Больше Лауки в тот раз ничего не сделал, и на следующий день его обнаружили на взморье в таком же виде, как его нашёл Ауртни. Тело подобрали и похоронили на кладбище. Но Лауки не лежалось в могиле: он с тех пор так и преследовал Ауртни. Поэтому Ауртни не мог оставаться один, когда начинало смеркаться.

У Хёскульда к стене дома был пристроен большой сарай для сушки рыбы, полный акулятины, трески и зубатки.

Однажды в осеннюю ночь Лауки никак не давал Ауртни покоя, и тому пришлось искать защиты у матери. Мертвец не мог к нему подступиться: старуха защищала его, — поэтому пошёл в сарай, перевернул там всё вверх дном и попортил большую часть съестного. Потом Ауртни рассказывал, что из всех беспокойных ночей, которые ему довелось пережить, эта была самой страшной: грохот в сарае стоял просто невообразимый.

Гвюдни, жена Хёскульда, подумала, что мертвец так бушует на хуторе из-за того, что у них никогда не звучало слово Божье. Хёскульд согласился с ней, раздобыл себе псалмовники и молитвенники, — но Лауки не унимался. Тогда послали за колдуном из Роудхоуль на Слеттюхлид — его звали Бьёрн — и попросили найти управу на драуга. Бьёрн дал такой совет: в сумерки, когда зайдёт день и наступит ночь, Ауртни должен пойти на кладбище, выкопать ямку в могильном холме, справить в нее нужду и снова забросать ямку землей. А ещё он должен взять с собой две стальных иглы и воткнуть по игле в каждый конец могилы.

Этот совет оказался хорош: после этого Лауки больше никогда не видели.

(перевод Ольги Маркеловой)

В восточной Исландии жил пастор. У него были три взрослые дочери. Однажды поздно вечером он один ехал домой. Вдруг он услышал из взрыхленной земли близ дороги громкий отчётливый голос: «Здравствуй, дедушка!». Пастор спешился и стал разгребать землю. Там он нашёл лопатку младенца и ещё несколько костей. Кости он подобрал и увязал в свой платок. Потом он отправился домой. Приехав, он призвал к себе дочерей, показал им кости и спросил: «Чьё это?» Две старшие покраснели, а младшая со стоном повалилась на кровать. У неё начались родильные муки: ведь это она вынесла на пустошь ребёнка, которого прижила тайком[19]. Это дело так никогда и не всплыло. Но говорят, пастор сурово отчитал её. Кости же зарыл на кладбище.

(перевод Ольги Маркеловой)

На хуторе Стёд в Стёдварфьорде в округе Южная Муласисла жил пастор; как его звали, мы не знаем. У него была взрослая дочь по имени Уна. Он держал работника, которого звали Эрленд. Однажды пастор возвращался из далёкой поездки и переезжал вброд реку Фьярдарау. Когда он въехал в воду, ему показалось, что возле ног коня бултыхается какой-то свёрток. Пастор вздрогнул и воскликнул: «Это ещё что за чёрт?» И тут ему послышалось, что свёрток отвечает:

Пастор спешился, поднял свёрток и видит, что это труп младенца. Он догадался, чей это может быть ребёнок, привез его домой и вошёл с ним прямо в бадстову. Там сидела его дочь и ещё много народу. Он показал ей труп и стал рассказывать о том, как нашёл его. Уну при этом охватил такой страх, что у неё тотчас же начались родильные муки. Эрленду тоже стало не по себе. Тогда-то они, видимо, и сознались в своем преступлении. Но пастор проследил, чтоб приговор им вынесли не слишком суровый, ведь они были очень молоды и любили друг друга, хотя и знали, что священник не позволил бы им быть вместе.

(перевод Ольги Маркеловой)

Гвюдмунд Аусгримссон, управляющий у Сигрид Хатльгримсдоттир на хуторе Кетильсстадир на Полях что в Южной Муласисле, сам родом из долины Мирдаль. Однажды, пока он ещё жил в родной долине, он шёл он вдоль ущелья, в котором, по слухам, обитал призрак младенца. Вдруг со дна ущелья раздался невообразимый крик. Гвюдмунд рассказывал, что от этого его проняла дрожь до костей, и охватил такой ужас, что он без оглядки помчался домой. А буквально через несколько дней начался затяжной буран. Ведь утбурды часто кричат перед долгими буранами.

Однажды осенью Сигфус Эйрикссон с хутора Котлсстадир на Полях в Южной Муласисле искал в долине Рейдафьярдардалир молодого конька. Очутившись возле реки Ватлагильсау, он услышал в южном конце Эйвиндовой долины близ реки громкий крик, больше всего похожий на горький сердитый плач ребёнка. Он поспешил домой и рассказал об этом своему воспитателю, старшему Бенедикту Равнссону, который был уважаемым и рассудительным человеком. «И сколько раз он прокричал?» — спросил тот. «Четыре», — ответил Сигфус. «Значит — жди бурана длиной в месяц, — ответил он. — Ведь ты слышал крик утбурда». Всё сказанное сбылось в точности.

(перевод Ольги Маркеловой)

Бухта Несвог (Бухта у Мыса) врезается в Торснес (мыс Тора) к востоку от мыса Грюннасюнднес (Мыса Мелкого Пролива). Уже при первых морозах она замерзает, и её часто переходят по льду, таким образом сокращая путь между городком Стиккисхольмом и внутренними районами: Хельгафетльссвейт и Скоугарстрёнд. Это опасное занятие: надо хорошо знать дорогу, чтобы обходить места, где лёд непрочен: бухта мелкая, и на её дне много незамерзающих ключей. Несвог — одно из тех гиблых мест, которым кто-то в припадке гнева судил забрать 20 жизней. Кажется, сейчас этот список исчерпался: я не помню, чтоб кто-нибудь погиб при переправе через Несвог с 1869 года, с тех самых пор, как крестьянин Хельги с хутора Ближний Угор на Скоугарстрёнд провалился под лёд. Вся бухта кишит привидениями. На западе рассказывают много историй о призраках людей и лошадей, которые бродят там поздними вечерами в темноте или при свете луны.

Однажды зимой мои родители послали своего работника в Стиккисхольм. Это был послушный и честный парень. Он отправился по дороге на Скоугарстрёнд и Хельгафетльссвейт, и на закате дня добрался до бухты. Он не побоялся ступить на лёд: лёд был крепкий, а погода хорошая: небо звёздное, и месяц прятался в облаках. Но едва он дошёл примерно до середины бухты, как смекнул, что там нечисто, потому что сбился с пути. В тот же миг он заметил, что неподалеку что-то движется. Ему показалось, что это маленькая старушка с большим свёртком под мышкой. Тут ему стало не по себе, и он вспомнил рассказы о привидениях на Несвог. Тогда он сделал вот что: взял обеими руками свой посох и нацелил на это существо, — и тут оно рассыпалось искрами и пропало, а он быстро выбрался на правильную дорогу и без приключений дошёл до городка.

Где-то в середине XIX века на западе, возле горы Хельгафетль, жил один человек по имени Элис. Он был порядочный грубиян и страшный пьянчуга. Кончил он тем, что провалился под лёд посреди Несвог. Ходили слухи, что он является на в бухте и в её окрестностях, — и тогда оказаться в пасмурную погоду на льду считалось совсем уж гиблым делом.

В юности я слышала от одного старика со Скоугарстрёнд, что однажды Элис напал на него, когда он шёл через Несвог в сумерках, он еле отбился от призрака и с трудом добрался до жилья в жутком состоянии: одежда изорвана в клочья, сам весь в синяках и побоях. После этой схватки он много дней не вставал, и её последствия сказывались на нём ещё долго.

В детстве я слышала и другую историю о привидении Элиса; её рассказывал моему отцу умный человек — Йоунас Гисласон по прозванию Скогастрандский Поэт. Он клялся, что это чистая правда.

Человек, о котором говорил Йоунас (он назвал его имя, но я его уже забыла), как-то под вечер выехал из Стиккисхольма и отправился в дальние деревни. Бухта Несвог была затянута льдом, а поверх льда — тонкая корочка, и если кто-нибудь ехал верхом, на ней отпечатывались следы копыт. Этот человек спустился на лёд, но не проехал и половины пути, как чувствует: кто-то идёт за ним по пятам. Он оборачивается и видит человека. Тот двигался очень быстро, словно летел по воздуху. Тогда путник понял, что это объявился Элис. Ему совсем не хотелось заполучить его в провожатые, а как от него отделаться, он не знал. Тогда он придумал вот что: решил капнуть Элису водки и таким образом задержать его. В мешке, привязанном позади седла, у него была большая фляга, которую ему дали с собой в городе. Он дотянулся до фляги и развернулся в седле так, что ему удалось вылить из неё немного в углубления от копыт. Тут он стеганул коня и поскакал что есть духу. Время от времени он оглядывался через плечо; в последний раз он видел, что Элис лежит, распластавшись на льду, и цедит водку из отпечатка конского копыта.