Каласса задремала, свесив голову чуть не к самому светильнику. Арисса дотянулась до столика, и отодвинула его.

Стража на башнях прокричала полночь.

Снизу, сквозь каменные перекрытия, доносился веселый шум. Пир продолжался.

Спустя еще час в дверь постучали.

Арисса встрепенулась, пошарила перед собой руками, нащупала голову Калассы:

— Зачем ты заперла дверь?

— Дверь, госпожа? — отозвалась сонная Каласса. — Я не закрывала ее.

Но дверь была заперта снаружи. Она открылась, на пороге стоял один из слуг. Он щурился в полумраке комнаты, потом разглядел королеву и подошел к ней.

Поставил на стол большой поднос, уставленный тарелками с разнообразными яствами, корзинкой, полной фруктов, и большим пузатым стеклянным сосудом с вином.

— Это от его величества Фрисса, — сказал слуга. — Он велел, чтобы вы выпили за его здоровье.

Слуга подождал, потом налил вино в два позолоченных кубка из королевского сервиза — видимо, Фрисс прятал этот сервиз все эти годы, — поклонился и вышел.

— Чтоб ему подавиться!.. — крикнула вдогонку Каласса, но Арисса сказала:

— Перестань. Ты слышала? Мы должны выпить за его здоровье.

Дрожащей рукой она нащупала кубок, но вина было слишком много, а руки старой королевы давно уже тряслись от старости. Она вылила на себя чуть не все вино. Но часть все же донесла до губ, выпила.

— Твое здоровье, сынок, — сказала она.

Кубок выпал из ее руки, скатился по коленям и со звоном упал на пол.

— Жаль, — сказала королева. — Такое хорошее платье. А это вино, наверное, похоже на кровь. Разве его отстираешь?

Она сидела прямо, уставив заросшие складками глаза в полумрак, перебирала руками складки платья и покрывала, которым Каласса прикрыла ей ноги.

Каласса молчала.

По ее лицу катились слезы. Но она не шевелилась и не издавала ни звука, чтобы не потревожить королеву.

— Как ты мог допустить это? — в очередной раз прошипел Ар-Угай.

Хуараго вздрогнул, прикрывая лицо. Одна щека у него была синего цвета, и на глазах раздувалась. Губы были окровавлены, и кровавая слюна засохла на подбородке.

— Где ты был? Почему не помог? Кто этот загадочный убийца?..

От каждого вопроса Хуараго вздрагивал. Потом с трудом разжал разбитые губы, попытался ответить, но вместо этого со стоном выплюнул еще один зуб. Красный ошметок упал на пол, Хуараго испуганно взглянул на Ар-Угая.

— Я… уже докладывал… Все произошло так быстро…

— Замолчи! Ты же был рядом с ним!..

— Да… Но тот, убийца, словно вырос из-под земли… — Хуараго утер кровавую слюну. — Разреши мне напиться, господин.

— Напьешься в каземате, — ответил Ар-Угай.

Поднялся со скамьи, брезгливо оттолкнул ногой Хуараго, стоявшего на коленях, и крикнул в дверь:

— Тухта! Возьми его, отведи в подвал. Прикажи приковать к стене.

— Напиться… — простонал Хуараго.

— …И прикажешь дать ему воды.

Тухта кивнул, подхватил Хуараго под мышки и потащил к выходу.

Ар-Угай дождался, пока стих шум на лестнице, вышел на заднюю галерею.

Внизу горели четыре костра. В центре на возвышении лежало тело Верного Собаки.

Стража из личного отряда Ар-Угая недвижимо стояла у костров, огненные блики плясали на черной коже и вороненых нагрудниках. Слабый ветерок трогал лисьи хвосты на громадных копьях.

Завтра будет церемония. Дух Верной Собаки успокоится во рву. Ров уже выкопан в степи, на окраине Арманатты. Вместе с Верной Собакой будут сожжены все его наложницы и телохранители.

Какой-то таинственный враг вмешался в великие планы Ар-Угая. Хорошо, если это был просто аххумский фанатик из этих хранителей. А если это происки самого Хуараго, или даже Камды?..

Хумбаба осталась жива. Ар-Угай взглянул на юг, словно пытался разглядеть громадные черные спины Сидевших у Рва. Скрипнул зубами. Жива. Но это не надолго.

От рева труб, ржания лошадей, воплей невольниц казалось, будто плачет вся Арманатта. Горестные звуки летели далеко в степь, по всей долине Тобарры, и путники на дорогах, и рыбаки, и плотогоны, услышав отдаленный, почти потусторонний звук, оборачивались в сторону Арманатты.

Таких пышных похорон не было, даже когда умер Богда.

Сотни людей с утра двинулись в степь, туда, где виднелись горы земли, вывороченной неустанной двухдневной работой землекопов. Зигзагообразный ров был многометровой глубины, и тянулся на два полета стрелы.

Вдоль рва в несколько шеренг стояла стража.

Вначале шла полусотня телохранителей, в полном вооружении, с копьями, луками и колчанами, полными стрел. На копьях полоскались белые ленты с траурными надписями.

Тело Верной Собаки несли на руках, высоко подняв над головой. Несли поочередно, в дюжину рук. Верная Собака лежал на деревянном помосте, покрытом лучшим ковром, вытканном в Тауатте.

Следом вели толпу наложниц. Женщины выли в голос и рвали на себе волосы без передышки — за этим присматривала стража.

Затем толпой вели рабов, принадлежавших Собаке.

Ар-Угай совершил весь путь пешком, следуя чуть в стороне от общего шествия. Дойдя до рва, повернулся и стал ждать.

Те, кто был предназначен для жертвоприношения, поднимались на помост вдоль рва. Тело Верной Собаки опустили на возвышение из выкопанной земли, и Ар-Угай встал рядом с ним.

В ров сначала приказали прыгать рабам. Их было несколько десятков, и каждый нес с собой большую вязанку хвороста, корзины с плитками кизяков. Их обнаженные тела были серыми от пыли, налипшей на потную кожу.

Рабы прыгали вниз безмолвно, только иногда кто-то вскрикивал снизу, неудачно упав.

Потом с костров сняли громадные чаны с разогретой кровью земли. Чаны установили на особые носилки. Рабы с носилками с двух сторон обошли ров, опустошая чаны.

Все это продолжалось долго, так долго, что у Ар-Угая зарябило в глазах. Ему показалось, что тело Верной Собаки, лежавшее у его ног, раздулось и почернело. Над ним кружился и зверски гудел черный столб насекомых.

Надо было торопиться.

Ар-Угай поднял руку. Вскоре стало тихо, и в ров полетели пучки подожженной травы, смоченной кровью земли.

Когда пламя разгорелось, помост с телом Верной Собаки опустили в ров.

Тишина стала вновь наполняться. Негромкий ропот и гудение пламени становились все громче, пока не достигли оглушающей силы.

Пламя взметнулось вверх, выше густого черного дыма. Из пламени и дыма доносились отдельные вопли, с треском что-то лопалось, и тогда взметались фонтаны искр.

От пылающего рва попятились не только испуганные лошади, но и люди. Жар был так невыносим, что воины стали прикрывать лица щитами, а меховые опушки на шлемах начали тлеть.

Ар-Угай вытерпел, сколько мог, потом спустился вниз, оседлал храпевшую лошадь и, сдерживая ее, отъехал на безопасное расстояние.

Не только ров, но и всю местность вокруг заволокло дымом. И это был не дым, а зловонный чад.

Он уже собрался заканчивать церемонию, когда увидел рядом Тухту. Лицо его было в копоти, а рот выкрикивал что-то, силясь перекричать рев огня. Тухта показывал рукой и все что-то кричал, выкатывая глаза.

Ар-Угай в недоумении стал оглядывать стену пламени и дыма, повернулся было к Тухте — и внезапно разглядел…

Конь под ним беззвучно поднялся на дыбы, прянул в сторону, Ар-Угай изо всех сил натянул удила, пытаясь удержать коня. Но не смотреть туда он не мог.

Изо рва, охваченная огнем, вылезала черная обугленная фигура.

Она с усилием преодолела край рва, отползла, и стала подниматься. В дыму было плохо видно, и все же Ар-Угай — и все, кто был рядом, — разглядели человеческую фигуру, громадную, раздутую, черную, как кемпир из страшных сказок.

Человеку удалось встать на ноги. Это чудовище, охваченное языками пламени, быстро побежало к Ар-Угаю. Тухта взвизгнул, выхватил саблю. Телохранители попятились, выставив копья.