— Ну, ты даешь!

— Точно, говорю тебе. И она возвратила их мне.

После долгого молчания раздается:

— И вот есть же люди, которые трепят, что французы не имеют никакой морали!

Снова молчание. Наконец, кто-то пытается отрыгнуть, однако, удовлетворяется лишь четвертым звуком гаммы. Вместо пятого он громко выпускает ветры. Тут же слышен возмущенный голос соседа:

— Если ты еще раз при мне начнешь пердеть, я тебе в очко швабру засуну. Чтобы прочистить твои гнилые кишки!

— Да тут и так от пердежа не продохнуть! — говорит третий. — Не чувствуешь, что ли?

— Ааа…, ты еще не знаешь? Этот засранец всегда пердит, когда отрыгивает. Соображаешь теперь ты, тупое полено? У него, мол, слишком короткий пищевод, и отрыжка вызывает пердежь, по его словам — ну, не засранец ли?

Некоторое время дремлю, а затем слышу, в своем полусне:

— Не расскажешь ли, как же ты все-таки мандавошек поймал?

— Эй, заткни-ка свое ****о!

— Зная тебя, думаю, что ты скорее об пальму членом потерся, чем на бордель раскошелился…

— Да ты глупая свинья, раз говоришь такое: Палец в говне, а не пацан…

— Во всяком случае, я еще не сношался с лейкой как ты… Но это, наверное, того стоило?

— Браво! — получает он поддержку слушателей, и еще раз: — Браво!

— Отодвинься и подальше! — слышу примирительный голос и не сразу понимаю, о чем идет речь — наверное, о слегка пердящем на параше парне. Этот пердеж тоже достал меня чрезвычайно: Но, понос заканчивается, и я могу уже погрузиться в сон.

И в полусне слышу:

— …лучше всего, ты берешь газету и вырезаешь в ней отверстие.

— Отверстие в газете?

— Точно, парень! Это самое лучшее против мандавошек. Затем просто вставляешь свой хрен в это отверстие и прямо в ****у!

— А где же я возьму газету, осмелюсь спросить?

— Аааа, ну ты и мудило! — получает спрашивающий неожиданно грубый ответ. — Придумай что-нибудь — или оставайся при своих мандавохах!

Спустя немного времени достаю из-под головы какую-то книжку: Долго не могу сконцентрироваться на тексте и, прочитав несколько страниц, снова засыпаю, под приглушенный писк музыки радиопозывных.

Довольно далеко выгибаюсь из койки, пытаясь достать висящий на потолке, над изголовьем койки, динамик и уменьшить его звук. Некоторое время борюсь с решением приподняться в кровати, наконец, уговариваю себя: Ну, давай же! Попытайся хотя бы!

Ловлю рычажок и поворачиваю его назад. Но мне не удается заставить замолчать музыку. Она только становится несколько слабее.

Следовало бы уже знать, что бортовые динамики нельзя выключить совершенно, ведь они служат также и для передачи команд на лодке. Я должен был бы научиться выключать мой слух, чтобы обретать покой. Но таким образом мне все равно не удается защитить мозг от этого страшного музыкального пюре.

60 метров воды над головой: Когда-то одно только представление этого могло бы свести меня с ума. Что же это за ужасная поездка! Ужасная поездка в ужасной трубе! Мне нравится фраза «ужасная труба». Или я уже где-то слышал эти слова?

Проклятье! Это чертово выражение «ужасная труба» шумит и звенит теперь в моей голове. Внезапно, как и всегда, я все больше запутываюсь, погружаясь в возникшее вдруг словосочетание, пока, наконец, мне не приходит на ум: Ужасная труба похожа на шляпу-цилиндр! Могу дать руку на отсечение: Конечно же — спорим на что угодно: Это именно шляпа-цилиндр, которую в детстве мы и называли «ужасная труба»!

Мой дедушка имел две такие «Страшные трубы», хранившиеся в контейнерах особой формы.

Плоские как тарелки выходили они из контейнеров наружу, а затем нужно было проделать один трюк: Ударить полями по свободной руке — и… опа! Цилиндр возникал из ниоткуда.

Колдовское представление! Дедушка не мог повторять этот трюк слишком часто для меня, потому что я, каждый раз, воодушевленно хлопал в ладоши, когда цилиндр внезапно выпрыгивал вплотную перед моим лицом.

Мой дедушка был вообще довольно странным типом! Белая окладистая борода, не длиннее граммофонной иглы, всегда одет в темное: в целом вид вполне достойный. Он также владел трактиром. Но все предпочитали молчать об этом. Что-то с этим бизнесом, должно быть, было не в порядке. Говорили, правда, что дедушка, вроде как самый первый в стране, занялся таким своеобразным варьете, где выступали дрессированные козлы, показывавшие свое умение выступать как большие пьяньчужки, но там имелась также и своя тайна — думаю, в этом трактире происходило и нечто более оскорбительное для порядочного бюргера… Вероятно, связанное со слишком веселыми дамами, выступавшими на его сцене.

Ясно вижу тот момент, когда дедушка пришел с зелеными клецками в кастрюле, в то время, как мы, два мальчика, мой брат и я, были заперты Управлением по делам молодежи в доме для сирот в Бернсдорфе, потому что наша мама была снова в полной замоте. «Изъять из надзора» — так это тогда называлось. С тех пор я больше не могу есть зеленые клецки без мысли о дедушке и без чувства умиления о тех временах.

При этом в памяти всегда возникают и деревянные кубики в большой жестяной коробке. И даже сейчас в ушах все еще звучит их перестук, который получался, когда я использовал эту коробку вместо барабана. Это должно быть нравилось дедушке, потому что позже он принес мне барабан. Я играл на нем сначала в спальне бабушки — барабан был там поставлен косо на стул — а позже во дворе, где я учился маршировать с ним. Это было трудно, поскольку барабан на моем левом бедре качался в такт каждого шага.

Едва закрываю глаза, отчетливо вижу перед глазами бело-красные ленты, обтягивающие тот барабан, его желтую, блестящую латунь и бледную охру. И даже могу ощутить, как мой дед, склонившись надо мной сзади, управляет моими руками, барабаня «Повестку». Но затем я, все же забросил барабан: Преподаватель, которого привел дед, был слишком жесток.

Годы спустя дедушка полностью исчез из моей памяти. Почему же он явился мне теперь — на широте Saint-Nazaire при движении на электродвигателях, на 60-метровой глубине?

Позывы к мочеиспусканию заставляют меня слезть с койки. Но я не уступаю, держусь некоторое время, погружаясь в размышления: Сколько мочи может содержать в себе мочевой пузырь человека? Имеется, если мне не изменяет память, значительное различие между мужским и женственным мочевым пузырем. Один литр для мужского пузыря, и три литра для женского — так, что ли? Женский мочевой пузырь не больше чем мужской, но он имеет больше места, чтобы растянуться — а именно внутрь, в брюшную полость. Для нас же природа, к сожалению, не предусмотрела такие резервы. Один литр объема, и затем — финиш. После чего «вентиль» просто не выдерживает давления. Взгляну-ка на командира, говорю себе, когда помочившись снова прячу свою вонючую пиписку в брюки. Наверное, опять сидит в офицерской кают-компании в своем углу. Едва пробираюсь через люк переборки, в глаза бросается, что зеленый занавес перед командирской выгородкой плотно задернут. Наконец-то он, кажется, заснул. Подойдя ближе, не вижу даже лучика пробивающегося через занавеску света: Слава Богу, аллилуйя!

В офицерской кают-компании все места заняты. Оба серебрянопогонника снова там и напоминают своими откинутыми назад головами и открытыми пастями повешенных, которых только что вздернули.

К счастью, никто не занял мой складной стул. Усаживаюсь наполовину в кают-компании, наполовину в проходе и устало кладу руки на стол. Со своего места могу видеть, как каждый, проходящий мимо командирской выгородки, приподнимается, будто автоматически на кончики пальцев, и если несет что-либо в руках, то тщательно следит за тем, чтобы не коснуться занавеса перед Их Святейшеством: Абсолютно правильное решение!

Не знаю, как могло распространиться по лодке сообщение о том, что командир спит.

Надо полагать, никому из серебрянопогонников не придет на ум помешать ему — какими-либо своими слабоумными желаниями или жалобами. Нужно было выставить вахтенного, который охранял бы сон командира, словно Святой Грааль. В данный момент Я — такой сторож сна командира. Но как сильно не верчу полускрученной шеей в центральный коридор, никто больше не проходит мимо. Впечатление такое, будто я в дозоре, перекрывшем дорогу в центральный пост, так как никто больше не пытается пройти вперед.