Я придумал себе новое имя, Раус Грейд, просто первое, что пришло в голову, но меня некому было звать по имени — ведь я был здесь совсем один. Со мной жил только большой мохнатый пес, который прибился ко мне однажды на охоте, и с тех пор мы вместе следили за сменой времен года в нашем Ульмском лесу.

Ранним утром я нашел когда-то посаженное мной дерево мертвым. Я запустил руку в большое дупло, но пальцы мои нащупали лишь труху. Я набрал побольше этой мертвой, разлагающейся древесины и, разжав пальцы, отпустил ее с внезапно налетевшим порывом ветра. Я с изумлением смотрел на свои пальцы, позабыв о мертвом дереве — рука моя выглядела так же, как и в тот день, когда я впервые вышел из рудника на поверхность, на ней не было ни морщин, ни других следов течения времени. Я достал из кармана камень, с которым с тех пор не расставался, и внимательно всмотрелся в одну из его полированных граней. Сначала я не видел ничего, но потом вдруг, словно по чьей-то прихоти, там проступило довольно ясное отражение моего лица, молодого и свежего, как у юноши.

— И что же мне теперь, жить вечно, что ли? — Крикнул я своему отражению, и белый мохнатый пес, прибившийся ко мне в лесу на охоте, испуганно заскулил.

— Я не хочу! — В отчаянии я бросил камень в горячий песок, прямо туда, где заканчивалась зеленая трава, спускавшаяся с лесистой горы, и начиналась Белая пустыня. — Надеюсь, здесь тебя никто никогда не найдет.

Избавившись от камня, я повернулся в сторону леса и побежал без оглядки домой.

Когда я проснулся на следующее утро, то вспомнил вчерашний день и то, что оставил камень. И мысль, что кто-то может найти его и стать его хозяином, неприятно кольнула меня.

Я понимал, что мое небывалое долголетие как-то связано с тем, что я всегда носил с собой Черный Камень. Пока я жевал кусок вяленого мяса, совсем нерадостные мысли посещали меня, и я уже раскаивался, что днем раньше отказался от Камня.

Покончив со скудным завтраком, я отправился за Камнем.

Но то, что я увидел на месте, где ожидал найти его, не вязалось с обычным ходом вещей.

Посреди Белой пустыни, прямо на том месте, где вчера я оставил Камень, теперь высилось странное сооружение, похожее на холм из ноздреватого песчаника. Вершина «холма» была гладкой и плоской, а в центре ее на постаменте в металлических оковах лежал Камень. Солнце пыталось пробиться сквозь тьму его граней, но он безжалостно забавлялся с лучами, направляя их туда, куда хотелось ему. Сквозь одну грань даже Солнцу путь был заказан, и Камень отражал все падавшие на нее лучи, вызывая нестерпимо яркую вспышку света.

Я долго стоял, изумленный представившемся мне зрелищем, а затем двинулся к Цитадели, как я мысленно окрестил «холм», и обнаружил, что в ней имеется дверь. Старая, изъеденная древоточцами, с проржавевшими засовами, но от того еще более величественная. Она тоже словно светилась изнутри. Чуть скрипнув, дверь впустила меня в Цитадель, и я ахнул от удивления и восхищения — прямо на стенах горели сотни, нет, тысячи крошечных, как у свечи огоньков. Пораженный великолепием, я застыл на месте, любуясь отсветами огоньков на полированных до зеркального блеска стенах, не в силах сдвинуться с места.

— Кто же создал все это за ночь? — Вырвалось у меня.

За тысячи миль от ближайшего поселения я и не ожидал, что кто-либо ответит мне, поэтому вздрогнул, когда огоньки, на мгновение поднявшись до самого свода, слились в одно целое и образовали подобие человеческой фигуры из огня.

— Шерл, о наш Повелитель, ему не должно лежать в песке, словно какому-то придорожному камню, — с легким потрескиванием и шипением, как шипят сырые дрова на костре, ответила фигура, раскачиваясь в такт мерцанию остальных огоньков на стенах Цитадели.

— Шерл — это…

— Одно из имен Того, кого ты посмел бросить, — сурово ответила фигура.

— Я не понимаю, — признался я, ошеломленный появлением Цитадели посреди безлюдной пустыни и теперь еще и разговорами с огнем.

— Мы — духи огня. — Торжественно представилась фигура, и мне вдруг показалось, что остальные огоньки на стенах согласно закивали. — Мы нашли Камень, после того, как ты бросил Его.

— Я знаю, что я бросил его. — Согласился я. — Но это вовсе не потому, что он мне не нравился, просто…

Огненная фигура расхохоталась, если можно назвать хохотом этот рев, и чуть не рассыпалась тысячью искр. Но она быстро взяла себя в руки и продолжила разговор.

— Можешь не трудиться и не рассказывать нам о своей никчемной жизни. Не нам судить, что ты не смог должно воспользоваться ею и малодушно просил у Камня смерти.

Фигура сделала паузу, смакуя сказанное.

— Но ты был не вправе распоряжаться судьбой Камня и бросать Его на произвол в этой глуши. За это тебя ждет наказание.

Сердце мое ухнуло в пятки.

— Быть тебе Хранителем Камня лет, скажем, на тысячу. Ты должен следить, чтобы больше ни один смертный не коснулся его.

— Зачем? Ведь я же нашел его, столько носил при себе, со мной же ничего не случилось… — Пораженно прошептал я.

— Ты не знаешь, ЧТО носил все это время! — Голос огненной фигуры превратился в рев, в котором трудно было различить слова. — Но придут те, кто будут знать ему цену, и бойтесь, тогда, смертные, бойтесь тогда не за свои жизни, а за жизнь ваших Миров!

Фигура вдруг замерцала, как будто огоньки собирались распасться и опять занять свои места на стенах Цитадели.

— Подождите, — вскрикнул я, пытаясь остановить этот процесс.

— Что тебе, смертный? — Нетерпеливо спросила фигура, словно ей поскорее хотелось стать простым огнем.

— А что произойдет тогда, через тысячу лет? — спросил я, пытаясь перекричать все нараставший рев пламени. Огненная фигура ответила мне чудовищным хохотом.

— Никому этого знать не суждено, но, возможно, что конец этого света, — невозмутимо ответила огненная фигура.

Я сглотнул комок, подступивший к горлу.

— Все так ужасно? — Только и смог выговорить я.

— Хуже некуда, — неожиданно ответила фигура. — Ваш мир ничем не лучше Мрака, это хаос, которому никогда не приблизиться к идеалу Абсолюта. Земля погрязла в кровавых войнах, жестокости, лжи и лицемерии. Этот мир вряд ли сможет стать на путь истинный, как и ты, Раус, на твоей совести тот мальчишка с рынка, помнишь?

Я вздрогнул. Откуда эти духи огня узнали мое имя? Ведь это я придумал его себе, кроме меня его не знал никто. Если про мальчишку еще как-то можно было узнать, выследить, то имя… Неужели они читают мои мысли?

— Я же не знал, что камень услышит меня и испепелит вора! — Попытался оправдаться я.

— Ты не имел права лишать кого-то жизни даже в своих мыслях, — просто ответила фигура и, не дожидаясь новых вопросов, рассыпалась на сотни огней, занявших свои места на стенах Цитадели.

— Я еще о многом хотел спросить, — напомнил я им, но огни вдруг исчезли, оставив меня в кромешной Тьме, а потом появились вновь, словно показывая, что к ним лучше не обращаться с глупыми вопросами.

— Так и быть, — проворчал я. — Так и быть, останусь пока здесь, а там посмотрим. Тысячу лет, не больше!

С тех пор прошло так много времени, что мне никаких свечей не хватило бы сосчитать время своего заточения в Цитадели. Время шло, а я все ждал и ждал, кого-то, кто должен был забрести в эту глушь за Камнем, но люди, кажется, забыли, что на земле есть такое место, как это.

Странное дело, но мой пес, которого я окрестил Свордом, тоже не собирался уходить в мир иной, и я благодарил Бога и этих самых духов, что хоть одно живое существо было оставлено мне, чтобы скрасить мое одиночество.

Я остался жить в Цитадели, как и было оговорено, лишь время от времени покидая свой пост, чтобы взглянуть на Солнце и осмотреть верхушку Цитадели с Камнем.

Годы шли, я решил, что прошло не одно столетие с тех пор, как я добровольно заточил себя в Цитадели. Каждое утро я находил еду на алтаре в центре «холма» — какую-нибудь пташку, запеченную целиком, с перьями, словно это духи огня избавляли меня от необходимости охотиться. Конечно, им только и надо, чтобы я поменьше выходил из Цитадели, следил за камушком.