— Жди здесь!
Первые слова, которые произносит Старик с момента отъезда из флотилии. Только теперь я вижу, что он тоже покрыт пылью с ног до головы и до меня доходит, что от сильной пыли я едва могу моргать ресницами, и как больно кусается песок под одеждой. Все новые позывы к кашлю с силой сотрясают мое тело. Старик быстро возвращается с каким-то маатом. Слава Богу — личный состав был еще в Бункере, когда начиналась вся эта заваруха.
— Они разделились на две группы: половина на охрану лодки, другая на работы по расчистке, — произносит Старик на одном дыхании. — А Вы… — бооцмаат вытягивается по струнке, когда Старик указывает на него. — Вы останетесь здесь, при машине, и будете смотреть, чтобы ее не сперли!
И с этими словами он удаляется, словно по мановению волшебной палочки, в стену из пыли и чада. Мне приходиться здорово напрячься, чтобы не отстать. В Бункере чуть виднее. Хотя все равно приходится обращать внимание на всякие препятствия из-за полутьмы. Сначала все выглядит как всегда, но когда мы идем вдоль узких сторон ремонтного дока, я вижу дальше впереди бледную освещенность, там, где раньше царила тьма. И вот нам навстречу подходит группа, появившаяся в отблеске как единый сжатый сгусток. Мы попадаем будто в стену из криков команд и стонов: Там грузят и вывозят раненых, их огромное количество. И вдруг до меня доходит: Лодки нет на ее месте, а в перекрытии Бункера зияет большая дыра, и через этот большой, неровный кругом слепит внутрь светло-серое небо: Арматура свисает сверху вниз, напоминая нити серебряного дождя елки. Между ними висят толстые бетонные глыбы. Арматурины выглядят для этих мощных грузов угрожающе тонкими: Дамоклов меч в современном варианте. Одно мгновение спрашиваю себя: Лодка ушла? В нее попали, и она легла на дно в боксе? Слышу разговоры: U-730 уцелела чудом. Ее отбуксировали после налета в кормовой бокс. Большие куски перекрытия упали в воду в метре от борта лодки. Старик стоит как изваяние, я — рядом с ним. Не понимаю, как летчику, штурману-бомбардиру, удалось так точно навести на эту цель его девятитонную бомбу — при таком плотном зенитном огне! И, очевидно, ему все сошло с рук…
— Не хватало еще только, — говорит Старик глухо, — чтобы она попала в лодку!
И затем:
— Замечательно! Знаменательно! — То, что лодка уцелела!
Старик поворачивается ко мне:
— Только четырехмоторный может таскать такую тумбу-юмбу. Тебе надо бы сфотографировать…
Когда топаем дальше, Старик продолжает:
— Не пройдет много времени и господа однажды сбросят такие на город. Они и так уже превратили весь город своими испытаниями в обломки.
— Зачем им делать это таким образом? — спрашиваю Старика по пути к кормовым боксам.
— Вероятно, чтобы испытать такие вот бомбы или просто, чтобы освободиться от них. Иначе, зачем им все это?
Типичный ответ Старика. Попадание бомбы в Бункер шокировало его, но он уже снова актёрствует. Теперь ему приходится выкашлять пыль из глотки, прежде чем продолжить:
— Для таких гигантских вещей у Томми есть красивые имена: «Tallboy», «Blockbuster» и «Earthquake».
Откуда Старик это знает? спрашиваю себя. Но Старик уже исчезает в цехе. Я же подхожу к лодке. Все люки лодки открыты. Желтый луч света проникает из внутренней части. На верхней палубе царит суета. Очевидно, там делают приборку после пробития бомбой перекрытия Бункера. Несколько человек заняты всяческими нагроможденными грузами. Необычно много долговязых и потому неловких парней принимают в этом участие. Свет судового многолампового светильника настолько яркий и резкий, что могу легко различить на их лицах даже прыщики. Лейтенант-инженер подходит с двумя парнями, которые тащат кислородные баллоны. Повезло ему, однако, раздобыть кислород! Когда оба парня возвращаются с пустыми руками назад, интересуюсь у них:
— Как это удалось вашему лейтенанту-инженеру?
Один из парней настораживается, но затем понимает, что я хочу знать:
— Он рассказал им, что нуждается в кислороде для сварки. С дырами в прочном корпусе мы не смогли бы выйти в море….
— Ну, все разболтал, — сокрушается второй, пыхтя. — Кислород — эликсир жизни!
Когда бы мы нуждались не только в нем: Там снаружи море будет кишеть охотниками, которые с нетерпением ждут нас — эсминцы, целые охотничьи группы из эсминцев и корветов, миноносцев и, само собой, самолеты British Coastal Command. У них теперь не так много работы. Эскортировать конвои едва ли сейчас необходимо: У нас почти нет подлодок, которые могли бы представлять для них угрозу. Черт его знает, как мы должны выходить при таких больших затратах противной стороны? Вероятно, там снаружи знают с точностью до минуты, когда мы появимся: это не фокус — а простой математический расчет. Мысли путаются от страха. Господи Боже, я уже предвижу, к чему может привести весь этот раздутый штат работников верфи… Последний раз смотаться назад во флотилию. Переношу еще несколько из моих пожитков, которые приходится оставить в Бресте, к Старику, а затем бесцельно брожу по территории. Старик выехал на совещание к Рамке. Вокруг меня царит обычная будничная жизнь флотилии. Интересно, куда запропастился Бард? Целый день не видел его. Мыслями снова возвращаюсь к зубному врачу: То, что он просто застрелился, лишает меня всяких сил. Старику придется опять врать и писать боевое извещение, указав, что дантист героически пал в бою. Но тут меня словно обухом по голове ударило: Отсюда больше не выходит полевая почта. Ловлю себя на том, что то и дело бросаю взгляд на свои наручные часы. Наконец, какой-то боец подбегает ко мне, вытягивается по стойке смирно и докладывает, запыхавшись:
— Шеф ищет Вас, господин лейтенант!
Значит, Старик уже вернулся от Рамке, и все начнется теперь действительно скоро. Старик краток:
— Ты выезжаешь в Бункер. Я приеду позже! — и добавляет: — Эти проклятые серебрянопогонники — их все еще нет на борту. Кажется, они бьют отбой. — Ты можешь себе представить?
По пути к автомобилю, чувствую себя раздутым как лошадь, которая отказывается идти под седлом: Колики в животе из-за нервозности? Затем, однако, меня привлекает вид неба. Оно воистину величаво: Высоко вверху двигаются облака и перехватывают последние лучи света тонущего небесного светила. Они светятся темно-фиолетовым и красным. В зазоре между нижней кромкой облаков и линией горизонта вспыхивает, как в глазке вагранки: la grande fete du ciel. Внезапно синева неба испещрена черными мазками. Белые облака тоже. И уже гремит, снова напоминая громовые раскаты: Стреляет тяжелая зенитная пушка. Опять прибыли эти свиньи! Стараюсь узнать самолеты: Не получается! Летят слишком высоко! И тут — и там. Повсюду! Вдруг вся армада серых теней закрывает небо, минуя нас. Мы их не интересуем. Недостижимо высоко они летят на восток. Словно стремясь придать еще более сумасшествия издевательской шутке судьбы над моим положением, небо празднует заход солнца захватывающе великолепной игрой цвета: Багровый, пурпурный, фиолетовый в таких насыщенных оттенках, которые не воздействуют на зрителя своей тяжестью, а скорее напоминают цветовую гамму в воздухе, будто небрежно нарисованы. Но уже в следующий миг пылающие тона в небе начинают полыхать и бурлить, топорщатся, распушившись на волокна и расширяясь горизонтально в стороны раскидистым, колеблющимся весенним букетом. И становится пурпурный фиолетово-гангренозным, а полоса сернисто-желтого цвета иглой прокалывает небо от горизонта — этот цвет расширяется клином и сотворяет странный диссонанс: Все действо продолжается минуты, и в следующий миг западная часть неба наполняется пестрым, ярко-кричащим кичем. ВЫХОД На причале, где стоит лодка, я нахожу лишь несколько судостроительных рабочих в грязных и замасленных комбинезонах. Двое скрестили руки перед грудью, так как у них нет карманов в брюках. Ни одной особи женского пола. Боцман их всех прогнал. Теперь они, вероятно, сидят в штольне. Также еще несколько армейских офицеров должны попытаться пробиться к лодке.
