Линдхаут резко опустился на стул.

— Теперь вы понимаете, почему я так настаивал на этом разговоре… на разговоре наедине! — Герр Золтан стоял неподвижно и смотрел на Линдхаута сверху вниз.

«Я должен что-то сделать, — беспомощно думал тот. — Я должен что-то сделать, сейчас же, немедленно! Известие этого герра Золтана допускает сразу две вещи: во-первых, что антонил является не очень сильным, а наоборот, слабым антагонистом, блокирующее действие которого перекрывается значительным количеством морфия. И, во-вторых, что препарат, при введении его трех- или пятикратной дозы действует смертельно!»

Он повернулся и схватил телефонную трубку.

— Кому вы хотите звонить? — спросил герр Золтан.

— Президенту «Саны», — ответил Линдхаут и заметил, что у него дрожат и руки и голос. — Его нужно срочно проинформировать.

— Я тоже так считаю, — сказал герр Золтан.

Линдхаут знал код Базеля наизусть. Он знал и номер домашнего телефона Петера Гублера. «Надеюсь, что он дома, — в отчаянии думал он. — Надеюсь, что сразу же застану его…»

Раздался длинный гудок, и моментально послышался голос Гублера: президент «Саны» ответил, назвав свою фамилию. Линдхаут назвал себя.

— Что случилось? — спросил Гублер.

Линдхаут, захлебываясь, сообщил, что произошло и кто у него дома. Некоторое время на линии гудел фон.

— Герр Гублер! — крикнул Линдхаут.

— Да…

— Почему вы молчите? Препарат применяется во всем мире. И где-то может случиться подобное — в любой момент!

Голос Гублера звучал необычайно протяжно:

— Это более чем невероятно…

— Что?! — крикнул Линдхаут.

— …что где-то может случиться подобное в любой момент. Ведь в тамошней клинике, как и в трех других, испытания нашего антонила прошли со стопроцентным положительным результатом в течение длительного времени. «Продукты и лекарства» только после этого и разрешили препарат.

— А сейчас это средство вызвало два смертных случая!

— Да, именно…

— Что «да, именно»?

— Именно это и удивляет меня… удивляет безмерно! Во всем мире антонил используется с блестящим успехом! Там, где больше года проводились испытания, — именно там дело доходит до двух смертных случаев и трижды чуть не кончается смертью.

Герр Золтан, стоявший за Линдхаутом, холодно сказал:

— Мы можем предоставить исчерпывающую документацию о смертных случаях. Мы зафиксировали все — количество, время, симптомы. Мы произвели вскрытие тел и взяли все необходимые пробы. — Линдхауту показалось, что в голосе герра Золтана прозвучали саркастические нотки. — Вы же знаете, как это делается, коллега, не правда ли? Материал мы, образно говоря, «заморозили», и его в любое время можно подвергнуть анализу. Естественно, как и трех других пациентов, которые выжили.

— Герр Гублер, — начал Линдхаут, — мой посетитель говорит…

— Я все слышал, герр Линдхаут! — прервал его президент «Саны». — Он говорил очень громко, вероятно, для того, чтобы и я это слышал и вам не пришлось повторять.

— Да, возможно… Но что теперь делать?! — закричал Линдхаут.

— Необходимо, чтобы вы и врачи «Саны», — спокойно сказал Гублер, — но вы в любом случае, вместе с герром Золтаном посетили обе больницы и внимательно изучили образцы тканей и все то, что якобы так исчерпывающе было собрано. А также и анализы выживших пациентов.

— Но за это время…

— Что «за это время»? Вы думаете, что какая-нибудь фармацевтическая фирма в мире создаст новый препарат только по тем данным, которые вы получили от герра Золтана и сейчас сообщили мне? Даже если бы она этого захотела — вы что, думаете, что это произойдет не сегодня-завтра? Мы должны быть уверены, уверены и еще раз уверены, что именно антонил в высшей степени странным образом — внезапно, после таких длительных положительных испытаний в одной клинике вдруг в том же месте в другой больнице — привел к смерти двух пациентов. Только в той стране — и нигде больше!

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что сказал. — Сейчас в голосе Гублера слышалось раздражение. — Благодарю герра Золтана за то, что он сразу же обратился к вам и что все держится в тайне. Прошу его позаботиться о том, чтобы и далее, до окончательного выяснения, все оставалось в тайне. — Внезапно голос стал тише и более торопливым: — Как только этот господин уйдет — вы ведь не полетите с ним уже этой ночью! — так вот, после того как он уйдет, позвоните мне. — Последние слова прозвучали очень тихо и настойчиво.

— Да, я скажу это герру Золтану, — громко ответил Линдхаут. Он простился и положил трубку.

— Я полечу с вами, и врачи «Саны» тоже, — сказал Линдхаут высокому крепкому человеку.

— Поэтому я и здесь. Об этом вас просят обе больницы и клиника — в ваших интересах, в интересах «Саны», в наших собственных интересах и в интересах всех нынешних и будущих пациентов. Я думаю, мы уже должны выехать!

— Да… конечно… — Линдхауту внезапно стало холодно. Ему показалось, что пространство вокруг него становится все меньше и меньше. — Только… видите ли… я…

— Вы в очень скверном положении, господин профессор, — сочувственно произнес герр Золтан. — Мы это понимаем. Только что вы получили Нобелевскую премию за разработку антонила. Прежде всего из-за этого мы все держали в тайне — и будем держать в тайне, пока это возможно. Но если где-нибудь в другом месте произойдет нечто подобное — тогда мы бессильны! Поэтому мы можем только надеяться, что больше ничего не случится. Более того: мы должны надеяться, что вы, врачи, которые прибудут из «Саны», вместе с нашими учеными — вопреки всем данным анализов! — выявят, что не антонил привел к смерти двух пациентов. Мы с вами, господин профессор, теперь сидим в одной лодке, это ясно. Вы потрясены, я могу это понять. Но вы должны успокоиться: ведь вам скоро предстоит делать доклад перед Шведской Академией наук. Бога ради, господин профессор, уж не думаете ли вы, что мы собираемся погубить вас и нас самих? Что мы желаем мирового скандала, который навлечет беду на всех нас? Вы ведь не считаете нас душевнобольными?

Линдхаут молчал.

— Господин профессор! — воскликнул герр Золтан.

— Нет, — сказал Линдхаут, теперь неестественно спокойный, — конечно, я так не считаю. Это было бы безумием, явным безумием!

— Вот именно! Сейчас мы должны держаться вместе, господин профессор, — вы, мы и «Сана»!

Линдхаут молчал.

— Вы сейчас слишком взволнованы, чтобы сразу принять решение, — продолжал Золтан. — Я прекрасно это понимаю. А что, полагаете вы, происходит со мной, с врачами клиники, которые так успешно опробовали антонил и рекомендовали «Продуктам и лекарствам» допустить его к производству? — Он посмотрел на Линдхаута. Тот молча ответил на взгляд. — Пусть это будет не сию секунду, пусть факты убедят вас: я же уже говорил — есть исчерпывающая документация. Все ткани и другие анализы, взятые у умерших, законсервированы… Три пациента, которые выжили, находятся уже в таком состоянии, что их можно опросить. Мне жаль, что я принес вам такое известие, — но я ведь должен был это сделать, не правда ли?

— Да, — сказал Линдхаут, — вы должны были. И я благодарю вас.

Пять минут спустя он остался один. Герр Золтан простился, еще раз подбодрив его и сказав, что позвонит снова согласовать срок, когда Линдхаут вылетит с ним, чтобы прямо на месте, в тех больницах, разобраться в том, что произошло.

Оставшись в одиночестве, Линдхаут сел за письменный стол. Теперь снег повалил сильнее. Поднималась буря. Линдхаут ничего не видел и не слышал. Он сидел, прижав кулаки к закрытым глазам. Кровь стучала в висках. Этот шум почти сводил его с ума, он поворачивал голову туда-сюда, туда-сюда все время повторял одно и то же слово.

— Нет!

Нет, и нет, и нет, и нет…

«То, что сказал этот господин по фамилии Золтан, не может быть правдой, не должно быть правдой, не должно! А если это все-таки правда? Если он действительно сказал правду? Если антонил, мой антонил виновен в смерти двух людей и в том, что чуть не умерли еще трое других? Если…»