Он задремал. И сквозь дрёму услышал окрик часового. Волны помешали ему расслышать, что крикнул часовой.
Потом часовой крикнул снова и замолк.
Ар-Угай с трудом разлепил глаза. Снаружи поднялся ветер, и волны гремели о берег всё грознее, и тяжесть их становилась такой, что островок содрогался.
Ар-Угай вздохнул и решил, что надо выбраться из шатра, посмотреть, всё ли в порядке…
Он откинул полог. В шатёр ворвался ветер и надул его так, что Ар-Угай испугался, что колья не выдержат, и шатёр вот-вот взлетит.
Он выскользнул наружу.
Ревели волны, и ветер швырял пену далеко от линии прибоя. Костры были погашены, и лишь смутные далекие зарницы временами бросали на островок мертвящий свет.
— Эй! — позвал Ар-Угай, не видя часового. — Хуттах!..
Голос его глушили волны, сносил ветер.
Держась руками за землю, Ар-Угай на коленях пополз к соседнему шатру.
Шатер был распахнут, и полог рвал ветер; полог то откидывался, открывая шатер, то захлопывался, и Ар-Угай отчего-то почувствовал страх. Он дополз до шатра, сунул внутрь голову.
— Хуттах! — крикнул он.
Никто не отозвался. Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел спящих людей, лежавших друг возле друга.
Ар-Угай толкнул ближайшего к нему. Тело оказалось неподатливым и…
Ар-Угай торопливо ощупал его руки, грудь, шею. И внезапно почувствовал, что руке стало тепло. Это была кровь. И она еще не остыла.
Ар-Угай отпрыгнул от шатра, оглянулся. Вспышка зарницы осветила черное пятно костревища и часового, лежавшего ничком, подобрав под себя руки.
Сквозь ветер и шум волн до него донеслось ржание. Ага, значит, стреноженные кони были живы, и они где-то здесь, недалеко… Ар-Угай привстал и кинулся на звук, но внезапно под его ногой оказалось какое-то препятствие, и он рухнул, зарывшись лицом в мокрый песок.
Но он тотчас же перевернулся, выхватил кинжал. Увидел смутную тень, которая мелькнула перед глазами, и мгновенно прилегла, словно слившись с песком.
— Кто бы ты ни был! — крикнул Ар-Угай, — Человек, зверь или демон — выходи! Я хочу увидеть тебя!
И тогда что-то выросло перед ним, поднявшись прямо из песка, и рядом с собой Ар-Угай разглядел белое лицо с широко открытыми глазами. Глаза были раскосыми — это Ар-Угай понял чуть позже. А пока, не думая, он поднял кинжал и ударил прямо перед собой, метя в горло неведомому убийце. Но кинжал встретил лишь воздух, и Ар-Угай, стоявший на коленях, снова упал лицом в песок.
Почему-то вокруг была вода. Он едва не захлебнулся и вскочил, испытывая уже настоящий панический страх.
— Кто ты? Покажись!.. — крикнул он из последних сил, дрожа и силясь пронзить взглядом темноту.
Полыхнула зарница. И Ар-Угай наконец увидел его — невысокого человека в темной кожаной одежде, с кожаной повязкой на голове.
Снова ударить кинжалом Ар-Угай не успел. Его ослепила боль в груди, как будто в нее вонзилась молния. Он качнулся, захрипел, выронил кинжал, с ужасом догадываясь, что случилось непоправимое.
Он стал медленно заваливаться на спину, прямо в воду, которая всё прибывала, заливая островок.
Перед тем, как вода покрыла его целиком, он снова увидел белое лицо, нависшее над ним, и услышал непонятные, глупые и обидные слова:
— Вспомни, как он умирал, хуссарабский шакал!..
И в самый последний миг, когда свет погас, и другой, неземной свет ослепил его, он внезапно всё понял.
Но теперь это знание было бесполезно, бессмысленно; теперь ни он сам, ни его мысли и слова, ровно ничего не значили. Ни для живых, ни для мёртвых. Ни для людей, ни для богов. Больше ничего нельзя было сделать: ни пощадить, ни простить.
А потом на остров, словно прорвав невидимую плотину, с грохотом устремился прилив.
Дин
В этот самый час Такур подошел к кромке прибоя. Громадное тёплое море светилось перед ним; бежали светящиеся волны, и мириады светящихся брызг летели над ними.
Позади Такура, на холмах, спал величественный город. Перекликалась уличная стража, светили тысячи ярких фонариков, подвешенных к причудливо изогнутым краям крыш.
А здесь, внизу, шелестели пальмы, со стороны гавани доносился какой-то скрип и скрежет, и тихо шептались волны, оставляя на мокром песке голубую полоску света.
Вообще-то эту страну называли иначе, не Дин. Местные жители произносили слово, отдаленно похожее на звук разбиваемого стекла: дзинь! Они были не очень-то гостеприимны, жители Дина, но добры и миролюбивы.
Такур прошёл всю страну с севера на юг, теряя товарищей, умиравших от неизвестных болезней. До моря дошли немногие.
Оставив их в одном из постоялых дворов, которых было множество в районе гавани, Такур в одиночестве пошёл на берег. Он хотел как можно скорее выполнить свой долг, слишком долго томивший его — дойти до последнего моря.
И вот он видит его. Тёплое, ласковое, поющее.
Такур подошел ещё ближе к воде. Волна лизнула его сношенные сапоги, оставив на них светящийся след.
Такур сделал ещё шаг. И ещё. Он зашёл в воду так далеко, как только смог — пока волны не стали качать его назад и вперёд. Теперь у него светились и руки, и грудь.
Такур посмотрел вверх, на глубокую чашу небес, усыпанную крупными незнакомыми созвездьями.
Он вдохнул полной грудью запах моря, и почувствовал горечь, как будто пахло полынью. Море — подобие степи. Оно пахнет так же, и так же равнодушно к человеку.
Такур рассмеялся неизвестно от чего, и выдохнул:
— Ек-Джол!
Это означало: конец пути.
Киатта
Лухар вошел в Киатту с юга, по старой царской дороге. Он вел за собой едва четверть того войска, которое вышло из Эль-Мена. Сначала в Нуанне Тулпак заявил, что надо идти по дороге Аххага: она гораздо короче, и выводит прямо в Зеркальную долину. А там, в долине, начинается великая битва за каанский престол. В этой битве решится, кому властвовать над хуссарабским миром, простёршимся от моря до моря.
Тулпак увел с собой три четверти войска — за ним пошли хуссарабы и аххумы, которые тоже жаждали добычи, денег и славы.
В войске Лухара остались одни аххумы, гораздо меньше — намутцев, и ещё меньше — эль-менцев.
* * *
Путь был труден, но всё заканчивается. Увидев вдали сияющие под солнцем крыши Оро, Лухар вздохнул свободнее. Ему не нужны были деньги и слава. Он возвращался домой, в Ушаган.
Он велел разбить лагерь у стен города и выслать послов. Но послы тотчас вернулись:
— Некто, называющий себя Сейром — он приехал из Ушагана, — зовёт тебя, повелитель. Он говорит, что знает тебя. И ещё он просил собрать всех лекарей, которые есть в войске.
— Сейр болен? — спросил Лухар.
— Нет, не Сейр. Болен Крисс, — так он сказал. И еще он сказал, что брату Крисса, которого зовут Фрисс, — тоже требуется помощь.
Ров
Когда они выстроились в шеренги, Нгар сказал:
— Я ещё никогда не вёл в бой такое сильное войско.
Он видел только первую шеренгу; те, что стояли за нею, расплывались, таяли в тумане.
Черные всадники на черных конях. Непобедимы — потому, что мертвы.
Шумаар оглянулся и увидел, что туман позади войска начал редеть. Он осторожно коснулся Нгара:
— Смотри…
Нгар обернулся. Желтое пятно света увеличивалось, ширилось, расплывалось в стороны и вверх, и постепенно темнело, становясь сначала оранжевым, потом красноватым, потом лиловым.
Впереди, в редких полосах тумана, на краю земли, взлетали вверх языки огня. Туман над огнём гудел, испаряясь. И, освещенные сполохами, на самом краю сидели два грузных исполина. Они были так огромны, что казались горами. Их головы касались облаков. Их спины затмевали половину неба.
Нгар повернулся к войску и рявкнул:
— К атаке!
Далеко-далеко, за туманом, дробью застучали наккары, — и вдруг примолкли, словно напуганные собственной смелостью.
