К четырем часам утра я был пьян в стельку. И тут потребовал соединить меня с Каннами. Я с трудом ворочал языком и постарался говорить как можно отчетливее, когда Анжела, спустя довольно долгое время взяла наконец трубку. Она не сразу сообразила, с кем говорит.

— Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего, — сказала она. — Где ты? В «Мажестик»? Почему ты звонишь в такую рань?

— Я в Дюссельдорфе, — сказал я.

— Где?

— В Германии. В Дюссельдорфе. — Теперь мы говорили с ней по-французски, Анжела была еще слишком скована, чтобы говорить со мной по-немецки.

— Ты не в Каннах?

— Нет. Мне пришлось вернуться.

— Ты не позвонил мне перед отъездом.

— Мне не хватило духу.

— Офицеры уголовной полиции вчера были у меня. Искали тебя. Ты исчез после того, как ушел от меня. Где ты был?

— В каком-то баре. И потом у путаны, — сказал я. — Килвуд убит.

— Я знаю. Знаешь, что здесь творится. Тучи репортеров. Со всего света. Адвокаты Килвуда. Американские полицейские чины. Но все делается втихую. Газеты сообщают лишь о самом факте убийства. Судя по всему, хотят избежать скандала. О, Роберт, почему ты мне солгал?

— Я сказал тебе правду.

— Да. Под конец. А вначале ты мне солгал.

— Зато сейчас уже не лгу, Анжела, — сказал я. — Я расстался с женой. Я навсегда от нее уехал…

— О Господи… — вздохнула Анжела.

— …и говорю сейчас из отеля. — Я назвал, из какого именно и дал номер здешнего телефона.

— Погоди… Погоди-ка. Мне нужно найти очки… И чем записать… Так какой номер?

Я повторил все еще раз, и она записала под диктовку.

— Я расстался с женой, чтобы ты убедилась, что я сказал тебе правду. Я больше не люблю ее, уже давно не люблю. Завтра я пойду к адвокату — то есть, уже сегодня — и подам на развод. Меня, конечно, признают виновным.

После этих слов Анжела так долго молчала, что я подумал, будто она положила трубку.

— Анжела!

— Да. — Ее голос упал до шепота. — Приходи, Роберт…

— Конечно, Анжела, конечно, я приду, — заторопился я, и боль, разлившаяся по всему телу, улетучилась, как по мановению волшебной палочки.

— Когда ты придешь?

— Еще не знаю.

— Но скоро?

— Как только смогу. Но еще не знаю, когда. Мне придется немного поработать здесь. Но завтра вечером я тебе позвоню, хорошо?

— Ты можешь звонить, когда угодно, — сказала Анжела. — Утром, вечером, ночью, на рассвете, вот как сейчас. Я всегда буду дома и буду ждать твоего звонка. Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно, — ответил я. — И в то же время я счастлив, бесконечно счастлив.

— Я тоже, — сказала Анжела. — Я тоже, Роберт. Но все же скорее ужасно. Мы поступаем дурно, Роберт.

— Ничего подобного, уверяю тебя, мой брак давно был чистым фарсом.

— Да, теперь я верю тебе. Не то и теперь не стала бы с тобой разговаривать. Тем не менее, мы поступаем дурно, Роберт.

— Нет, — возразил я.

— Да, — настаивала Анжела. — И Бог покарает нас за это.

— За то, что мы любим друг друга? — спросил я.

— Ты знаешь, за что, — сказала Анжела. — Нельзя тянуть жребий с Богом.

— Но я не могу поступить иначе, чем поступаю, — сказал я. — С тех нор, как полюбил тебя, Анжела.

Вновь наступило молчание, показавшееся мне бесконечным. В телефонной трубке зашуршало. И потом раздалось:

— И я не могу, Роберт. Я тоже уже не могу поступить иначе.

— Все будет хорошо с нами, — убеждал я Анжелу. Она молчала.

— Ты мне не веришь?

— Нет, но мне так хотелось бы верить. Ведь ты сейчас пьян, правда?

— Да, — признался я. — И очень.

— Мне бы тоже хотелось сейчас напиться, — сказала Анжела. — Ну, до завтра. Завтра вечером я буду ждать твоего звонка, Роберт. Я… — Тут связь почему-то прервалась. Я подумал было заказать разговор с Каннами, но потом оставил эту мысль.

Так я сидел, положив ноги на столик, прихлебывая виски и глядя на многочисленные огоньки аэропорта, напомнившие мне Канны. Один лайнер летел прямо на отель. Я видел, как он приближался, мигая огоньками, потом круто взмыл вверх. Реактивные двигатели рокотали глухо, и все вместе вдруг показалось мне нереальным, абсолютно нереальным.

Зазвонил телефон. Я услышал его звонок сквозь сумятицу тяжких сновидений и подумал, что это мне только снится. Мне снились в эту минуту огромные змеи, целый клубок змей, с которыми я боролся не на жизнь, а на смерть. Змеи явно намеревались задушить меня.

И вдруг зазвонил телефон. Нет, то был не сон. Я вскочил, разом проснувшись и не понимая ни где я, ни который час, ни какое число, ни кто я такой, — нет, в самом деле, ничего этого я не мог бы сказать. Телефон опять зазвонил. Я не мог видеть аппарата, потому что из-за задернутых штор в комнате было почти темно. И мне все еще мерещилось, что змеи сдавливают мое тело; и волосы, и лоб, и весь я просто был насквозь мокр от пота.

Где я? Где этот проклятый телефон? Нащупывая его одной рукой, я опрокинул стакан с водой, стоявший на ночном столике, попал рукой в лужицу, стекавшую на пол, и наткнулся на что-то твердое — телефон. Я поднял трубку. Моя рука дрожала, когда я подносил трубку к уху.

— Да?

— Доброе утро, господин Лукас, — сказал девичий голос. — Вы просили вас разбудить. Сейчас семь часов.

— Семь часов, — тупо повторил я.

Я хотел положить трубку, но не нашел рычага, стал обеими руками нашаривать включатель настольной лампы, нажал на него, и отвратительный, слишком яркий свет внезапно разлился по комнате. Что это за… И тут я все вспомнил. Да это же мой номер в гостинице! Ну конечно, я же просил разбудить меня в семь часов. Ведь я нахожусь в «Интерконтинентале». Я оставил свою жену. Ради Анжелы. И в четыре утра еще разговаривал с ней. Значит, не поспал и трех часов. Я знал, что опять засну, если немедля не встану, а спать мне было никак нельзя. Я увидел, что вода, пролившаяся из стакана, стекла со столика на пол и образовала темные пятна на ковровом покрытии. Я набрал в легкие побольше воздуха и рывком вскочил с кровати — слишком быстро, потому что закачался и чуть не упал. Голова раскалывалась от боли. Это все виски, слишком много я его выпил за эту ночь. Я все еще не протрезвел. Ощупью я кое-как доковылял до окна спальни и раздернул шторы. Ослепительный солнечный свет больно резанул меня по глазам. Я прижал обе ладони к лицу. Там, за окном, раскинулось летное поле.

Сегодня четверг, восемнадцатое мая, подумалось мне. Конец моей прежней жизни. И начало новой? Надеюсь. Жизни, полной любви. Но как прийти к этой новой жизни? Об этом я не думал в то утро, об этом я задумался лишь потом — о целом Эвересте проблем и трудностей на моем пути к Анжеле. В это утро, когда голова раскалывалась, а мысли расплывались от выпитого, я думал лишь об одном: нынче ночью ты положил конец прежней жизни. И в этом конце заключено начало новой. Я был очень серьезен. Серьезен и намерен отныне все делать правильно. И казался себе донельзя беспомощным. Таким вдруг одиноким, всеми покинутым. Мне очень хотелось позвонить Анжеле, но я боялся ее разбудить. Я принял горячий душ, потом долго держал голову под струей ледяной воды, побрился, но ни головная боль, ни подавленное настроение не прошли. Я заказал два больших чая, таблетки от похмелья и бутылку минеральной воды. Чай и таблетки наконец помогли. Мне полегчало.

7 часов 45 минут.

Сегодня у меня было много дел. Сначала я позвонил Фонтана, еще по его домашнему телефону. Доктор Пауль Фонтана был моим адвокатом более двадцати лет. Я сообщил ему все, что произошло, и сказал, что мне нужно срочно с ним поговорить.

— Когда? — только и спросил он. Голос его звучал спокойно и приветливо, как у врача. Я никогда не слышал, чтобы он говорил иначе.

— Пауль, я сам не знаю, когда. Мне надо заехать на фирму. Может статься, что Бранденбург зашлет меня к черту на рога. Но к вечеру — это самое позднее — я при всех обстоятельствах должен освободиться. Если что-то помешает, я тебе перезвоню.