Я подумал: «Как странно. Я еще никогда в жизни не плакал». И сказал мальчику:

— Это от дождя, понимаешь? Мое лицо намокло под дождем в аэропорту.

Он только посмотрел на меня.

— Ты что — не веришь мне?

— Не верю, — сказал малыш по имени Олаф.

Внизу подо мной расстилалось море, синее, как небо.

Солнце стояло уже низко над горизонтом, но все еще светило, когда мы прибыли в Ниццу. Лайнер подлетел к посадочной полосе со стороны моря, сделав большой разворот. Пока он останавливался и мы выходили, мной владели два сильных чувства: мне было слишком жарко и в то же время очень хорошо на душе. Мне показалось, что я очутился в другом мире. Повсюду в ярком свете солнца все цвело и благоухало. Свет этот был совсем другой, не похожий на тот, который я когда-либо видел в других местах. При всей своей яркости он действовал успокаивающе и был приятен, равно как и ветерок, мягкий и ласковый, словно теплая ванна. И люди здесь тоже были другие, не такие, как в других известных мне местах, — они были веселые, приветливые и держались непринужденно.

Я стоял у ленты транспортера, по которому двигался мой багаж, и несмотря на жару мог дышать всей грудью. Каждый вздох разливался блаженством по всему телу, так что когда я уже ехал в такси по шоссе, извивавшемуся вдоль берега моря, я подумал: «Вот где надо было бы мне жить. Всегда. До самой смерти».

Мы ехали мимо бесконечных пляжей, усеянных людьми. И люди показались мне красивее, чем у нас в Германии. Думать так, разумеется, было глупо, ведь здесь, наверняка, было много немцев и других иностранцев. Но этот свет, и воздух, и атмосфера покоя подействовали на меня так благостно, что люди показались мне красивее, чем они есть на самом деле. Мы проехали мимо ипподрома и миновали множество маленьких коттеджей, в основном деревянных, в которых помещались ресторанчики.

— Если вам захочется отведать буйабеса, лучшей рыбной похлебки с чесноком и пряностями, какая только есть на побережье, приезжайте сюда, мсье, — сказал таксист. И показал рукой на выбеленный известью сарайчик у самого берега. Я успел прочесть вывеску: «Тету». — Буйабес вам приготовят и в других местах, но нигде он не будет таким вкусным, — добавил он. Небо было синее, как море, но на западе оно уже окрасилось багрянцем, и скалистые склоны длинной горной гряды вдали вспыхнули в ответ ярким пламенем.

— Как называются эти горы? — спросил я.

— Это Эстерель, — ответил таксист. — Туда вам тоже обязательно надо съездить, если будет время. Вы приехали по делам?

— Да.

— Все равно вам непременно надо выкроить время и все посмотреть. Все окрестности Канн: Валори, Биот, Антиб, Грас, Ванс, Хуан-ле-Пен, Сен-Тропез, рыбацкие деревушки… Здесь чудесно, мсье. Я говорю это не из местного патриотизма. Я и сам приехал сюда только после того, как де Голль махнул рукой на Алжир. А до того жил там. У меня было там большое поместье. Пришлось уехать. Знаете, как нас называют?

— Да, — ответил я. — «Пье нуар», «черноногие». Так французы прозвали своих соотечественников, которым пришлось убраться из Алжира.

Столько ему наобещали во Франции, — добавил шофер, — но ничего не выполнили.

И он, бывший крупный землевладелец, работал таксистом, чтобы прокормить семью. На севере у него было бы больше возможностей. Но его семье нельзя ехать на север, им нужен здешний теплый климат, а то они разболеются.

Я увидел роскошные белые виллы, окруженные просторными парками, в которых росли пальмы, сосны, эвкалипты и пинии. Вдоль моря шла скоростная автострада, по которой мы мчались, вплотную к ней тянулись железнодорожные пути, а за ними высились гряды холмов, на склонах которых и раскинулись белые виллы. Некоторые из них были старинной постройки. Дважды мимо нас проносился экспресс. В это время дня движение на автостраде было весьма оживленное. И мы только через час приехали в Канны. Шофер быстро вывернул на бульвар Круазет — широкую улицу, разделенную надвое зеленой полосой из цветников и пальм. Одна сторона улицы была застроена белыми зданиями дорогих отелей и вилл, проглядывающих сквозь густую листву, другая представляла из себя берег моря. И повсюду множество благоухающих цветов — голубых, красных, желтых, пурпурных, оранжевых. Я почувствовал, что начинаю обливаться потом. По сравнению с Дюссельдорфом было очень жарко, хотя здешние жители, вероятно, привыкли к еще более высоким температурам. Большинство мужчин носило лишь брюки, рубашки навыпуск и босоножки без задников. Женщины были в ярких брючных костюмах и легких платьях. Рядом с утопающими в зелени парков великолепными виллами и огромными отелями ютились низенькие белые домики магазинов и ресторанов. Таксист рассказывал мне обо всем, что попадалось нам на пути. Перед отелем «Карлтон» он обратил мое внимание на участок пляжа, где загорали одни мужчины.

— Это пляж педерастов, — сказал он. — Здесь это вполне официально.

— В Каннах много педерастов?

— Достаточно, — ответил он. — Но зато во всей Франции вы не найдете столько красивых женщин, как здесь, мсье. Сами увидите.

Мы подъехали к моему отелю. «Мажестик» стоял в некотором удалении от дороги, к нему вел широкий белый пандус, огибавший большую цветочную клумбу. Пока выгружали мои чемоданы, я расплатился с таксистом и огляделся. Слева от входа в отель, если стоять к нему лицом, тянулась просторная терраса. Сейчас почти все места на ней были заняты: был час аперитива. Перед террасой находился плавательный бассейн, выложенный белым мрамором. Несколько человек еще купались. Узкая дорожка вела в подземный гараж. Я взглянул в сторону моря поверх нескончаемого потока машин, двигавшихся по Круазет. На рейде стояло несколько судов, ближе к берегу по воде носилось множество парусных яхт. Закатное солнце окрасило их паруса в кроваво-красные тона. Долго я так стоял, глядя на море, на пальмы, на толпы веселых людей и на небо, которое с каждой минутой меняло свою окраску, пока портье не подошел ко мне и не спросил:

— Вы — мсье Лукас?

— Да, — ответил я, прерывая волшебный сон наяву.

— Добро пожаловать в Канны, — сказал тот с улыбкой. — Разрешите показать вам ваш номер?

Я кивнул. Он повернулся и пошел вперед. Я последовал за ним, то и дело оборачиваясь, чтобы еще раз взглянуть на пальмы, на цветы, на море. И в самом деле я заметил очень красивых женщин и очень много весьма привлекательных мужчин.

— Хорошо, что вы сразу приехали, мсье Лукас, — сказал Луи Лакросс, представитель главного администратора средиземноморского отдела Департамента морской полиции. Он пожал мне руку, произнося мою фамилию на французский лад — «Люка́». Я позвонил ему из гостиничного номера. Окна мои выходили на Круазет и море; перед тем, как позвонить, я принял душ и посидел голышом на краю кровати, глядя, как солнце опускается все ниже и ниже, окрашивая скалы хребта Эстерель в золото, потом в серебро и под конец в бледно-голубые тона, постепенно сгустившиеся до синевы. В Каннах все еще было светло.

— Ваш шеф, мсье Бранденбург, известил нас о вашем приезде. Наши люди все еще не вернулись с места катастрофы. В том числе и наш эксперт по взрывчатке, капитан-лейтенант Виаль, вы с ним скоро познакомитесь.

Лакросс оказался худощавым человеком небольшого роста, с быстрыми движениями и быстрым умом. Говорил он тоже очень быстро, убедившись, что я его хорошо понимаю. Его контора располагалась прямо в Старой Гавани, так что из окна его кабинета мне были видны бесчисленные парусные лодки, борт к борту стоявшие на якоре у берега. Их голые мачты упирались в небо. Яхт здесь совсем не было, зато много моторок.

— Что это за лодки? — спросил я Лакросса.

— Это морские такси. Они ходят от Морского вокзала до островов. Есть тут неподалеку такие маленькие островки.

Позади Морского вокзала виднелся участок берега, где на белом песке лежали рыбачьи лодки и сушились огромные сети. Там толпилось много мужчин, катавших шары.