— Может быть, просто почудилось тебе? — усомнился комиссар.

— Товарищ комиссар, искры видели, кроме меня, старший политрук, лейтенант Иваниди и сержант Микаберидзе.

Комиссар задумчиво сказал:

— Значит, что-то действительно есть.

Подошел и старший политрук. Решили выслать разведку — лейтенанта с двумя бойцами.

— Пошлите с ними Вардуни, он знает немецкий, — посоветовал Аршакян.

По рядам передали приказ хранить полнейшее молчание. Движение замедлилось. Минут через сорок разведчики вернулись, и лейтенант доложил, что параллельно с батальоном, всего на расстоянии четырехсот метров, передвигается какое-то пехотное подразделение противника в составе роты или батальона.

— Идущий впереди, повидимому командир, курит трубку. Подразделение двигается в походном строю свободно. Отступающие шли бы не так. И потом — идут по шоссе. Мы разобрали немецкую речь. Подобравшись сзади, мы шли почти непосредственно за последними рядами их колонны. Они переговариваются вполголоса. Нет никаких сомнений: это они. И потом — зачем бы нашим переговариваться друг с другом по-немецки?

— А что вы расслышали по-немецки? — справился старший политрук.

— Об этом может доложить боец Вардуни.

Подойдя на шаг к стоявшим группкой командирам, Аргам рассказал обо всем, что сумел расслышать. Один из гитлеровцев ворчал: «Ну, что это за отвратительная страна — холод и грязь, холод и грязь!..» А другой отозвался: «Вот доберемся до Харькова — отогреешься в постели у русской Маруськи». Первый попросил: «Дай-ка глоток твоего шнапса!» Второй ответил: «Да ты же вылакал все, что было!»

— Хватит уж, переводчик! — остановил Юрченко.

Аргам умолк.

— Вот мерзавцы! Да, следовало бы приготовить им хорошие постели! — стиснув зубы, проговорил комиссар.

— А нет сзади частей, идущих вслед за ними? — озабоченно спросил комбат.

— Я думал об этом, — подхватил лейтенант. — Почти с километр прошли бегом в обратном направлении, поэтому и запоздали. Никого нет.

— Ясно, — заключил Аршакян. — Ну, какое решение принимаешь, комбат? Не ударить ли по ним одновременно и в лоб и в спину?

Капитан Юрченко задумался. Ведь могло случиться, что незадолго до этого прошли вперед другие неприятельские части. Вступив в бой, батальон обнаружит себя, и для него может создаться тяжелое положение. Посоветовавшись с комиссаром и старшим политруком, Юрченко согласился с их доводами: действительно, если батальон остался в окружении и другого выхода нет, атаковать придется. Кроме того, в этом случае выявится и то, откуда еще батальону может грозить опасность. Да, атаковать необходимо.

Группа, приблизительно в составе роты, двинулась ускоренным маршем в обход. Ей предстояло первой открыть огонь из пулеметов. Остальная часть батальона должна была подобраться к врагу и ударить сзади. Старший политрук и командир одной из рот пошли вперед с ударной группой. В этот же отряд влились и только что ходившие в разведку.

Через полчаса отряд добрался до шоссе. Вдали снова появились то погасавшие, то снова начинавшие мерцать крохотные огоньки. Но вот огоньки окончательно погасли. Теперь очень трудно было определить расстояние до подразделения врага.

Часть бойцов отряда залегла прямо на шоссе, в большой воронке. Остальные заняли удобные позиции по обочинам дороги и в кюветах.

Сигнал к бою должен был подать командир роты длинной пулеметной очередью.

Минуты тянулись нестерпимо долго. Хотя руководить боем должен был командир роты, ответственность в случае неудачи ложилась на Аршакяна, как более старшего по званию. Тигран знал это, но сейчас думал не об ответственности, а об успехе задания и о жизни людей Ни Аршакян, ни командир роты не собирались идти навстречу неприятелю: из всех возможных позиций самой удобной была занятая ими. Не следовало раньше времени обнаруживать себя.

Командир роты решил выслать разведку. Двое бойцов скрылись в темноте и, вернувшись, доложили, что фашистское подразделение, расположившееся на короткий отдых у дороги, на неубранных копнах пшеницы, только что поднялось и строится, чтобы продолжать марш. Разведчики слышали приказ к подъему — какое-то немецкое слово, похожее на «halt», дьявол разберет их лай!

Чувствовалась близость рассвета. На шоссе показалась головная часть подходившей колонны. Наконец-то идут! Слышится топот ног по мерзлой земле. Расстояние сокращается, уже можно разглядеть их. Но что это? Неужели это наши? На них обмундирование Красной Армии! Мысль о том, что они могли стрелять по своим, была ужасна. По телу Аршакяна пробежала дрожь, он положил похолодевшую руку на ствол пулемета, за которым залег командир роты. Думая, что старший политрук предлагает ему открыть огонь, тот осторожно шепнул:

— Пусть подойдут ближе. Будем стрелять в упор.

Колонна почти вплотную подошла к месту засады.

Можно было разглядеть даже фигуры в передних рядах.

— Что же это такое? Наши?.. — прошептал Тигран. — Погоди, не стреляй.

Он вновь схватился рукой за ствол пулемета, но в эту минуту шагавший во главе колонны оглянулся и по-немецки громко крикнул:

— Лейтенант Курц, ко мне!

— A-а, переодетые немцы! — перевел дух Аршакян и во весь голос крикнул: — Товарищи, фашисты напялили на себя наше обмундирование. Бей гадов!

Последнее слово слилось с грохотом залпа. Первый ряд колонны словно скосило. Послышались вопли ужаса, поднялась суматоха.

— В ловушку попали, в западню, боже мой! — выкрикивал какой-то голос по-немецки.

Колонна откатилась назад.

Застигнутые врасплох, перепуганные фашистские солдаты пытались бежать от огня. Но прогремели новые залпы. Попав в огненное кольцо, гитлеровцы теснились на шоссе, не соображая, что в такой скученности одна пуля может поразить несколько человек одновременно.

Паника была полной, тем более что первые же залпы свалили идущих впереди офицеров.

Стало светлее, уже можно было рассмотреть все, что происходило на дороге. Несколько фашистских солдат отбежали от шоссе. Раздалась громкая команда гитлеровского офицера:

— Рассеяться в поле! Залечь!

Фашисты не знали, что советские бойцы, поймавшие их в ловушку, предусмотрели и эту возможность и не дадут им рассеяться. Никому из них не пришло в голову открыть ответный огонь. Советские бойцы стреляли из укрытия и были невидимы для них.

Приподняв голову, Тигран огляделся. Шоссе было завалено трупами. Десятки людей падали ничком и оставались лежать неподвижно… Вначале он подумал, что все упавшие убиты наповал. Ему казалось удивительным, что командир роты продолжает поливать огнем уже убитых фашистов. Но когда вокруг засвистели пули, он понял, что залегшие на шоссе гитлеровцы ведут ответный огонь из автоматов.

Вдруг пулемет рядом с ним умолк. Откинувшись на спину, командир роты правой рукой крепко стиснул левую. Стало понятно: он ранен. Оттащив его в сторону, Тигран вернулся к пулемету. Группа фашистов, тесно сгрудившись, бежала прямо на него. Тигран, скрипнув зубами, дал очередь. Фашисты словно наткнулись на стену; Тигран видел, как они валятся от каждой очереди. Ему хотелось бить без конца, не останавливаясь. И вдруг пулемет отказал. Тигран изо всех сил нажимал большими пальцами на гашетку, но «Максим» продолжал молчать. Кто-то быстро подполз к нему:

— Позвольте мне, товарищ старший политрук. Лента кончилась, я сейчас…

Это был Микаберидзе. Быстро и ловко заправил он ленту, и пулемет снова заговорил. Встав во весь рост в придорожном кювете, Тигран крикнул:

— Сильней, бей залпами!

В эту минуту он не думал об — опасности. Была лишь одна мысль: уничтожить врага, чего бы это ни стоило.

— Бей сильней!

Тиграну казалось, что от его крика усиливаются очереди из пулеметов и автоматов. Чувство, похожее на опьянение, охватило его. Он не слышал свиста пуль вокруг себя, видел лишь бегущие прямо на него маленькие группы фашистских солдат. Они падают на землю, остаются лежать, вместо них появляются новые группы.

Кто-то тянул его за рукав, что-то говорил. Кто это, что он говорит? Но боец еще сильнее потянул за рукав, крикнул громче: