При каждом новом взрыве Митя зарывался головой в траву и немедленно же приподнимался, оглядываясь. Никого не было видно кругом, все люди как бы вжались в землю. Один раз Митя встал во весь рост, стараясь увидеть, что творится на дороге. В эту минуту два самолета снова спикировали вниз и пролетели так низко, что Митя разглядел сидевшего в кабине летчика.

Чей-то голос совсем рядом прикрикнул:

— Ложись, дурной!

Митя бросился на землю. Бомбы с воем падали словно прямо на него…

И затем наступила тишина, такая глубокая, словно весь мир мгновенно окаменел, словно ничего живого не осталось вокруг. Но это продолжалось только одно мгновение. Дорога и поле ожили. Послышались возгласы, гул моторов, одичалое ржание коней. Залегшие в поле по обеим сторонам шоссе люди поднялись с земли.

Забыв об Ивчуках, Митя метнулся к дороге. Разбитые повозки, убитые и раненые лошади… По телу мальчика пробежала холодная дрожь. Не имея сил сдвинуться с места, он с ужасом оглядывался. Повсюду перед его глазами была та же картина. Внезапно очнувшись, он громко крикнул:

— Мама! Мама!..

Словно в ответ, послышались другие выкрики:

— Мама!.. Мама!..

Матери звали своих детей.

— Коля!.. Коля!..

— Вера!..

— Дуся!..

Девочка, с оторванной левой кистью, вся залитая кровью, шатаясь, бежала с криком:

— Дедушка!.. Деда Артем!

Никогда, никогда не забыть Мите этой девочки и ее крика.

Потеряв и Ивчуков и мать, Митя шагал с толпой по полю. Все пешеходы и повозки свернули с дороги, на шоссе остались только автомашины.

Во второй половине дня в небе опять показались фашистские бомбардировщики. Пять-шесть самолетов спикировали на рассыпавшиеся по полю группы людей, которые тотчас же распластались по земле. Покачивая крыльями, самолеты покружили над полем та удалились, не сбросив на этот раз бомб.

— Нет бомб у гадов, запугать хотят, — высказал догадку какой-то старик.

После этого фашистская авиация уже не появлялась.

В надежде отыскать среди едущих мать, Митя снова подошел к шоссе и вдруг увидел Дьяченко. Сидя в той же коляске, он мчался вдоль обочины в сторону Вовчи, нахлестывая свою серую в яблоках лошадку.

Утром Митя был сердит на председателя горсовета. Но теперь он забыл о своей обиде, и сердце его встрепенулось от радости. Рядом с Дьяченко сидел какой-то человек с забинтованным плечом. Коляска уже мчалась мимо Мити, когда он громко окликнул:

— Дядя Вася!

Дьяченко с силой натянул вожжи. Конь остановился.

Председатель взглянул на мальчика.

— Это ты, Митя? А мать тебя ищет. Она едет по дороге… Ивчуки с нею. Беги, они недалеко, нагонишь.

Его слова сильно обрадовали Митю. Значит, мать жива-здорова и с нею Ивчуки.

Дьяченко поднял было руку, чтоб хлестнуть коня, но опять натянул вожжи.

— Знаешь, садись-ка к нам, Митя! Поедем вместе назад и вместе же вернемся.

Обрадованный мальчик вскарабкался в коляску, уселся рядом с незнакомым раненым. В спешке он неосторожно коснулся забинтованного плеча и, заметив гримасу боли на лице раненого, виновато произнес:

— Извините, дядя!

— Ничего, ничего, устраивайся удобнее! — отозвался тот.

— А куда мы едем? — поинтересовался Митя.

— Туда же, откуда приехали, — ответил раненый.

Конь мчался на запад, в сторону Вовчи. Лучи заходящего солнца били в глаза Мите, не позволяя видеть то, что находилось впереди. Постепенно редели двигавшиеся навстречу коляске группы пешеходов и повозок.

Коляска Дьяченко опять подъезжала к Белому Колодцу. Уже виднелись поднимавшиеся к небу трубы сахарного завода. Сколько раз приезжал сюда с Улитой Дмитриевной Митя; ведь сестра бабушки жила в Белом Колодце. Как весело играл он там со знакомыми мальчишками!

Конь замедлил бег.

— Так ты хотел остаться, Митя? — спросил Дьяченко, не оборачиваясь. — Чтоб отомстить фашистам, не так ли?

— Ну да! — хмуро подтвердил Митя.

— А где же припрятана твоя медаль «За отвагу»? — справился Дьяченко, к глубокому изумлению Мити. — Ты думаешь, я не знаю твоих секретов, разведчик?

«И откуда узнал про медаль дядя Вася? Ведь генерал сказал, что это тайна и про это никто не должен знать».

— Ты почему молчишь? — спросил Дьяченко.

— Нет у меня никакой медали.

— Ладно, ладно…

Коляска остановилась. Навстречу ехала другая коляска, в ней сидел секретарь райкома. Он и Дьяченко молча кивнули друг другу. Секретарь райкома спросил:

— Сколько было жертв от бомбежки?

Дьяченко нахмурился.

— Семеро убитых, одиннадцать раненых. Всех раненых отправили на военных машинах.

— Неразумно было выезжать днем. Хоть бы мы знали на день раньше… — проговорил секретарь райкома. — Сегодня нужно ехать до рассвета, днем рассыпаться в лесах и завтра ночью снова двигаться дальше. Думаю, успеем нагнать железнодорожные эшелоны.

Секретарь райкома взглянул на Митю. Словно теперь вспомнив о его присутствии, Дьяченко обернулся к нему и ласково сказал:

— Поди-ка, Митя, приляг на травку вот там, отдохни! Через пятнадцать минут мы вернемся.

«У них секретное дело», — подумал Митя. Отойдя к маленькой рощице, он смотрел на руководителей района.

Достав из сумок бумаги и карандаши, они переговаривались, что-то записывая на листках. «Ясное дело — секрет! — утвердился в своей догадке Митя. — Может быть, решают сейчас, кому остаться партизанить здесь».

«Почему бы и мне не вернуться в Вовчу? — вдруг пришло ему в голову, и от этой мысли у него быстрей забилось сердце. — А если сейчас же удрать от них в Вовчу? Дедушке скажу, что потерял маму. Это ведь правда! Только про бомбежку ничего рассказывать не стану, а то может подумать что-нибудь плохое. Посердится дедушка, поворчит — и примирится! Что ему останется делать?»

…Уже к полуночи, приблизившись к Вовче, Митя решил выйти на шоссе. До этого он все время пробирался полями параллельно шоссе, чтобы не встретиться с людьми, которые могли бы его остановить. Но едва только успел Митя выйти на шоссе, как с противоположной стороны дороги показались две фигуры, точно выросли из-под земли.

Митя остановился. Остановились и те двое, и мужской голос спросил:

— Эй, кто там?

Митя хотел было убежать, но передумал: а вдруг начнут стрелять, кинутся за ним?

— Да это я, дядя… Телка у нас пропала, ищу ее.

Фигуры подступили ближе. Ночь была лунная, и Митя сразу узнал обоих. Один был бухгалтер пивного завода Макавейчук, другой — сосед Ивчуков, Мазин, тот самый, брата которого казнили разведчики в дедушкином селе.

«Значит, и этот предатель?!» — подумал Митя с испугом. Он решил всеми силами не показывать, что боится.

Узнали мальчика и те двое.

— Какая у вас телка? Ври больше! — грубо сказал Мазин.

— Ага, я про телку врал.

— А что ты здесь делаешь?

— Да вот убежал от матери, не хочу эвакуироваться. Теперь к дедушке возвращаюсь.

— Молодец, умница парень! Все равно немцы нагонят, куда бы ни ушли.

Митя вспомнил, что утром видел Макавейчука в повозке, едущим со всеми. «Он вернулся обратно, значит хочет остаться с фашистами», — мелькнуло у него в голове.

— Пойдем домой вместе! — заговорил Макавейчук. — Правильно ты поступил, что вернулся. Куда нам уходить? Вон танки удирают, а небось на броне написано: «Вперед, на запад!» На запад, а сами на восток жарят! Толковый парень, поняли. Ну, идем, что ли?

И сам Макавейчук, и его слова были Мите так противны, что мальчику казалось, будто по его телу ползут какие-то скользкие, отвратительные пресмыкающиеся. Но он старался не показать своего отвращения.

…Увидев входящего Митю, Улита Дмитриевна с минуту не смогла заговорить от страха и удивления.

— Что случилось с мамой, Митя? Говори скорее!

Митя шепотом расписал бабушке свои приключения.

Лежавший на кровати дед притворялся спящим. Когда Мите удалось уверить простодушную бабку, что все было так, как он рассказал, дед вдруг открыл глаза.