К тому времени в одном из ближних посёлков хуссарабы смогли, наконец, найти проводника. Проводником вызвался быть сам деревенский староста с чудным именем Пуа. Это был иссохший, черный как головешка старик с копной сивых курчавых волос, напоминавших овечью шерсть. Как и все жители деревни, он носил только набедренную повязку из грубой ткани, а на животе и на груди у него были светлые узоры, похожие на шрамы.

Пуа изъяснялся на каком-то странном языке, отдаленно похожем на язык Равнины. Такур и некоторые хуссарабы хоть и с трудом, но понимали его.

Пуа сказал, что проплывёт с ними до следующей деревни, а на вопрос, далеко ли она, ответил, что не так далеко: плыть надо несколько дней.

Такур спросил, плавал ли Пуа по Зуаре ниже соседней деревни. Пуа ответил, что нет, но вот в той деревне есть совсем старый жрец, который спускался до дельты Зуары и побывал в чудесных деревнях, в которых дома похожи на утёсы: они сделаны из камней.

Такур поинтересовался и маленькой рыбкой, убившей воина. Пуа ответил, что эти рыбки живут в животах крупных животных — буйволов, например. Они чувствуют запах мочи и плывут на запах. Для человека они не опасны, гораздо опаснее стаи мелкозубых хуу, способных обглодать целого буйвола за короткое время, — конечно, если почуют кровь. Но если у человека нет трещин на коже, царапин или ран, бояться нечего.

Вся деревня вышла провожать отряд. На готовые плоты, связанные цепью, полуголые женщины и дети складывали еду: связки неведомых фруктов и овощей, сушеную рыбу, съедобные коренья.

Такур усомнился в съедобности некоторых даров, тем более, что уже несколько дней большая часть его людей страдала поносом от незнакомой пищи или плохой воды. Дары он, конечно же, принял, но позаботился о том, чтобы запастись свежей водой из родника, бившего на окраине деревни.

Плоты столкнули в воду и медленная коричневая река понесла их вперед, постепенно отдаляя от берега.

Несколько дней, проведённых на плотах, окончательно вымотали людей, и все были рады, когда Пуа объявил, что близится соседняя деревня.

Деревня действительно появилась за поворотом — всё те же островерхие хижины на сваях, с лесенками, сплетенными из лиан.

С помощью самодельных рулей и вёсел воины повернули плоты к берегу.

На берегу Пуа встретил еще более древний старец, тоже с рубцами на груди. Только кроме набедренной повязки местный жрец носил ещё и травяное бубу, а также ожерелье из человеческих зубов.

Жрец уединился с Пуа в круглой хижине в центре деревни. Они долго разговаривали о чем-то, а хуссарабы разбрелись по берегу, падали прямо в траву, наслаждаясь твердью под ногами.

Такур ждал, сидя на плоту, у входа в хижину, сооруженную для него, — остальные спали под натянутыми пологами.

Когда из хижины вышел Пуа и бегом кинулся к берегу, Такур насторожился. А когда понял, что Пуа испуган и хочет о чем-то предупредить, размахивая руками, — поднялся, сунул руку в хижину, доставая лук.

И в этот момент в бревно совсем рядом с ним впилась странная стрела — тонкая, похожая на шип.

Такие же стрелы посыпались из леса на отдыхавших воинов.

Пуа, вскрикнув, упал; из спины его торчал шип.

Такур крикнул, поднимая людей, потом поднял лук, выискивая глазами противника. Наконец, он заметил их — смуглые тела мелькали в гуще леса на краю деревни, и в мангровых зарослях, спускавшихся в самую воду.

Такур выпустил несколько стрел и не без удовольствия расслышал вопль боли. Раненый с шумом рухнул в воду с нависшего над водой дерева, в листве которого он прятался.

Такур взял кожаный круглый щит и, прикрывшись им, выскочил на берег. Несколько воинов поспешили к нему. Они подняли Пуа и перенесли на плот.

Тем временем с десяток хуссарабов уже вооружились луками и начал отстреливаться.

— Всем на плоты! — скомандовал Такур. — Стреляйте зажигательными стрелами!

Легкие хижины запылали одна за другой. По берегу, в дыму, заметались полуголые люди.

Плоты медленно сносило на стрежень, стрельба прекратилась.

Такур склонился над Пуа.

— Что такое? — спросил он. — Почему твои соседи напали на нас?

— У них началась война, — прошептал Пуа побелевшими губами. — Они воюют с другой деревней, которая стоит ближе к горам. Та деревня напала на эту, воины утащили нескольких младенцев и женщин. Одних съели, других сделали пленниками. А ты и твои люди слишком необычны, и воины деревни, которые прятались в лесу, решили на всякий случай убить вас…

Такур слушал молча и сосредоточенно.

— А в твоей деревне? — внезапно спросил он. — Мы не видели в ней мужчин.

— Мужчины прятались в лесу. Они тоже хотели напасть, но я заставил их поверить, что вы не станете причинять зло.

Лекарь хуссарабов осмотрел рану Пуа и хотел было вытащить стрелу-шип, но Пуа поднял руку и сказал:

— Это всё равно не поможет. Стрелы окунают в сок одного ядовитого растения, и тело, в которое попал яд, долго не живёт…

Тем не менее, Пуа прожил до вечера. А потом его скрутили судороги, мышцы напряглись так, что он поднялся над кошмой, опираясь на нее лишь пятками и затылком. Потом тело скрючилось и стало быстро чернеть. Глаза Пуа к этому времени уже остановились и остекленели.

Прошло еще несколько дней. И однажды Такур, дремавший в своей хижине, был разбужен возгласами. Преодолевая недомогание, которое всё последнее время мучило его, Такур выглянул. И замер от удивления.

Рядом с плотом проплывал корабль. Низкий, крутобокий, с парусом, сплетенным из бамбука на манер циновки.

На борту корабля стояли смуглые люди в желтых, голубых, серых рубахах и в штанах, подкатанных выше колен. Они держали в руках круглые плетеные шляпы и в изумлении глядели на хуссарабов.

Корабль проплыл совсем рядом — до него можно было достать веслом.

Когда корабль миновал последний плот в связке, люди на корабле надели на головы шляпы и разом загомонили на неизвестном языке, в котором голос то повышается, то понижается, а звуки кажутся нечленораздельными.

Прошло ещё несколько дней. Такур видел, как постепенно меняются берега. На многих участках лес был вырублен или выжжен, поля зеленели всходами. На полях работали люди в круглых шляпах и в балахонах синего, желтого, розового цвета. Между полями вились узкие дороги, по которым буйволы тянули одноосные повозки.

Такур решил причаливать.

Но пока воины ворочали веслами, сворачивая к берегу, из-за деревьев показались строения — множество хижин, стоявших у самой воды, с деревянными мостками-причалами, с многочисленными лодочками.

А дальше, за хижинами и лесом мачт, поднимались настоящие дома — деревянные, с причудливо изогнутыми крышами; а за этими домами высились и целые многоэтажные дворцы, окруженные садами.

— Это город царства Дин, — сказал Такур. — Это последнее царство мира; этим царством кончается земля.

Он повернулся и крикнул воинам:

— Близок край земли! Это — конец похода!

Аххуман и Намухха сидели на гигантских утёсах, свесив ноги вниз. Перед ними вправо и влево тянулось сверкающее в лучах восходящего солнца ожерелье Зеркальных озер.

Аххуман, как в детстве, лепил из кусочков глины человеческие фигурки. Они были похожи на живых людей, а когда Аххуман осторожно опускал их на скалы, — они и вправду оживали, начинали играть и баловаться, пока не рассыпались, когда из глины выходила вся влага.

Намухха — тоже как когда-то в детстве, — выстругивал обсидиановым ножом игрушечный меч из цельного ствола гигантского фикуса. Меч получался кривоватым и слишком непрочным. Но чтобы разбивать глиняные фигурки, другого и не требовалось.

— Я вижу, ты нашел настоящего героя, — сказал Намухха, искоса посмотрев на брата.

— Ты, я вижу, тоже, — неохотно отозвался Аххуман. — Несчастного полоумного человека…