В центральном посту бросаю взгляд на барограф: Он, наверное, спятил. Его игла написала дикие температурные кривые давления. Обычно этот прибор должен регистрировать атмосферное давление снаружи и давать указания на предстоящие резкие перемены погоды. Теперь же он записывает колебания давления на лодке.

Не могу стоять в таком сонном состоянии, как сейчас, — или с таким дурацким видом — а потому вщемляюсь, манометры глубины за спиной, задом между задами обоих рулевых на край ящика с картами. Но уже скоро место мне не нравится, я снова встаю и переставляю немного ноги, чтобы выгнать из головы остатки сна.

Внезапно резко запахло дизелем. И затем от сильной боли в ушах буквально разрывается череп. Допустил ли там старпом ошибку при глубоком нырке — или на море выросло волнение?

Приходится теперь сильно пыхтеть и сглатывать. Чтобы освободиться от стеснения в ушах, держу закрытым нос и надуваю щеки. Зарытия носом в волну длятся всегда секунды, но когда это повторяется постоянно, то может совершенно вымотать.

С суровой погодой нужно было считать — мы, в конце концов, находимся в Бискайском заливе. И, слава богу, непогода имеет также и свое хорошее: При такой погоде летчики Томми остаются на земле.

Что теперь? Низкое давление не хочет уходить. Мне кажется, что барабанные перепонки буквально высасываются из головы. Боль такая сильная, что пригибает меня к полу. Вахтенный центрального поста смотрит на меня как спятивший, и внезапно оседает на пол. Я слышу, словно издалека: «… погрузились в волну!»

И затем громкая команда «Дизель стоп!» 2, 3 человека извиваются на плитках коридора.

Взгляды полные паники впиваются в меня. Что же случилось? Почему мы больше не получаем воздуха? Где выравнивание давления через клапан головки шноркеля? И снова доносится, как издали: «Выровнять давление!»

Сильным глотанием пытаюсь освободиться от мучительной боли в ушах, но это удается только наполовину.

Наконец дизели останавливают. Еще двое падают. Почему никто не выравнивает давление? Господи Боже мой! Этого ни одна скотина не вынесет! И тут, наконец, поступает воздух…

Я все еще как в тумане.

— Что за ****ство! — ругается кто-то.

— Вы, тупые свиньи!

Меня бы не удивило, если бы у некоторых лопнули барабанные перепонки. Это было так, как будто мы погрузились с работающими дизелями! Проклятье, нельзя что-ли делать это получше — гуманнее, так сказать? Давление было конечно, гораздо больше, чем 400 миллибар — удар ниже пояса!

А теперь я получаю к ушным болям вдобавок еще и нарушение зрения! Но это только туман на лодке, который постепенно начинает снова светлеть. Люди на полу тоже приходят в себя и поднимаются, ругаясь.

Расширяю свои легкие. Я могу снова хорошо слышать, только боли в ушах остались. Присаживаюсь снова на ящик с картами: Вокруг царит неразбериха.

Наконец узнаю, что все это должно было означать: Это была свободная волна — она потянула нас слишком глубоко, перископ и головку шноркеля волна подсекла, как будто мы хотели нырнуть. И дизель был остановлен слишком поздно. Повезло, что только один дизель работал, иначе проблемы только усугубились бы.

— Если все и дальше так пойдет — то «каски к молитве», — ворчит централмаат.

Говорю про себя: Если не ошибаюсь, то командир приказал продуть цистерны! Чертовски рискованно: лодка может остановиться и тогда враг определит наше местонахождение.

Также и гладкое море — гиблое дело: слишком большой бурун оставим. И вспоротая бурунами зыбь явится, очевидно, последним нашим приветом. При нормальном ходе морем можно расценить длину морской зыби — но здесь?

В моей голове должно быть все перемешалось. Обрывки воспоминаний сверкают и кружатся, перемежаясь с картинами, которые вижу вокруг. Замечаю, что не могу даже больше полагаться на свое восприятие. Иногда не уверен, не кажется ли происходящее мне сном: Вижу, как боцман проходит центральным коридором, но этот боцман широкоплечий и краснощекий. Это может быть только старый боцман с U-96. Но он утонул. Значит, я вижу привидение. С ума сойти!

Или: В углу командира то и дело мелькает Старик и почесывает бороду, но Старика здесь подавно быть не может. А там, где должен был сидеть шишка-серебрянопогонник с проблемами сердца, время от времени возникает Бисмарк. Только если напрягаю глаза, я могу опять заставить исчезнуть мясистое красное лицо.

Таким вот образом идет этот танец: Еще немного — и я двинусь умом.

А там за столом уже вновь сидит этот чертов Бисмарк, напоминая неуклюжий мешок! Но на этот раз я освобождаю себя от оптического обмана несколькими быстрыми взмахами век. Наверное, вся путаница возникает в моей голове только от этого дьявольского тумана, который все еще не исчез. Я вижу фантомы порожденные туманом! И сколько бы сильно не хлопал веками, не могу прогнать туман прочь. Даже если тереть глаза рукой, ничего не меняется…

Знаю, знаю: Я должен занять чем-то мои серые клетки, принудить их силой производить нормальные мысли. От серых клеток не будет никакого толка, если они не работают.

Напряженно повторяю детские считалочки, и когда они заканчиваются, пробую вспоминать тексты песен: «Вечерняя заря — я у фонаря». Да, так пойдет: «В дымке вечерняя заря, И я опять у фонаря…»

Только здесь нет никакого фонаря. Мы не взяли предписанные для судоходства фонари: красный для бакборта, зеленый для правого борта. Вроде бы имеются флажки для ночного прохождения кораблей, но я совершенно в них не разбираюсь. Надо бы напрячь мозги. Но при таком напряжении испытываю мучительную боль.

Черт! Наконец до меня дошло, что происходит с моим мозгом: Мы все, на самом деле, впали в наркотический сон, не заметив этого.

Выхлопные газы дизеля! Вот от вдыхания выхлопных газов дизеля мы и впали в полубессознательное состояние. А теперь в голове повторяется, как на заезженной грампластинке, глупый стишок: «Линейный корабль, линейный корабль — это корабль, что идет по линии».

Внезапно до меня доходит, что дизели снова остановлены. Прислушиваемся? Но что означают все эти громкие крики вдоль всей лодки? Новые печальные вести из дизельного отсека?

Быстро направляюсь в ЦП и узнаю: неприятность с поплавковым клапаном шноркеля: Его заклинило. Слышу, что из мачты шноркеля необходимо удалить воду. Затем должны попытаться открыть клапан выравнивания давления.

Здорово! Хоть какое-то разнообразие…

Через полчаса докладывают: «Все ладно!» Поплавок освободился, но, очевидно, не это является причиной криков. Выяснилась, что сальники в головном и приемном клапанах должны быть уплотнены.

Сальники! Слово, которое раньше меня сильно удивляло. Теперь, однако, оно уже твердо сидит в ушах: Речь постоянно идет об этих проклятых сальниках!

Командир снова ведет себя по отношению к вахтенному инженеру так, как будто это повреждение на его совести. Он безостановочно покрикивает на него:

— Сколько времени теперь это будет продолжается?

Но инжмеха не так-то просто вывести из себя, и он отвечает подчеркнуто спокойно:

— Это потребует некоторое время — тонкая работа.

Напряжение, которое возникает при этом между командиром и инжмехом, так сильно, что я буквально физически ощущаю его. Но, к моему удивлению, командир не принимает никакого решения. Он поступает так, как будто еще только должен обдумать его, и возвращается к пульту с картами.

Могу заблуждаться, но в моих глазах командир выглядит от ярости еще бледнее, чем раньше.

Спустя несколько минут почти сталкиваюсь с инжмехом, когда он проходит по жилому отсеку в корму. Он, очевидно, не ожидал увидеть меня, поскольку говорит мне так, словно прося у меня прощения:

— Все чертовски сложно! Не слишком зажато, не слишком свободно, не перекошено — но вода проходит через сальники. Пока, так сказать, не выяснили причину…

— И что теперь?

— В таких обстоятельствах мы, в любом случае, не можем двигаться дальше под РДП…

— Это значит: на 40 метров уйти и ремонтироваться?