— А ты переверни ее. — Услышала она приглушенный голос Гарда. Уши его ходили ходуном, и он то и дело принюхивался — вдруг где-то неподалеку хозяева поля.

Като спрыгнула с лошади, перекатила плод на бок и вытащила из него смятый, весь в чьей-то слюне, кожистый лист.

— Пробкового дерева, жаль, не нашел в Ульмском лесу, — усмехнулся кот. Глаза его довольно и загадочно блестели.

Като в нос вдруг ударил запах перебродивших ягод — полая середина тыквы была до верху наполнена сладкими дарами Ульмского леса.

— Что это?

— Собирал по ягодке по топям и болотам, обтряс какую-то странную алычу-не-алычу в одном заброшенном саду, собирая малину, наткнулся на медведя. Потом нашел это поле, прогрыз тыкву, размял, как мог, в ней ягоды. Мне пришлось красть в деревне сахар, как какому-то мальчишке. И еще немного спирта из метаки. Только я и подумать не мог, что весь процесс приготовления вина будет остановлен из-за того, что будучи в этом несуразном кошачьем теле, я не смогу отцедить ягоды.

Като была поражена.

— Почему ты мне ничего раньше не сказал?

Вот уж сюрприз, так сюрприз!

В тот же вечер заботливо собранные котом ягоды были отцежены, а вино — продегустировано — еще до того, как его можно было назвать готовым.

Наслаждаясь недобродившим напитком, к которому в Н-ске она вряд ли бы притронулась, Като полулежала в развилке ветвей какого-то трухлявого дерева. Его листочки, оказалось, были съедобны — и таяли во рту, оставляя на языке приятную липкую сладость — приходилось выбрасывать лишь жесткий остов. На поваленном вязе неподалеку свою порцию своего же вина вкушал кот.

— Като, а кем ты была в Н-ске?

Она едва не выронила глиняную пиалу с вином на тыкву, хранящую в себе еще около литра самодельного напитка.

— Тебе ли не знать? — Отозвалась девушка, довольную улыбку с ее лица украл вопрос Гарда. — Ты же следил за мной, ювелир.

Гард молча лакал вино.

— Наверняка тебе известно, что я была недо-экспертом в задрипанной «Частной галерее», снимала с сестрой крошечную квартирку в неблагополучном районе и была серой мышкой серого Н-ска.

— А кем хотела быть?

Като прищурила глаза, опустив руку с чашей вина, и погрузилась в какой-то свой мир.

— Не кем, а где. Я родилась не в Н-ске. А там, где утром просыпаешься не от шума двигателей бесконечного потока машин — меня будило воркование горлиц и перезвоны древних соборов. Горлицы гнездились в кроне сакур у моего дома. Розовых, белых, цвета спелой черешни… А когда их лепестки осыпались, покрывая вековую брусчатку цветными сугробами лепестков, тогда в их кронах оставались гирлянды крошечных яблочек.

Попивая фрапэ или глясе с непревзойденными местными пирожными — бисквитными, слоеными, рулетами, эклерами с заварным кремом — сквозь окна кафешки сидишь, бывало, вдыхаешь льющийся отовсюду запах кофе, любуешься старинный городом, которому уже больше тысячи лет… его бесконечной набережной вдоль речушки с именем змеи… Весной — она благоухает липовым цветом по правому, и каштановой — по левому берегу. А как забыть вкус и аромат дачных фруктов и овощей? Как паковали на зиму каждое яблочко — в отдельный лист бумаги: и пунцовые джанатанки, и желтоватые анисовые; и как с ребятней лазили к соседям за «белым наливом». Словно белый подпушек хищницы-ласки, живущей под горой на даче, у источника с Живой водой. А по пути к источнику Мертвой воды — это мы их так называли, эти родники, — там росли сотни грибов, по всем склонам и овражкам… Грузди, величиною с голову, целые поляны сыроежек, которые можно бы косой выкосить …Белые, опята, подберезовики… Местный деликатес — розовые мухоморы… И от самой лесной опушки — поле разогретой на солнце душицы, чабреца и шиповника. А дальше — буковые леса, величественные, в которые вступаешь, словно в храм. И полуразрушенные вековые замки — наследники времен нашествия кочевников, времен, давным-давно канувших в Лету…

Уши Гарда были направлены в ее сторону, он чутко ловил каждое ее слово.

— Знаешь, я тоже в Н-ске не особо был счастлив. — Отозвался кот. — Постоянно меня глодали всякие невеселые мысли, как гончие псины, они нагоняли все время в извечной погоне за лучшим, престижным, дорогим… Ну ты знаешь Н-ск, что я тебе рассказываю.

И в тот год, когда я решил разорвать этот порочный круг, превратив его в такой себе иероглиф «дзен». — Кисточкой хвоста кот очертил в воздухе незамкнутый круг. — В тот год многое изменилось. Однажды проливной октябрьский дождь застал меня в доме без двух стен. Бывало, приходилось подбирать окурки. Это сейчас вспоминаешь такое с усмешкой, всего лишь как жизненный опыт, а не постоянную реальность. Но недолго это все длилось — заискивающе улыбаться и просить подачку-милостыню мне надоело. А дальше, дальше ты знаешь — бесконечный поток барышень, ремонтирующих свои Гермесы и Булгари, Шанели и Тиффани. Колечки, брошки, браслеты, цепи… Толпы тех, у кого бриллиантики повылетали, и они просят на их место вклеить фианиты, чего уж там, даже стразы Сваровски, бывало.

Като усмехнулась.

В тот вечер вино было допито.

На следующий день оба, и Като, и Гард поднялись до восхода. Они всегда теперь вставали так рано. Гард уходил далеко в лес и там выслеживал и преследовал мелкую живность. Легче всего ему удавалось сцапать мышь или лягушку. Иногда он оттачивал свое мастерство, гоняясь за жуками и бабочками. Но даже если ему и удавалось поймать кого-либо из этого списка, он отпускал их на волю — вряд ли этим можно будет похвастаться перед Като.

Девушка тоже времени даром не теряла. Она выезжала куда-нибудь в поле на деревенские бахчи и отправляла все свои деревянные стрелы с десяти метров в большую тыкву. Единственную оставшуюся серебряную стрелу она, конечно, берегла и не тупила. Она совершенствовалась и в верховой езде. Немолодая кобыла, которую она отвязала от копья в пустыне, не совсем, конечно, понимала, зачем ее целые дни напролет гоняют по полю, заставляя прыгать через те же тыквы, и часто взбрыкивала. Но падения только прибавляли Като азарту.

Однажды она вернулась в хижину, мокрая от пота и вся в пыли после скачки, и обнаружила на столе свежепойманного фазана. Правда, у него одно крыло было меньше другого, но все же это была первая серьезная добыча Гарда, и он не упустил случая похвастаться. Като запекла дичь на вертеле, и у них получился шикарный ужин.

Те дни, когда им приходилось совершать набеги на пасущуюся скотину из деревни, чтобы прокормиться, давно прошли. Кто-нибудь из них теперь всегда приносил домой добычу, и они вели своеобразный счет пойманный животным.

А то утро, о котором пойдет речь, было особенным. Они проснулись почти одновременно и вместе решили поохотиться.

Утки на болоте поднялись в воздух, как только услышали стук лошадиных копыт, Като ни в одну из них не попала, и Гард уже раскаялся, что взял ее сюда с собой. Потерпев неудачу на болотах, они свернули в девственную чащу леса.

Шагах в двухстах от них на залитой солнцем прогалине тонконогая лань с пятнистой шкуркой слишком поздно сообразила, что она здесь не одна. Короткий миг — и она полетела, как стрела, едва не натыкаясь на стволы вязов. Она мчалась, наверное, быстрее ветра, но уж точно не быстрее Гарда. Огромными пружинистыми прыжками расстилаясь по земле, он нагонял лань. Еще чуть-чуть, и он бы прыгнул ей на спину, но та на мгновение обернулась и попыталась ударить его копытом. Като вскрикнула, видя, как острое копыто прошло всего в каком-то миллиметре от увернувшегося Гарда. Лань то и дело останавливалась, но в этот момент подоспевала Като на взмыленной лошади, заставляя копытное прекращать отчаянную оборону и снова пускаться в бегство. Кот не отставал от жертвы ни на шаг, но покончить с ней один на один не мог — слишком велика была вероятность, что та пробьет ему копытом голову или сломает пару ребер.

Като достала лук и на скаку прицелилась. Может, она бы и попала в цель, но лань и Гард все время менялись местами. Стрелять было слишком рискованно, ведь она могла ранить кота. А эти двое тем временем уносились все дальше и дальше, и в конец совсем пропали из виду.