер-офицер Роланд делает при этом такое движение рукой, словно хочет отпилить себе голову.

Свободный от вахты унтер-офицер службы электромоторов прилежно вторит ему: “Так точно! Что в общем-то было бы неплохо сейчас заложить в жабры, так это зеленые клецки с жарким, тушенным в уксусе с, например, краснокочанной капустой, но дважды проваренной…. А ты о чем сейчас мечтаешь?”

“О курином супе в китайском ресторанчике, супе с мясом — конечно, если у китайцев все еще есть этот ресторанчик…”

“Почему ты так говоришь?”

“Ну, может его уже разбомбили, нет?”

Тут только до меня дошло, что Роланд родом из Гамбурга. Воцаряется тишина, однако затем Роланд говорит, странно расставляя слова: “Я всегда удивлялся, почему это у китайцев, сразу за Гербертштрассе, все было так дешево…”. Его растянутое произношение слов побудило встречный вопрос из нашего кружка: “Ну и что?” — это включился боцман. “Да потому что китайцы своих курей сначала обваливают в птичьем помете, а затем бросают в кастрюлю — за которую уже отдельно заплачено. Понятно?” — “Вот свинья! Если ты сейчас же не заткнешься, я тебя точно взгрею!”. Однако Роланд продолжает, словно не услышал прозвучавшую угрозу. “Вот почему они называют курицу птицей? Из-за куриного помета. Китайцы обнаружили это первыми. Еще наверное тысячу лет назад. А вы этого не знали? Что же мы, идиоты, не задумываемся почему эти куриные супы такие питательные?…”

“Заткнись, свинья, или я тебя сейчас точно отдубасю!” — “Спокойно, спокойно!” говорю спорщикам. Разговор прямо возбуждает волчий аппетит. Да, нужно просто радоваться еде. — ”Вообще-то есть еще пара фокусов с куриным пометом…”. Удивляюсь, что после этих слов нет новых протестов. “Так вот. Обычно делают так: курицу сначала потрясут так, чтобы гребешок пришел в нужное состояние — а затем, сразу, как только гребешок стоймя стоит — ей сворачивают башку.” — “А для чего все это действо?” “Ну, дело все в том, что в этом случае отверстие в куриной жопе пару раз откроется, и вы сможете получить несравненное удовольствие…”. “Ты так говоришь, словно уже попробовал!” “Да нет. Мне все это просто описал один китаец.” “Китайцы — свиньи!” “Хм. Как на это посмотреть…”.

Мы снова идем в надводном положении. Суша должна бы показаться миль через десять. Затем оберштурман сможет взять первый крюйс-пеленг, полагаю, что он найдет две заметные точки.

10 миль. Это значит, что нам предстоит еще около часа идти в надводном положении, пока мы сможем увидеть землю. И это будет чертовски длинный час! На этом последнем отрезке этот час просто должен быть удачным. Я повторяю про себя, как заклинанье: Веди себя спокойней! Будь ниже травы! Не испытывай судьбу!

Навигационный пункт Нани-один: звучит красиво. У Нани-один нас должен встретить заградитель. Остается только надеяться, что он там есть. По слухам, в последнее время прием лодок в Нани-один не осуществляется. Наведение лодок на проход сам по себе является довольно рутиной операцией, и оставался бы таковым, если бы не неприятель. Да еще приплюсуем возможные диверсионные неожиданности. Что касается мин, Томми предоставляют на выбор два сорта: морские мины, которые расставлены с их подлодок вдоль побережья, и донные мины с магнитными и акустическими взрывателями, которые устанавливаются по ночам с самолетов. Этот вид хлопушек в первую очередь и является целью заградителя.

Служба на заградителе должно быть довольно однообразна: туда-сюда и вновь туда. И всегда со страхом получить мину в брюхо. Наверное, чуть не тысячу бочек рома могли бы выпить от страха. А в трюме возят с собой чуть не тысячу пустых бочек, выпитых до дна за каждое благополучное возвращение. А на мостике, эти хитрецы уже наверное подготовили себе трамплин для прыжка за борт, если вдруг напорются на мину. Но при воздушном налете, какой толк от всех этих трамплинов? И нырнуть эти бедолаги тоже не смогут. Во всяком случае, я был бы благодарен, если бы мне предложили выйти в бой на заградителе. Еще десять дней тому назад Старик послал шифрованное радиосообщение, которое гласило: “Приступаем к возвращению из-за расхода топлива.” Торпеды у нас еще были, однако запас топлива настолько мал, что едва ли хватит даже на этот переход.

“При экономном движении хотя бы так…”, доложил инженер-лейтенант, и при этом каркнул, что слишком велик риск того, что нам придется преодолевать последние метры под парусом.

Раньше Старик должен был бы послать длинную радиограмму с сообщением о положении лодки и рапорт об успехах в походе. Сейчас же есть реальная опасность быть запеленгованными.

Старик объясняет свою сдержанность просто: “Мы не хотим успокаивать противника.”

Мое нервозное нетерпение приводит меня к пульту с картами. Наконец-то развернута карта, которая также показывает побережье, но уже не только сетку квадратов: изрезанная шхерами в виде фьордов бухта Луары; на верхней кромке вершина полуострова Квиберон, а внизу Бельиль. Наш курс уже выведен на карте тонкой карандашной линией. Устье Луары! Замки Луары! Как часто я хотел, будучи вызванным в Париж, выехать к Луаре и провести там немного времени. Да все никак не получалось!

Нанни — один отмечен оберштурманом карандашным крестиком. Эта точка очень интересует меня: я накладываю параллельный угольник и соединяю Сант — Жильдас — южный нок входа в Сент — Назар — с Сант — Марком, на севере.

Вторым транспортирным угольником измеряю длину проведенного карандашом курса от этой линии: около восьми миль. Крестик лежит на вест-зюйд-вест от проведенной линии. Глубина везде здесь около пятидесяти метров. Интересно, как далеко от этого побережья тянется двухсотметровая шельфовая граница? Она доходит по карте до широты Нанни — один до шести градусов на запад.