— Совсем не веселое дело.
— Скажем так: не совсем такое, как у твоей деградирующей богемы, которой ты так поклоняешься.
Старика заметно радует, что у него для меня нашелся этот язвительный удар. Он чешет за правым ухом, и впервые это не выглядит жестом смущения. «Солдатская радиостанция Кале» сообщила, что немецкая подлодка была потоплена после пятнадцатичасового преследования ее кораблями союзников и бомбежки глубинными бомбами. Я узнаю это от зампотылу в клубе. Пятнадцать часов! — мне становится дурно. Не думаю, что господа дикторы преувеличивают. С такого рода техническими данными английская радиостанция точна. Пятнадцать часов: Мне не надо напрягать всю мою фантазию — картины вероятной трагедии появляются самостоятельно. И пока я тупо пялюсь в пространство передо мной, меня буквально разрывают вопросы без ответов: Были ли у них хоть какие-то паузы в этом преследовании и бомбежке? Сколько преследователей гналось за ними? На какой глубине бомба попала в лодку? Чья вообще была эта лодка? Называл ли зампотылу номер лодки? Поднимаю голову и встречаю взгляд зампотылу:
— Кто же это был?
— Хорстманн.
— О, Боже! — вырывается у меня помимо воли.
Старик, который как раз вошел, услышал мой возглас:
— Ну, ну, ну что случилось?
Зампотылу молчит. А мне хочется вскочить и нестись куда-нибудь сломя голову. Однако, вместо этого я глубоко вздыхаю и объясняю:
— Речь шла как раз о Хорстманне…
Старик застывает и не двигается.
— … нашему Фюреру и высшему Главнокомандующему троекратное «Да здравствует Победа!» — это гремит из радио.
Скосив взгляд, вижу, как наш доктор пытается совладать с собой. Насколько я его знаю, он бы сейчас с удовольствием, скорее даже из большого подхалимажа перед командиром, заткнул бы радио ударом кулака, чтобы заглушить этот вой. Но, кажется, доктор слишком погружен в свои мысли. После третьего ревущего «Да здравствует!» он вдруг орет как резаный:
— Не может ли кто-нибудь прекратить этот проклятый балаган? Проклятье!
— Ну, ну, ну! — слышу вполголоса из глубины помещения. А затем еще один:
— Держите нервы в узде!
Как долго, спрашиваю себя, доктор сможет выдерживать такое напряженное состояние? Кто-то со стуком опускает стакан на небольшой круглый стол, поднимается одним рывком, громко говорит:
— Приятного аппетита! — поворачивается и направляется к переборке.
— Нервы! — слышу снова.
Так как молчание становится все более тягостным, какой-то лейтенант обращается к присутствующим:
— А что происходит сейчас в России?
Никакого ответа. Того, что происходит в России, никто совершенно не хочет знать. Названия городов, которые диктор скрипучее оглашает по радио, влетают в одно ухо, а вылетают из другого не вызывая никаких чувств и эмоций.
— То, что должно, то там и происходит! — запоздало раздается голос инженера-механика флотилии, к общей неожиданности. — Там наши побеждают, господа мои. Побеждают, побеждают — нет ничего иного, кроме победы!
— Точно так! — отвечает лейтенант. — Мне просто хотелось узнать немного точнее…
Снова воцаряется молчание. Инженер-механик положил оба локтя на подлокотники своего кресла, а руки сложил на животе. Слегка подавшись верхнею частью туловища вперед, он заинтересованно рассматривает лейтенанта через верхнюю дужку своих очков: Взгляд психиатра. Сидит он так довольно долго, но лейтенант этого не замечает.
Но как только они встречаются взглядами, инжмех резко расцепляет сложенные руки и хватает стакан. Подчеркнуто громко он поднимает тост:
— За Вашу тягу к знаниям! — обращаясь к лейтенанту.
— Если бы я только мог знать, как там, у нас дома, — слышу я жалобный голос Бартля в столовой. Четверо других, в таком же звании, что и Бартль, сидят, цедя пиво вокруг стола для команды и с унылым видом пристально пялятся в столешницу.
— Дома…
Если они так говорят, то, пожалуй, снова начались тяжелые бомбардировки на немецкие города. Роммель был тяжело ранен при воздушном налете. Случилось это на дороге на юг от Lisieux между Livarot и Vimoutiers.
Трудно укрыться от прицельного огня в машине на шоссе, когда атакующий самолет несется почти над самой землей. В такой ситуации, пока не увидишь атакующий самолет, практически ничего не видишь и не слышишь о его приближении, пока очередь не прошьет кабину. Все длится всего несколько секунд.
Если бы Роммель погиб — это могло бы оказаться тяжелым ударом. Солдаты, я постоянно ощущал это, боготворят его.
В столовой обсуждается тема шноркеля.
— Ни то, ни сё! — доносится до меня. И дальше:
— И все же так не годится! Необходимо придать больший угол возвышения с помощью гидравлики!
— Но это чревато серьезными повреждениями.
— Может разорвать барабанные перепонки и глаза вылезут из орбит. Все же, пониженное давление в процессе погружении — это та еще мука.
— А эта блевотина, когда только и ищешь куда срыгнуть!
— А правда, что пониженное давление поднимает все дерьмо из пищевода?
Я еще ни разу не позволил себе привязаться с разговорами о тайнах шноркеля к инжмеху флотилии, но, в принципе, мне после всего, что я до сих пор слышал из обрывков разговоров, стал ясен принцип его работы: Когда-то, на заре своей юности, я видел фильм про ковбоя, и там индейцы Апачи, стараясь ускользнуть от преследователей, прятались в мангровом болоте. При этом они с головой скрывались под водой. Но перед этим, они хитрым способом срезали стебельки камыша, с помощью которых могли дышать… Шноркель подлодки функционирует по тому же принципу. Остается под водой и засасывает воздух для обоих дизелей на 1400 л.с. также как и воздух для дыхания экипажа через трубу — а именно через дыхательную трубу — шноркель. Собственно говоря, речь идет о сдвоенной трубе с ответвлением для засасываемого воздуха и вторым ответвлением для отсасываемого воздуха.
— Собственно говоря, шноркель у нас работает без сбоев только с конца мая этого года, — говорит Старик.
Под водой лодка на дизелях, естественно, дает больше хода, чем на электродвигателях от аккумуляторов. Движение с максимальной скоростью под водой — восемь миль, но такую скорость подводного хода можно было выдержать лишь около одного часа, а потом аккумуляторные батареи сдыхали. На скорости в две морские мили подводного хода, максимально низкой скорости движения пешехода, заряда аккумуляторных батарей хватало до трех дней. Голландцы, у которых мы подсмотрели принцип шноркеля, ушли в том, что касается техники, уже далеко: Они выводят мачту для забора свежего воздуха и удаления отработанного, как перископ. Будучи сконструированной таким образом, эта система кажется более надежной. Наша же система — выдвижение лежащей на верхней палубе мачты посредством гидравлики — это в высшей степени подверженное авариям временное решение, едва ли больше чем просто временное явление. А еще нужно учесть и проблему погоды: При плохой погоде плавание под РДП несет в себе мало приятного! Чтобы поверхностная вода не смогла проникнуть через шахту поступающего воздуха, у головки шноркеля имеется плавающий клапан, который закрывает трубу поступающего воздуха, как только головка шноркеля притопится или накроется волной. Одно вполне ясно: плавание под РДП — это вам не кекуок танцевать! Вернувшиеся экипажи подлодок оборудованных РДП — живое доказательство тому. Вхожу утром в кабинет Старика, как раз в тот момент, когда он застегивает портупеею с кобурой на боку. Судя по всему, он очень спешит.
— Следуй за мной к бункеру! — командует он мне. И уже на бегу, он еще раз оборачивается ко мне:
— Мольцан возвращается, тебе будет интересно.
Когда Старик говорит таким вот резким тоном, не имеет смысла задавать ему вопросы. И все же, никак не возьму в толк, почему возвращение Мольцана может быть для меня интересным. Но слова Старика означают для меня: Ноги в руки, махнуть вниз по лестнице и бегом через двор, потом вверх к павильону, схватить мои фотопринадлежности и лучше всего уже сидеть в машине, прежде чем придет Старик.
