Я перегнулся через сидящую за столом даму и положил оба жетона на цифру тринадцать. Главное, мне хотелось поскорее с этим покончить. Я вновь посмотрел на Анжелу, и она, видимо, почувствовала это, так как подняла голову, наши взгляды встретились, и у меня возникло ощущение, будто солнце взошло. Взгляд был таким долгим, что, казалось, ни один из нас не мог уже перевести его на что-то другое. У меня голова закружилась, я вцепился руками в спинку стула, и голоса наводнивших зал американцев, голландцев, англичан, итальянцев, французов и немцев слились в смутный гомон.

— Мсье…

Я очнулся.

Крупье, рядом с которым я стоял, обернулся и стучал лопаточкой по двум жетонам, лежавшим на цифре тринадцать.

— Это ваша ставка?

— Да.

— Сто франков на цифре тринадцать для мсье слева от меня, — сказал крупье. Другой крупье, стоявший у середины стола возле барабана и выплачивавший выигрыши, пододвинул ко мне две стопки жетонов. Я выиграл три с половиной тысячи франков.

— Сотню оставьте для персонала, — сказал я.

Небо, я бросил вызов судьбе и Ты это понял, Господи. Ты сказал «да», а теперь дай мне убедиться, что я Тебя правильно понял, дай мне удостовериться в этом, подумал я. И тут же объявил новую ставку: я поставил на цифру тринадцать максимальную сумму: тысячу пятьсот франков. Ну, яви же мне, Господи, Свою волю. Ну, яви ее сейчас.

Шарик покатился. Я не смотрел на него. Я стоял с закрытыми глазами, пока крупье не выкрикнул: тринадцать, нечет, черное не выигрывает! Шарик опять остановился на моей цифре тринадцать.

Это произвело сенсацию среди игроков.

На этот раз выигрыш пододвинули ко мне уже тремя стопками. Он составил пятьдесят две с половиной тысячи франков.

Я отделил пятьсот франков для персонала и поставил жетоны на два угла, на три стрита, одну ставку на 6 номеров от тринадцати до пятнадцати и, конечно, на первую цифру тринадцать — всякий раз по максимуму. Даже на равные шансы — цвет, дюжина и колонка — я еще положил жетоны. Другие игроки тоже попробовали ставить на тринадцать.

Шарик в третий раз остановился на тринадцати.

Коротышка-итальянец, вовсе не участвовавший в игре, вел себя, как безумный. Он протискался ко мне и потер тыльную сторону ладони о мой смокинг, чтобы приобщиться к моему счастью — так делают в Германии, повстречавшись с трубочистом. Главный крупье подошел к тому, который выплачивал выигрыши на моем столе, и они вдвоем долго считали и пересчитывали, потом крупье достал из ящика в столе очень большие жетоны и зачитал мне, сколько я выиграл по отдельным ставкам и сколько в общей сложности. Получилось двести тридцать пять тысяч пятьсот франков. Я дал пять тысяч для персонала и снял все свои ставки, которые еще оставались на столе. Я решил подвести черту. Жетонов было столько, что я не мог их унести. Пришлось служителю принести ящичек и помочь мне. Когда я шел за ним к кассе, я увидел Анжелу. Она шла за другим служителем, который нес ее ящичек.

— Вы тоже ставили на тринадцать? — спросил я ее.

— Да. — Она сияла. — Вместе с вами! Разве вы не заметили?

— Нет.

— Я ставила…

— Я ставил…

Мы с ней говорили одновременно.

— Пожалуйста, говорите вы.

— Нет, сначала вы, Анжела.

— Давайте скажем вместе, я чувствую, что мы хотим сказать одно и то же.

И мы сказали хором:

— Мы ставили на тринадцать, потому что познакомились тринадцатого.

После чего взгляд Анжелы немного затуманился.

— И будьте наготове, любовь еще грядет, — сказал я.

Она ничего не ответила. У окошка кассы крупье еще раз пересчитал ее выигрыш и спросил, все ли жетоны ей угодно обменять на деньги.

— Да, все, — кивнула Анжела.

Когда она с пачками банкнот нырнула в комнатку с сейфами, кассир стал расплачиваться со мной. Я и ему дал на чай и попросил упаковать банкноты покомпактнее, потому что их было так много, что просто рассовать их по карманам было невозможно.

Анжела вышла из комнаты с сейфами. Она улыбалась.

— Пойдемте в бар. Я умираю от жажды. Вы угостите меня бокалом шампанского?

— С удовольствием, мадам, — сказал я. — Вот только дождусь, когда мой капитал уложат.

Коротышка-итальянец прибежал, обливаясь потом, обрушил на Анжелу целый поток слов, суя ей под нос пятитысячный жетон.

— Чего он хочет? — спросила Анжела.

— Чтобы вы плюнули на жетон. Тогда он принесет ему счастье, — перевел я. — Я тоже должен плюнуть.

В общем, мы оба символически плюнули на жетон, и коротышка рассыпался в благодарностях:

— Grazie, signora, grazie, signore, grazie molto tante…[13]

Он бегом вернулся к своему столу, обливаясь потом и едва владея собой.

— Этот маленький итальянец, — сказала Анжела, — строит в Италии очень большие локомотивы. Это рассказал мне недавно один из моих друзей — здешних полицейских. Вероятно, потому так долго идут поезда от Вентимильи до Канн.

Кассир все еще возился с моим пакетом.

— Я пойду и подожду вас там, — сказала Анжела.

Я смотрел ей вслед — как она шла через весь зал по направлению к длинной стойке бара, я видел нежное колебание ее бедер и загорелую кожу спины в вырезе ослепительно белого платья, огненно-рыжие волосы. Многие женщины теряют свою прелесть при ходьбе, в особенности, если смотришь на них сзади. Но Анжела и тут была великолепна. Она держалась очень прямо и в то же время непринужденно, я любил уже и ее походку.

Я видел, что, приблизившись к стойке, она подошла к пожилой даме, сидевшей за кассовым аппаратом, регистрировавшим все порции спиртного. За стойкой орудовало много барменов. Анжела перекинулась с дамой несколькими словами и что-то протянула той через стойку. Потом быстро отошла от нее и уселась в середине стойки.

Наконец кассир увязал мой пакет. Я поспешил к Анжеле, сел на соседний табурет, заказал два бокала шампанского, и когда их подали, воскликнул:

— Число тринадцать принесло нам счастье!

Анжела приподняла свой бокал:

— Отныне провозглашаю тринадцать нашим счастливым числом! — сказала она.

— Поддерживаю, — кивнул я.

— Тринадцатое отныне будет нашим общим днем рождения. И мы будем его праздновать каждый месяц, — сказала Анжела. Она заметила, как помрачнело мое лицо. — Но по крайней мере тринадцатого числа следующего месяца вы, вероятно, еще будете здесь, — быстро добавила она. — Ведь вы об этом сейчас подумали — что будет через месяц, да?

— Я подумал о том, что будет в каждый месяц моей жизни, Анжела, — сказал я.

— Не надо, — поспешно прошептала она. — Пожалуйста, не надо, Роберт. Мы только что были так веселы. Не говорите так. И не думайте так.

— Хорошо, — успокоил ее я. — Все опять в полном порядке, Анжела.

— И вовсе нет, — сказала она внезапно упавшим голосом.

— Давайте выпьем за то, чего каждый из нас больше всего жаждет. Причем молча. Только выпьем за это и все. Хотите так?

— Да, Роберт, хочу. Вы так добры.

— А вы так красивы. И так любимы. Очень сильно любимы.

— Не надо. Пожалуйста. Лучше выпьем.

— Согласен.

Мы выпили.

Анжела сказала старшему бармену, приземистому и широкоплечему:

— Выпейте с нами один бокал, Поль.

— С удовольствием выпью за вас обоих, — отозвался Поль. Я уже говорил, что на свете почти нет барменов с неприятным характером. Поль был одним из самых приятных. — За ваше счастье! Пусть все ваши желания исполнятся.

— Поль, — спросил я у него, — какое шампанское вы любите больше всех?

— «Comtes de Champagne von Taitinger», — ответил он.

— Разрешите мне подарить вам одну бутылку шампанского этой марки. Ваши пожелания могут нам очень пригодиться.

Пожилая дама у кассы вдруг расплакалась. Поль поспешил к ней.

— Что это с ней? — спросил я Анжелу.

— Да так, ничего, — отмахнулась она. — Давайте пойдем посмотрим, как другие играют.

— Нет, я хочу знать, отчего эта дама плачет. Поль! — Тот подошел к нам, робко взглянув на Анжелу. — Поль, что случилось с вашей кассиршей? Что у нее за беда?