— Твои сотни! — фыркнул Амнак. — И много их у тебя? Две? Три?.. А у меня — двенадцать!.. И вообще, я слышал, что ты, Бараслан, еще недавно был простым сотником. Видно, успел втереться в доверие к Хуараго. И как же тебе это удалось? Хуараго не настолько падок до лести.

Бараслан, потемнев лицом, сдавленно спросил:

— Когда темник соизволит взглянуть на раба?

— Только не сейчас. Сейчас я изволю отдыхать после изнурительной дороги… Кстати, какие здесь, в Кейте, развлечения? Есть ли Храм вечной Весны с представлениями юных жриц?.. Хотя вряд ли… Судя по царскому дворцу, это настоящее захолустье. Ладно. Ступай. Тебя вызовут.

Карша лежал на тонком слое трухлявой соломы в каменном мешке подвала. Когда-то здесь хранили вино, но потом вода подтопила фундамент, подвал стал сырым и непригодным для хранения припасов. С тех пор здесь обитали лишь крысы, белые водянистые пауки, слизни и двухвостки.

Карша ожидал, что за ним придут. Начнут бить плетьми, вздернут на дыбу, — и ждал этого без особого страха.

Но никто не приходил. Тусклый свет пробивался сквозь небольшую отдушину в дальнем конце подвала. Когда глаза привыкли, Карше казалось, что света вполне достаточно.

Однажды он захотел напиться. Он перевернулся на живот — руки его были связаны и подтянуты к коленям — и постепенно, совершая самые странные движения, подполз к стене, выложенной диким камнем. По камням по капле сочилась вода. Карша стал слизывать их, и слизывал, пока не почувствовал, что онемело все тело, и он не сможет сдвинуться с места.

Тогда он уснул.

Когда он проснулся, в подвал вошел, пригибаясь, Бараслан.

Он был один, и в руках у него не было ни плети, ни даже дубинки. Он подошел к Карше, присел. Достал нож и перерезал ремни. Карша повалился на пол мешком — словно все кости его растворились от сырости.

Бараслан ушел и снова вернулся — с кувшином холодной воды и большим куском хуссарабского хлеба — лепешки из пресного теста.

Он приподнял голову Карше, и стал лить воду в рот. Карше не сразу удалось открыть рот, а потом он закашлялся. Но Бараслан был терпелив, и Карша, наконец, напился.

Прислонившись спиной к сырой стенке, он впервые прямо взглянул на Бараслана. Тот сидел на корточках, на расстоянии вытянутой руки.

— Скажи мне, кто передал тебе знак хранителя, — сказал Бараслан. — Я не буду бить тебя. Я клянусь, что ты останешься жив. Более того — я верну тебе свободу, дам новое имя и отправлю в любой город, по твоему желанию. Хочешь в Ушаган?

Карша молчал.

— А в Марпессу?

Карша вздрогнул всем телом — он никак не ожидал услышать родное название из уст хуссарабского сотника.

Марпесса. Небольшой городок, улицы-лестницы, домишки карабкаются в зелени изумрудных холмов. А внизу — мелководный залив, вода которого зеленая в ясную погоду и серая — в ненастье. И треугольные паруса кораблей на горизонте: в Марпессу корабли заходили редко.

Карша опустил голову. Марпесса. Есть ли еще такой город? Может быть, его уже нет, остались только развалины на черных, обугленных от пожаров холмах, жалкие люди в лохмотьях, живущие в норах, выкопанных на обрывистых склонах…

— Я не знаю, кто хочет убить Домеллу, — сказал Бараслан. — Но я знаю, что опасность по-прежнему велика. И, кажется, опасность грозит не только ей. Хочешь знать, кому еще?

Бараслан вгляделся в лицо Карши.

— Можешь догадаться и сам. Власть — сладкая вещь. И тот, кто рвется к власти, ни перед чем не остановится.

Карша молчал.

Бараслан вздохнул.

— Наши полководцы после смерти Богды-каана уже не хотят дружить. Они сидят каждый в своем улусе, и мечтают только об одном: окончательно отделиться от Тауатты. Или от Арманатты. Теперь ты понимаешь, кому мешает Домелла?

Карша открыл глаза.

Она мешает всем вам, — подумал он. Вам, и еще тем предателям, которые уже несколько лет служат вам, хотя называют себя аххумами, киаттцами, арлийцами…

Но нет у них родины, как бы они себя не называли. Их родина — предательство.

— Что? — спросил Бараслан.

Наверное, последние слова Карша произнес вслух.

— Чего ты хочешь от меня, Бараслан? — спросил он надтреснутым, отвыкшим от речи голосом.

— Хочу знать, кто этот хранитель. Насколько мне известно, все они давно уже мертвы.

— Я не знаю, кто он, — ответил Карша.

Бараслан недоверчиво покачал головой.

— Ты, начальник агемы темника Музаггара, многое должен знать. Если только годы рабства не отшибли тебе память…

— Отшибли, — согласился Карша. — Поэтому ни о чем не спрашивай.

Бараслан раздавил ногой проползавшую по полу гигантскую двухвостку. Вздохнул.

— Жаль.

Он поднялся на ноги, сильно нагнув голову, чтобы не задеть потолок.

Двинулся к выходу, на полпути остановился:

— Приехал Амнак. Темник Камды. Он считает, что твои знания никому не нужны, и знак хранителя, найденный у тебя — теперь стала обычной, никому не нужной безделушкой. Может быть, так оно и есть. Но только живым ты отсюда все равно не выйдешь…

Дверь подвала заскрипела. Полоса света сжалась в нитку и пропала.

Тьма хлынула на Каршу.

Ничего. Это ничего. Глаза быстро привыкают. Ко всему. И к свету, и к тьме. К несправедливости и жестокости. К обману и вероломству.

Карша нащупал лепешку, оставленную Барасланом.

Пожевал. Запил водой из кувшина. Вода была очень вкусная — вкусней сладкого киаттского вина.

И внезапно он понял, о чем говорил Бараслан. Если убийцам не удалось убить Домеллу, — значит, они постараются добраться до ее сына. Аххага Второго. Каан-бола. Он с трудом проглотил кусок лепешки и повернулся к двери. Потом — к отдушине в противоположном конце подвала.

Потом привстал, кряхтя, и стал ощупывать кладку. Камень за камнем, камень за камнем. При такой сырости связка должна была разрушиться. Хотя бы один из камней должен шататься.

Дальше будет легче.

Он не знал, сколько времени прошло. Наверное, много — он успел найти камень, который вынимался из стены. Разбил кувшин и осколком раскрошил связки и успел раскачать и вытащить еще два камня, находившиеся рядом, а потом освободить два камня из второго ряда.

Дверь открылась внезапно и снова появился Бараслан.

— Я вижу, ты в добром здравии, — сказал он.

На этот раз он был не один — светильник держал низкорослый хуссараб.

— Готовься: тебя хочет видеть темник Амнак. Он будет допрашивать тебя. И сомневаюсь, что ты сюда вернешься.

Бараслан сам связан локти Карши за спиной и повел к выходу.

Солнечный свет ослепил его, и первые минуты Карша ничего не видел. Он упал бы, если бы Бараслан не поддерживал его за связанные локти.

— А, это и есть твой страшный хранитель? — спросил Амнак, увидев Каршу.

Каршу поставили на колени перед темником; сам темник сидел на возвышении, почти утопая в подушках. Его ноги были босы, и ухожены, как у женщины, с накрашенными ногтями и натертыми хной ступнями.

Бараслан молча кивнул.

— Ну, — спросил Амнак. — Ты по-прежнему не хочешь говорить?

Карша исподлобья взглянул на Амнака.

— Ты еще ни о чем не спрашивал, темник.

— Ой-бой! — притворно всполошился Амнак, хватаясь за голову. — Видно, память подвела меня. Как же это я забыл тебя спросить? Ой-бой!..

Два обжигающих удара — справа и слева — почувствовал Карша; удары были так точны и последовательны, что Карша сохранил равновесие. Через голову, руки и спину вытянулись два сочащихся кровью рубца.

Карша не поднял головы. Он побоялся, что любое движение вызовет новые удары: палач с витой плетью стоял наготове.

— Молчит! — всплеснул руками Амнак. — Бараслан! Видно, ты слишком хорошо кормил его, давал пить и спать. Ты плохо сделал, Бараслан.

Карша увидел, что палач развернулся, и едва уловимым движением плетки рассек Бараслану лоб и щеку, едва не задев глаза. Бараслан не пошевелился.