Созерцая теперь вместо дыры в кухонном потолке изнанку ковра соседей сверху, Като размышляла, стоит ли начать принимать снотворное, чтобы также крепко, без странных кошмаров, спать, а также как и почему люди сходят с ума, в ее памяти всплыли слова бабки из подземного перехода. Неприкаянная… Высокие Кручи… Вот куда можно было съездить. Жить с бессонницей трудно, так почему бы не обратиться к ведунье-травнице?

Внезапно в дверях появилась мокрая, только что из душа голова сестры с явными признаками похмелья.

— Почему ты не спрашиваешь о шерлах? — Возмутилась она.

— Пять минут назад с тобой разговаривать было — все равно что с твоими артишоками. — Отозвалась Като, готовя нехитрый ужин из двух яиц.

Канта укоризненно посмотрела на сестру, протискиваясь в комнату.

— Какой стремный юмор, — обиженно произнесла она. — Тебе только потертых джинсов не хватает.

Като с опаской глянула на сестру. Белая горячка? Гашишный психоз? Что она несет?

— Проехали, — махнула рукой Канта, присаживаясь на табурет и откупорив бутылку минералки из холодильника. — Отменила на сегодня все дела, даже в «Гадкий койот» с Ламной не поехала…

Като усмехнулась, помешивая омлет, мол, знаем, с похмелья не до клубов.

— Особо, конечно, ничего утешительного про твои шерлы узнать не удалось, — начала Канта с озабоченным видом. — Но и это уже хоть что-то.

— Не тяни, — попросила Като, пытаясь дыханием остудить горячий омлет.

— В первом попавшемся ларьке такого не купить. А еще может быть, этот мальчиш-плохиш из захудалой мастерской меня троллил, но он сказал, что шерл — это камень ведьм. Я оставила ему свой номер.

— Прекрасно, — саркастически подытожила Като, уронив кусочек горячего омлета себе на колени от удивления. — Думаю, пришла пора наведаться к одной из них.

На остановке в Высоких Кручах ее встретил теплый морской ветерок и узкая вытоптанная тропка, извивавшаяся среди кустов можжевельника и диких фисташек. Смолистый аромат хвои, запах разогретых на солнце трав и полевых цветов смешивался с солоноватым привкусом моря и казался ей каким-то изысканным парфюмом в духе Кензо; только авторства самой Природы.

Но вот пыльная тропинка резко свернула, огибая огромный валун; у его подножия спрятался от ветра крошечный домик. Под скатом камышовой крыши сушились пучки дикой мяты и душицы, и хотя дверь была приоткрыта, Като на всякий случай постучала.

Она вздрогнула от неожиданности, когда голос «Кто там?» раздался не изнутри, а у нее за спиной. И резко обернулась.

Перед ней стояла пожилая женщина с обветрившей кожей и частыми «гусиными лапками» вокруг глаз, натруженными жилистыми руками с начинавшими уже появляться на них коричневатыми старческими пятнышками. Старушка странно улыбнулась, и даже не удосужившись узнать, кто к ней пожаловал, поманила за собой Като, повернувшись к ней спиной. Она завернула за угол дома, и Като оставалось лишь следовать за травницей, со спины рассматривая ее причудливый наряд. Платье бабки-отшельницы походило скорее на холщовый мешок с прорезями для головы и рук. Като не представляла, как можно носить такую потрепанную и ветхую одежду.

За углом хижины на высоких шестах сушились рыболовецкие сети, настолько прогнившие и дырявые, что в них не задержался бы и кашалот. Однако же бабка сосредоточенно что-то в них искала, в этих сетях. И время от времени рука ее опускала в таз трепыхавшуюся свежую барабульку. Като с интересом наблюдала за ведуньей, но все же не смогла уловить момент, когда та выуживает из сетей рыбу. Поэтому девушка спросила старушку: «Откуда она берет рыбу?»

Бабка махнула неопределенно рукой в сторону рыболовецкого судна, видневшегося на горизонте.

— У них.

Ответ заставил Като задуматься. Если бабка покупала барабульку у рыбаков, то почему она искала ее в своих сетях? И вообще ей казалось, что никакой рыбы, когда они свернули за угол, в сетях не было. Что все это значит?

Когда же вошли в дом, Като пришлось удивиться еще больше, чем рыбным бабкиным причудам. На пороге их встретило животное, о котором она не читала ни в одном справочнике по биологии. А ведь она проштудировала тонны различных учебников, терпеливо составляя рефераты за свою сестру.

Загадочный зверек не доставал ей даже до колена и был весь покрыт удивительно бархатистой шерсткой золотисто-песочного цвета, а на его вытянутой, как у жеребенка, голове и шее торчком стояла черная грива. Приветливо помахивая коротеньким, похожим на заячий, хвостом, невиданное существо засеменило к бабке на своих коротких пружинистых лапах; зверек с любопытством разглядывал Като, но все же путался под ногами хозяйки.

Пока бабка возилась с барабулькой у очага, Като оглядела ее более чем скромное жилище. Оно представляло собой одну-единственную комнату, что служила и кухней, и спальней. У маленького окошка стоял деревянный стол да лавка, а посуда — на полке над очагом. У противоположной стены она заметила деревянную кровать, покрытую лоскутным одеялом, над ней висела потемневшая от копоти и времени икона.

— Ну, что случилось, — вдруг спросила ее бабка.

Вопрос застал Като врасплох, она все не могла понять, за кого ее принимает отшельница из Высоких Круч. Потому машинально ответила:

— Ничего.

Травница замолчала, продолжая возиться у очага. Като понимала, что так или иначе ей придется сказать, зачем она побеспокоила старушку, хотя бы из вопроса вежливости. Но ей уже слабо верилось в то, что этой бабке в холщевом мешке вместо платья под силу избавить ее от бессонницы.

— Почему вы подумали, что у меня что-то стряслось?

— Ко мне только с бедой приходят, дочка, — просто ответила та.

Впоследствии Като сама не поняла, как так получилось, но просила она ведунью вовсе не про бессонницу.

— Могли ли то, что мне снилось, произойти со мной на самом деле?

Вопрос бабку не удивил совершенно, будто ее спросили, нужно ли солить барабульку.

— Видишь ли, дочка, у большинства людей весьма узкое понимание этого «на самом деле». — С этими словами она поставила перед ней на стол горшочек с дымящимся кушаньем, тушеной с пряными травами рыбы. — Они наивно полагают, что бытие — это одна большая дорога, по которой движутся одновременно к началу и концу, кому как больше нравится.

Тут колдунья сделала паузу и усмехнулась.

— В то время как материя соткана из сотен, тысяч, миллионов жизней, и они все переплетены меж собой. Ты в своем окружении, в этом месте, занятая одним предназначением — это ты сиюминутная, здешняя. Какой будешь ты в другом месте, где все было бы по-другому? Очень сомневаюсь, что той же самой. Возможно, только поначалу. Однако новая материя бытия, новое окружение неминуемо изменит тебя и сделает частью совсем другого узора.

Ты скажешь мне, что погрязнув в будничной канве, выбраться из нее невозможно. Отнюдь; не забывай — твоя реальность стежками ведет к другой, совершенно иной, и так далее, возможно, до бесконечности. Ведь не зря же в одном языке стежками названы пути. Понимаю, только опытная портниха легко найдет скрытый стежок меж материй бытия. Ну а что мешает тебе попробовать?

Като во все глаза смотрела на старушку в убогом холщевом мешке, только что обрисовавшую ей в двух словах модель Вселенной а-ля одеяло-пэчворк. Либо она немного не в себе, либо немного гениальна. А последнее, как известно, подразумевает и первое, так что третьего не дано.

И все же Като не решилась погружаться ни в основы кройки и шитья, ни в дебри абстрактных величин, приготовившись заняться вполне реальной барабулькой, ибо не было у нее желания философствовать на голодный желудок. Обжигая пальцы, она выудила горячую рыбку на глиняную тарелку. Черногривый зверек, гревшийся у очага, следил за каждым ее движением, и держа вторую барабульку за хвостик, Като поманила его. Но тот даже не сдвинулся с места, уставившись на незваную посетительницу блестящим черным глазом, в котором плясали отблески огня.