(перевод Ольги Маркеловой)

Одна девушка, по имени Сольвейг, работала на хуторе Миклабайяр у пастора Одда сына Гисли. Давно ли пастор Одд овдовел или недавно потерял жену — об этом ничего не говорится, но только Сольвейг влюбилась в него и хотела, чтобы он на ней женился. Пастор же наотрез отказался. От несчастной любви девушка повредилась в уме и пыталась наложить на себя руки. Чтобы предотвратить беду, по ночам с ней спала одна женщина, которую звали Гудлауг дочь Бьёрна. Днем же за Сольвейг следили все домочадцы.

Однажды в сумерки Сольвейг убежала на сеновал, стоявший на выгоне. У пастора был работник по имени Торстейдн, смелый и расторопный парень. Он заметил, как Сольвейг выбежала из дома, и бросился за ней. Однако она оказалась проворней его и, когда он добежал до сеновала, уже успела перерезать себе горло. Говорят, будто Торстейдн, увидев, как кровь хлещет у нее из горла, сказал:

— Ну, угодила к дьяволу в лапы! Сольвейг ничего не ответила на это, но из ее последних слов Торстейдн разобрал, что она просит передать пастору, чтобы он похоронил ее в освященной земле. В конце концов она истекла кровью и умерла. Торстейдн рассказал дома о случившемся и передал пастору просьбу Сольвейг. Пастор попросил разрешения у епископа, но тот ему отказал — ведь Сольвейг покончила с собой. Пока шли переговоры, тело Сольвейг лежало на чердаке, а когда пастор получил отказ, она приснилась ему.

— Если ты не похоронишь меня в освященной земле, то и тебе в ней не лежать, — сказала она сердито и исчезла.

Сольвейг похоронили за пределами кладбища без всякого отпевания. А вскоре обнаружилось, что она преследует пастора Одда, куда бы он ни поехал, в свой ли приписной приход в Сильфрунастадир или по какой другой надобности. Слух об этом облетел всю округу, и людям приходилось провожать пастора, если он поздно возвращался домой.

Однажды пастор отправился куда-то по делам. День был уже на исходе, а он все не возвращался. Домашние, однако, не волновались, зная, что пастора непременно проводят, если он задержится допоздна. Вечером обитатели пасторского дома услышали, что кто-то отворил наружную дверь, и, хотя это им показалось подозрительным, из комнаты никто из них не вышел. Вошедший стал быстро подниматься на чердак, но люди не успели поприветствовать пришельца, как тот скатился обратно, будто его стянули за ногу или за полу одежды. И тут же раздался сдавленный крик. Когда люди вышли из дома, они увидели у сарая лошадь пастора; его хлыст и рукавицы были засунуты под седло. Домашние встревожились, они поняли, что пастор вернулся домой, однако его нигде не было видно. Стали искать, расспрашивали на всех хуторах, где он мог останавливаться, и узнали, что пастора проводили до ограды выгона, а там он отпустил провожатого и сказал, что дальше поедет один. Люди снарядились на розыски, они искали пастора несколько дней, но так и не нашли. Потом поиски прекратились. Многие считали, что это Сольвейг выполнила свою угрозу: ведь она не хотела, чтобы пастор покоился в освященной земле. Скорей всего, она затащила его к себе в могилу, но там его не искали.

Тогда Торстейдн решил искать пастора в одиночку. Ему непременно хотелось разузнать, что сталось с хозяином. Постель Торстейдна находилась в комнате на чердаке напротив постели Гудлауг, той самой женщины, что когда-то спала вместе с Сольвейг. Гудлауг была женщина умная и обладала даром ясновидения. Однажды Торстейдн взял одежду пастора и кое-какие его вещи и положил себе под голову, чтобы ему приснился вещий сон, а Гудлауг он попросил ночью не спать и посмотреть, что будет происходить, и разбудить его, если он начнет во сне беспокоиться. Они оставили гореть свечу и легли. Гудлауг предупредила Торстейдна, чтобы до полуночи он ни в коем случае не засыпал, но сон все-таки сморил его.

Только Торстейдн заснул, как на чердаке появилась Сольвейг, в руке у нее что-то блеснуло, но что именно, Гудлауг разглядеть не успела. Сольвейг прошла через весь чердак, поднялась на приступку перед постелью Торстейдна и склонилась над ним. Гудлауг показалось, что она хочет перерезать ему горло. Торстейдн начал метаться и вертеть головой. Гудлауг вскочила, чтобы разбудить его. Сольвейг отступила, не в силах выдержать ее взгляда, и исчезла. На шее у Торстейдна Гудлауг увидела красную полоску. Он рассказал, что Сольвейг во сне предупредила его, чтобы он бросил доискиваться, куда подевался пастор Одд, — все равно, мол, он никогда этого не узнает. Она уперлась ему в грудь и хотела перерезать тесаком горло, но он проснулся, не успев почувствовать боли. С той ночи Торстейдн больше не пытался узнать, что сталось с пастором Оддом.

После этого случая Сольвейг перестала являться на хутор. Только пастор Гисли, сын пастора Одда, рассказывал, что в его первую брачную ночь Сольвейг снова явилась и напала на него с такой яростью, что он с трудом от нее отбился, а он был человеком редкой силы, так же как и его отец.

И больше о Сольвейг ничего не известно.

(перевод Любови Горлиной)

Однажды на неком хуторе жили муж и жена, но ни об их именах, ни о названии хутора не упоминается. Они держали двух слуг, работника и служанку. Его звали Сигюрдом, а её — Гвюдрун.

Сигюрд влюбился в Гвюдрун и посватал её, но она не захотела иметь с ним никаких дел. Одной зимой в канун Рождества они оба отправились в церковь и взяли для поездки коня, которого одолжил им их хозяин, и временами они ехали верхом вдвоём.

И когда ехали таким образом, Сигюрд заговорил и промолвил Гвюдрун:

— Поедем ли мы вот так вместе в канун следующего Рождества?

Она сказала, что этого не случится. Затем они немного поспорили по этому поводу, пока он не произнёс:

— Мы поедем вместе зимой в канун Рождества, хочешь ли ты этого или нет.

После этого они прекратили беседу, и не говорится, что в их поездке ещё что-нибудь случилось.

Но на исходе той самой зимы Сигюрд заболел и умер, и его отвезли в церковь и похоронили.

Вот прошёл год, наступила зима и приблизилось следующее Рождество. Когда же наступил канун Рождества, супруги собрались в церковь и предложили Гвюдрун тоже поехать, но она не захотела этого и сказала, что побудет дома, так и сталось.

Когда они уехали, она убралась в доме и привела всё в порядок наилучшим образом; после этого она зажгла свечу, затем взяла плащ и накинула на голову, но руки в рукава не продела; приготовившись так, она уселась и стала читать книгу.

Вскоре она услышала стук в дверь. Она взяла в руку свечу и вышла к двери. Снаружи она увидела какого-то верзилу в человеческом облике и коня с седлом и уздечкой и узнала верхового коня священника.

Пришедший обратился к ней и сказал, что сейчас она должна поехать вместе с ним. Она узнала в пришельце Сигюрда, своего приятеля. Тут она отставила свечу и вышла наружу. Он спросил, не хочет ли она, чтобы он посадил её на коня; она ответила, что ей не нужна его помощь для этого и сама села верхом, а он сразу занял место впереди неё.

Они отправились по дороге в церковь, не произнося друг другу ни слова; когда они проехали немного, он заговорил и сказал:

— Гаурун, Гаурун, серое у меня на затылке[44].

Она ответила:

— Замолчи, бесчестный, и скачи вперёд.

Не сказывают, разговаривали ли они ещё, пока не приблизились к церкви. Он остановился где-то у кладбища, и они оба спешились. Тогда он сказал:

Потом он исчез вместе с конём, а она помчалась через кладбище к двери церкви, но когда она захотела войти в церковь, её схватили сзади за плащ. Однако плащ соскользнул у неё с плеч и остался в руках схватившего, а Гвюдрун ворвалась в церковь и сразу упала ничком на пол без сознания.

В это время богослужение было в самом разгаре. Люди бросились помогать Гвюдрун; её занесли в помещение и влили её в рот несколько капель; тогда она, наконец, очнулась и рассказала всё, что произошло, и как она сюда прибыла.