Дядя Василий встретил Толстого радостный, поздоровевший, с лицом покрытым смуглым, степным загаром. Несмотря на то что перевалило ему уже за пятьдесят пять, он всё ещё был красив и статен.
— По-прежнему не унялся, чудишь? — заключил он Алексея в могучие объятья и сам тотчас почувствовал, как словно обручем стиснули его руки племянника. — Весь Петербург потрясён «Фантазией»! Жаль, что не попал я на вашу премьеру — как раз готовился к отъезду сюда. Но мне говорили, комедия ваша — и смех и слёзы. Писали мне уже сюда, государь как-то встретил Алёшку Жемчужникова: «Ну, братец, не ожидал, что ты сочинишь такую...» — «Что, чепуху, ваше величество?» — «Я слишком воспитан, чтобы так выражаться!» — ответил Николай Павлович. Так было? Ну а с тебя, как говорится, как с гуся вода! Не прошло и нескольких месяцев — пожалован в церемониймейстеры двора его величества... Ну а у меня здесь свой артист, от которого хоть вешайся, хоть стреляйся...
В кабинет влетел Саша Жемчужников и кинулся к кузену.
— О твоих проделках я Алёшке начал говорить, — пряча ухмылку в лихо закрученные усы, произнёс Василий Алексеевич. — Нет, ты, Алёша, представь, вызываю я этого артиста, то есть моего чиновника для особых поручений, и приказываю срочно составить бумагу для отсылки в Петербург. При этом прошу: «Только постарайтесь, господин Жемчужников, как-нибудь поцветистее!» Через какое-то время кладёт мне на стол реляцию: «Ваше превосходительство, как и просили...» Гляжу, а перед глазами разноцветные круги, да что там — целая радуга! Оказывается, в каждом слове одна буковка выведена чёрными чернилами, другая — синими, третья — красными, четвёртая — зелёными — так до конца! «Сашка! — не стерпел я. — Да за такое я тебя куда Макар телят не гонял зашлю!» Да вспомнил: куда ж дальше Оренбурга? — и махнул рукой...
Десять лет назад, в свой первый приезд, Толстой нашёл дядю едва живым. Старая рана от турецкой пули, часто досаждавшая ему, сильно загноилась, и докторам пришлось вновь прибегнуть к хирургическому вмешательству. Бравый генерал сдал, как-то вдруг осунулся и постарел, даже лихие усы, подзавитые колечками, опустились вниз.
Причиной оказалась не только напомнившая о себе рана физическая, но, не в меньшей мере, нравственная, исполненная страданий за десятки и сотни своих боевых товарищей, кто остался навечно в степях, убитый стужей и голодом, сражённый болезнями или пулей в жестоком походе по безлюдной степи в Хиву.
Генералу Перовскому до конца своих дней не забыть той ужасной зимы 1839 года, когда более чем пятитысячный отряд под его командою вышел из Оренбурга и начал свой путь по безоглядной, схваченной лёгким ноябрьским морозцем степи. Погода при выступлении была — лучше не надо. Но на первой же днёвке, в Илецке, ударила более чем двадцатиградусная стужа. Первая колонна, вышедшая из города несколькими неделями раньше, ещё в октябре, состоявшая из трёхсот пятидесяти человек при четырёх орудиях и более тысячи верблюдов, нагруженных всем необходимым для дальнего похода, достигла Эмбы вполне благополучно. В степи снега и мороза тогда ещё не было, и потому везде находился подножный корм для верблюдов и лошадей, и в воде для животных и людей не ощущалось недостатка.
Однако двум другим колоннам, и особенно четвёртой, замыкавшей, которую возглавлял сам Перовский, пришлось туго. Если первый отряд замышлялся лёгким, своего рода разведывательным, то остальные были массивные, тяжёлые, двигавшиеся черепашьим шагом. Колонны имели по три тысячи, а четвёртая даже четыре тысячи верблюдов, много конского поголовья, артиллерии. Перед выступлением с днёвок и ночлегов и при остановках всё это огромное количество верблюдов приходилось навьючивать и развьючивать, с чем не всегда справлялись ни нанятые погонщики-киргизы, ни тем более не приученные к этому солдаты. Животные заболевали от неправильного ухода, на теле у них образовывались потёртости вплоть до костей, и, значит, на долю здоровых верблюдов ложилась дополнительная поклажа, которая очень скоро выводила их из строя.
Двадцать четвёртого ноября неожиданно выпал глубокий, выше колена, снег, а через три дня поднялся свирепый степной буран при двадцатишестиградусном морозе. Продрогшие от сильной стужи и ветра лошади в ночь на двадцать восьмое сорвались с коновязей и побежали в степь, ища укрытия от напасти. Все часовые в ту ночь обморозили себе лица, руки и ноги, пальцы пришлось у многих ампутировать в холодных войлочных кибитках, на морозе, продолжавшем держаться около двадцати пяти градусов.
Декабрь разразился ещё более невиданными снегопадами, метелями и стужей, которых не могли припомнить не только солдаты, служившие в степях по нескольку лет, но и аксакалы и старожилы здешних мест. Стало непросто приготовить горячую пищу, устроить ночлег, уберечься от простуды и наступавшей уже дизентерии. Беда подобралась и к верблюдам: двигаясь по степи, они резали в снегу, покрытом ледяной коркой, ноги в кровь выше колен и, обессиленные, падали и не могли подняться. Таких животных оставляли в степи, а казаки делили снятую с них поклажу — муку, сухари, сахар, спирт и другое продовольствие, распихивая его по своим торбам. Топлива не было нигде в округе, и тогда для костров пошли в ход разрубленные на дрова лодки, взятые с собой для предполагавшейся переправы через Аральское море. Но и лодки, и всё иное, способное гореть, оказалось уничтоженным в считанные дни. И тогда Перовский приказал объявить войскам, что солдаты и офицеры сами должны отыскивать для себя топливо, ибо выдать более нечего...
Девятнадцатого декабря отряд достиг наконец эмбинского укрепления, употребив на пятисотвёрстный переход тридцать четыре дня и оставляя за собою роковой и страшный след — невысокие снеговые холмы над умершими людьми и круглые горки нанесённого метелями снега над павшими верблюдами.
Поистине героическим явился этот переход. Обилие снега оказалось так велико, что положительно все овраги, даже самые глубокие, были занесены доверху, так что приходилось употреблять самые невероятные усилия для переправы тысяч верблюдов и лошадей с их вьюками и колёсными фурами. А чтобы перетащить через эти снеговые бездны пушки, солдаты настилали поверх сугробов понтонные мосты и по ним перевозили орудия.
А ведь поход проводился не с кондачка, к нему готовились, можно сказать, не месяцы — годы. Сам военный губернатор Перовский прослужил к тому времени в крае шесть лет и за этот срок хорошо изучил природные условия и людские возможности. И зимняя пора им и его помощниками — генералами и офицерами — была выбрана не случайно: летом через выжженную солнцем степь совершить полуторатысячевёрстный поход было решительно невозможно из-за нестерпимого азиатского зноя, бескормицы для животных и отсутствия воды. Многолетние наблюдения за погодой утверждали, что зимы в степи почти бесснежные, морозы слабые и достичь центра Хивинского ханства будет нетрудно.
Совершить же поход и принудить хана Алла-Кула к повиновению Перовский решил с тех пор, как вступил в права военного губернатора и командующего отдельным Оренбургским корпусом. На протяжении десятилетий жестокие и коварные орды вооружённых кочевников, как ветер из неоглядной степи, налетали на русские мирные селения и войсковые части и забирали с собой в полон женщин, детей и даже сильных мужчин, которых затем продавали в вечное рабство на невольничьих рынках Хивы.
Россия стала в оренбургских степях форпостом, чтобы торговать с азиатскими народами и охранять многие племена, принявшие её защиту и покровительство. От набегов хивинцев страдали местные татары, киргизы, казахи. Перовский, думая о безопасности края, распорядился возвести укрепления по всей пограничной линии. Быстро были сооружены укрепления Наследницкое, Константиновское, Николаевское и Михайловское с редутами между ними для помещения там кордонной стражи из казаков и башкир. Между редутами же были устроены частые пикеты из десяти или пятнадцати казаков с сигнальными шестами, обвитыми соломой. Стоило показаться в степи налётчикам, как запалённые шесты, точно маяки, извещали о тревоге все посты и укрепления. Однако и эти меры не гарантировали полного спокойствия — из-за Сырдарьи, из глубины степей каждодневно мирной жизни сотен людей угрожало вероломное, не идущее ни на какие переговоры Хивинское ханство.
