Армада неторопливо, с достоинством сильнейшего, приближалась к четырём кораблям, стоящим квадратом, на равном расстоянии друг от друга. Маленькая баржа, груженная порохом и зерном, сцеплённая пеньковым канатом с кормой византийского парусника «Святой Павел», находилась в центре строя, превращая прямоугольник в подобие креста.
Лишь «Святой Павел», как крупный военный корабль, мог оказать серьёзное сопротивление. Генуэзские галеры, хотя и хорошо оснащённые, с высокими бортами и прорезями орудийных бойниц, долгое время использовались для грузовых перевозок и мало были приспособлены для затяжного боя.
Весть о попавших в беду кораблях заставила василевса поспешить к Морским стенам. Одного взгляда хватило ему, чтобы признать те долгожданные суда с Хиоса, прибытие которых по неведомым причинам (были ли тому виной неблагоприятные ветра или другие, не столь очевидные обстоятетельства?) задержалось более чем на два месяца.
Хмуря брови, Константин повернулся к мегадуке.
— Что скажешь, мастер Нотар? Можем ли мы помочь кораблям, если выпустим в тыл врага часть флота из залива?
Лука угрюмо пожал плечами.
— Османы сняли с якорей лишь треть свой армады. Стоит нам опустить заградительную цепь, как оставшиеся галеры, а их не менее трехсот, не только отрежут путь нашим кораблям, но и попытаются прорваться в Золотой Рог. При десятикратном преимуществе противника сражение начинать бессмысленно. Хиосских кораблей нам всё равно не спасти, рисковать же остатками своего флота недопустимо.
— Значит, мы бессильны что-либо предпринять?
— На всё воля Всевышнего.
К императору приблизился Джустиниани. Исход событий ни в коей мере не зависел от него, но и в этой ситуации кондотьер решил воспользоваться благоприятным случаем.
— Государь, пока османы увлечены предстоящим зрелищем, самое время произвести вылазку. Я со своими воинами очищу подступы к стенам от осадных орудий, а заодно лишний раз потреплю неверных.
— Делай так, как велит тебе опыт, — согласно кивнул Константин.
Он вплотную подошел у краю башни и встал между защитными зубьями. С двадцатиметровой высоты картина происходящего развернулась перед ним, как на ладони.
Для императора было очевидным то, что подспудно чувствовали многие. То, что должно было произойти у всех на глазах, как бы символизировало войну за Константинополь, в которой неисчислимой мощи завоевателей противостояла лишь безнадёжная решимость, подстегнутое отчаянием мужество горожан. Наглядный урок преподносился со всей помпезностью: не было никакой необходимости снимать с якорей сотни судов, с окружением справилось бы и два десятка галер. Скорее всего, османские военачальники и не помышляли о пленении вражеских кораблей. Хотя как военный приз добыча была достаточно привлекательной, турки стремились к иному: одним видом своей флотилии обратить противника в бегство, настичь, окружить и только тогда демонстративно расстрелять из пушек, пуская ко дну корабли неприятеля и людей.
Южный ветер дул устойчиво, в направлении Золотого Рога.
Паруса «Святого Павла» были приспущены; неподалеку от него генуэзские галеры сошлись бортами, почти касаясь вёслами друг друга. Между капитанами, членами команд и наёмными солдатами вспыхнула ожесточённая перебранка.
— Быстрее поворачиваем обратно! — вопил ландскнехт на крайней галере.
Его бурно жестикулирующие руки напоминали дёрганные движения картонного паяца.
— Смотрите, какая громада движется на нас! Надо удирать, иначе пропадем ни за грош!
— Куда ты уйдёшь, дурная голова? — вопил чернявый сотник, размахивая перед его носом увесистым шестопёром. — Они догонят нас через две мили!
— Я никогда не отступал перед врагом и впредь не собираюсь ронять своей чести! — вторил ему рослый наёмник, выставляя на всеобщее обозрение щит с выбитым на нем родовым гербом.
— Мы пришли слишком поздно, — неслись крики с соседней галеры. — Нас подставили! Как овец привели на бойню!
— Какие же вы солдаты, дьявол вам в глотку, если при виде врага спешите показать ему свои спины?
— Вперед, на нехристей! Дорогу осилит идущий!
— Храбер заец во хмелю! На кол захотелось, дубина?
— Мне почему-то кажется, — сквозь зубы бросил капитан средней галеры своему помощнику, — что наши купцы послали оружие и провиант не ромейскому царю, а султану.
— Измена! Предательство! — кричали со всех палуб.
Византийцы на палубе «Святого Павла» хмуро вслушивались в перебранку на генуэзских галерах, не отрывая глаз от приближающейся армады. Капитан, Иаков Флатанел, криво усмехнулся и обратился к своим людям:
— Похоже, сейчас лигурийцы удерут, оставив нас один на один со всем мусульманским флотом.
— На то они и лигурийцы, — пожал плечами командир отряда хиосцев. — По мне так лучше умереть в бою, чем остаток жизни влачить ярмо у турок.
— Как видно, наши латиняне не прочь присоединиться к желающим спасти свои шкуры, — штурман кивком головы указал на приближающуюся к корме группу воинов и матросов, среди которых большинство составляли выходцы из Италии.
Из толпы вышел плечистый моряк с заломленной на ухо шерстянной шапочкой, на которую удобно было надевать железную каску или шлем. Его длинные обезьяньи руки нервно мяли красную тряпицу, отдаленно смахивающую на шейный платок.
— Пора поворачивать корабль обратно, синьор, — заговорил он голосом, в котором нарочитая бравада мешалась с привычным почтением к старшему по чину. — Мой капеллан говорил, что Господь сурово карает самоубийц.
— У тебя хорошая память, Джованни, — усмехнулся Флатанел. — А не разъяснял ли он тебе, что еще строже Всевышний карает за трусость и предательство?
— Мы только зря теряем время на болтовню! — вне себя закричал один из солдат. — Вели выкатывать пушки к бою, капитан, или поворачивай обратно — среднего не дано.
Флатанел вновь взглянул на приближающиеся суда. Его бородатое лицо на мгновение отразило происходящую в душе борьбу чувств: от сомнений и колебания до напускной решимости. Не желая признаваться самому себе, он тянул время, пытаясь отсрочить момент принятия окончательного решения. Вступать сейчас в бой не имело ни малейшего смысла: он может только зря погубить корабли и людей. Но и пытаться уйти от погони нельзя: трехмачтовый парусник легко бы оторвался от врага, галеры же генуэзцев были обречены — измученные дальним переходом, гребцы на вёслах не могли состязаться в скорости с быстроходными феллуками турок. Не менее мучительной для него была необходимость отступать, находясь в полутора милях от цели; позорно бежать на глазах у десятков тысяч горожан, бросая соотечественников в беде, без столь необходимой им поддержки, без новоприбывших солдат, оружия и провианта. Лучшее в этой ситуации — попытки маневрировать, затягивать время и, не даваясь в руки турок, вести переговоры о достойной сдаче в плен. А затем, под покровом ночи, прорваться в залив, под спасительный заслон Цепи.
Но пока он размышлял, Судьба решила всё по-своему.
С борта турецкого флагмана взвился дымок и через несколько мгновений ядро с шумом подняло столб воды в одной стадии[10] от носового бруса «Святого Павла».
— Анисим, — окликнул штурман седого канонира, нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу возле заряженной пушки.
— Покажи этим недотёпам, как стреляют христиане. Получишь золотой, если урок заставит их призадуматься.
Старик с готовностью бросился наводить орудие. Капитан невольно припомнил, что в последнем сражении с турками тот потерял едиственного, горячо любимого внука. Привычные руки быстро навели ствол и отстранившись, канонир воткнул конец горящего фитиля в отверстие запальника. Пушка дрогнула, откатилась назад, окутав палубу белым дымом. Ветер тут же разогнал дымовую завесу и моряки увидели, как из борта турецкого парусника полетели в стороны обломки досок. Через мгновение из-под палубы рванулся в небо язык багрового пламени и сильным толчком корабль разметало на куски.
