— Да я на тебя и не обижаюсь, просто мне больно — за тебя.

— Не надо. Не надо меня жалеть. Гляди веселее! У меня тоже радостно на душе, — сказал я. — Впереди меня ждут светлые дни.

— Ну да!

— Именно так — только светлые!

Секретарша Пауля внесла в кабинет нейлоновый мешок с почтой на мое имя, пришедшей в «Интерконтиненталь» и пересланной сюда. Мешок был довольно объемистый. И я решил предупредить в отеле, чтобы отныне почту пересылали мне по адресу Анжелы.

— Да, вот что еще, — спохватился я. — Мне нужно иметь в Каннах своего нотариуса. Не знаешь ли случайно хорошего и достаточно надежного человека?

— Кажется, в самом деле знаю одного. Минуточку… — Фонтана полистал толстую адресную книгу, потом назвал мне имя и адрес нотариуса в Каннах. Его звали Шарль Либелэ. Я все записал и попрощался с Паулем. А он, провожая меня к выходу из конторы, все пожимал и пожимал мою руку.

— Когда мы теперь увидимся? — спросил он.

— Ну, когда меня вызовут в суд.

— Да я не о том. И ты знаешь, что я имею в виду. Увидимся… по-настоящему, у меня дома, с моей женой и твоей любимой. — Я промолчал.

— Наверное, этого никогда не случится.

— Нет, отчего же, — возразил я. — С чего ты взял, Пауль? Наверняка мы тебя навестим, — сказал я и подумал, что этому в самом деле никогда не быть, нет, никогда. Теперь все окончательно встало на место, линии раздела проведены ясно и четко, меня здесь больше ничего не держало, у меня не было пути назад в Германию, и я был этому только рад. Фонтана проводил меня до двери лифта. Этого он еще никогда не делал. В приемной сидело двое клиентов.

— Счастливо! — сказал он. — Желаю тебе счастья, старик. В жизни мало кому везет. Большинство жизнь ломает. Мне было бы очень горько, если бы и тебя поломала.

— Со мной ей это не удастся.

За матовым стеклом появилась кабина лифта. Я открыл дверь.

— Всего хорошего, — сказал Фонтана странно сдавленным голосом. — Ну, входи же!

Я вошел в кабину. И еще секунду видел Пауля — высокого, худощавого и всегда так владеющего собой. Его лицо подергивалось. Потом дверь лифта захлопнулась. Я нажал на кнопку первого этажа и поехал вниз. И больше никогда не видел Пауля Фонтана.

Я долго бродил по улицам Дюссельдорфа, разглядывая все вокруг, как турист, словно никогда еще не видел эти церкви, банки, музеи, отели, театры и парки, большие магазины на Кенигсаллее, эстакады и потоки машин. Я смотрел на все это и на другое тоже, я слышал говор с рейнским акцентом и знал, что никогда больше не увижу и не услышу всего этого. Нет, уже никогда, потому что не собираюсь являться в суд для разбирательства по поводу размеров денежного содержания Карин. У меня теперь были совсем другие планы. В этот день я распрощался с Дюссельдорфом.

Я устал и поехал в отель на такси. А там сказал портье, что хочу завтра освободить номер и мне нужна экспедиторская фирма, которая бы упаковала и отправила все, что было у меня в номере. Портье обещал найти такую фирму к следующему утру. Я назвал ему адрес Анжелы и попросил пересылать туда мою почту.

— Будет сделано, мсье Лукас. Мне очень жаль, что вы нас вновь покидаете.

Я поднялся в свой номер, сел у большого окна в гостиной и некоторое время следил глазами за взлетающими и садящимися самолетами в аэропорту Лохаузен. В этот летний вечер долго не наступали сумерки. Я заказал бутылку виски со льдом и содовой, потягивал виски и просматривал почту. Попадались очень интересные письма. Я их все порвал, потому что не имел намерения отвечать — теперь, когда я начинал совершенно новую жизнь. Были среди них и выписки с моего счета в банке. После того, как я снял восемьдесят тысяч, на моем счету осталось совсем немного. Но вскоре опять будет много, во всяком случае, достаточно, чтобы давать Карин столько, сколько решит суд.

Вдруг снизу позвонил портье и сказал, что курьер принес большой конверт, адресованный мне. — Пошлите его сюда, — сказал я. В дверь постучал молодой человек, я дал ему на чай и вскрыл конверт. В нем был договор о пенсионном обеспечении, предоставляемом мне фирмой «Глобаль», которая благодарит меня за верную, долгую и самоотверженную службу, желает мне всех благ и в первую очередь улучшения состояния моего здоровья, а также спрашивает, устроит ли меня, если пенсию будут переводить на мой счет, как раньше переводили жалованье. Если я ничего не сообщу, деньги будут переводиться так же, как раньше. У меня не было намерения что-либо сообщать о себе фирме «Глобаль».

Я стал рвать все письма одно за другим, так как среди них не было ни одного, на которое я бы хотел или должен был ответить. И внезапно понял, что мне вообще нечего было делать тут, в Германии. В Каннах — да, там мне теперь придется кое-что предпринять, но в Германии? Абсолютно нечего. Под конец осталось только извещение на роскошной бумаге, в котором некто, кого я не помнил, сообщал, что женился. Извещение было составлено очень скромно и изысканно. Я долго сидел, тупо глядя на него. Потом поднял трубку и попросил соединить меня с Каннами.

И в ту же секунду услышал голос Анжелы:

— Роберт! Как твои дела?

— Отлично!

— Ты выпил, Роберт.

— Правильно. И еще выпью. На радостях, что здесь все так хорошо устроилось.

— На твоей фирме?

— Да.

— На них произвело большое впечатление то, что тебе удалось раскопать?

— Да, очень, — солгал я без особого труда. — Чрезвычайно большое. Они меня сильно благодарили… благодарствовали… Как правильно сказать?

— Прошу тебя, не пей так много, Роберт!

— Понимаешь, это я на радостях, что ты делаешь?

— Работаю, — кратко ответила она.

— Я уже сказал тебе, что я тебя люблю?

— Когда вернешься домой?

«Домой», сказала она, «домой»…

— Попробую заказать билет на завтрашний вечерний рейс.

— А раньше не получится?

— Нет.

— Почему?

— Придется подождать экспедиторов. Я хочу, чтобы доставили в Канны все мои вещи, которые я взял, уезжая из своей квартиры. Можно?

Она радостно вскрикнула.

— О Роберт! Ты насовсем переезжаешь ко мне?

— Да, насовсем, — вырвалось у меня. Нет, надо выражаться осторожнее. — Я хочу сказать, что отныне буду жить в Каннах. Если меня пошлют расследовать какой-то другой случай, то уже из Канн. И в Канны же я буду каждый раз возвращаться.

— Ко мне.

— К тебе. Я об этом прямо сказал на фирме. Они согласны. Но сперва я должен еще разобраться с этим делом, так?

— Да, Роберт, да. Ах, я так обрадовалась…

— Ты сегодня вечером дома?

— Да. А почему ты спросил?

— Потому что я хочу еще выпить! И значит, вполне возможно, еще раз позвоню тебе. Или два раза. Даже очень возможно.

— Звони мне столько раз, сколько захочешь. И как бы ни было поздно. Я буду ждать, — сказала Анжела.

Я продолжал сидеть у окна и наблюдать, как день медленно отступает перед ночью, как в аэропорте и в городе зажигаются электрические огни, при этом прихлебывал помаленьку виски и очень целенаправленно думал о том, что надо будет сделать по приезде в Канны. Думать об этом было легко.

Я заказал ужин в номер, потом опять пил из новой бутылки и опять позвонил Анжеле. В эту ночь я напился в стельку, опять звонил Анжеле, в общей сложности четыре раза, последний раз уже в три часа утра.

На следующий день в девять утра явились рабочие экспедиторской фирмы, с которой договорился портье. Их было трое — двое из них студенты, — и они ловко уложили мою одежду, слоников и вообще все мое имущество, взятое мной из дома, в два большие ящика. Третий, пожилой работяга небольшого роста, занялся оформлением документов. Я дал ему адрес, куда следует доставить ящики, подписал несколько квитанций и заплатил аванс за транспортировку. Все произошло очень быстро. Студенты бережно заворачивали каждого слоника, дабы ничего не сломалось, и вообще были симпатичные ребята. С прошлого вечера я был еще слегка навеселе, но чувствовал себя очень прилично.