Не лежащий. Возникший. Бьорн не уловил сам момент возникновения, но знал, что еще секунду назад на земле ничего не было. А сейчас там, омываемый струями дождя, лежал охотничий рог. Высеченный из кости, покрытый перламутром, ярко переливающимся всеми цветами радуги даже в такое хмурое, почти лишенное солнечного света утро. И чем тусклее выглядел мир вокруг, тем ярче, казалось, сиял рог.

Бьорн остановился перед ним, вытянул руку с зонтом, защищая рог от дождя. Он стоял, крепко стискивая ручку зонта в пальцах и сигарету в зубах, смотрел на рог и размышлял, что делать теперь. Ведь вовсе не обязательно его поднимать. В предыдущие разы он думал точно так же: какая странная вещь, она выглядит так, словно ей здесь не место, и вовсе не обязательно ее поднимать, с чего я взял, что она оставлена здесь для меня? Так он думал в первый раз. И во второй. И в третий… И вот сейчас тоже.

Как говаривал его психоаналитик: один раз – случайность, два – закономерность, три – система, четыре – диагноз. Диагноз, подумал Бьорн. А что тогда сказать про пятый раз? А про шестой? Он сухо рассмеялся, сигарета выпала из его рта, но он этого не заметил.

Бьорн поднял рог и, резко повернувшись, пошел прочь от стоянки такси, к забегаловке, приютившейся на углу между улицами Гетланс и Авенайн.

Забегаловка работала с восьми и только что открылась. Бьорн сел к стойке и заказал кофе, хотя сейчас не отказался бы от чего покрепче, но ему хотелось сохранить ясность мыслей. Зонт он закрыл и прислонил к стойке, а рог положил перед собой. Эта штуковина была тяжеленной и довольно большой, сантиметров восемьдесят в длину. Она заняла почти все пространство перед Бьорном на стойке.

Бьорн сидел и слушал, как гудит кофемашина. Бармен поставил перед ним чашку, так, что она оказалась точно между Бьорном и рогом, хотя пространства на стойке оставалось совсем мало.

– Впечатляющая штуковина, да? – спросил Бьорн.

Тот бросил на него скучающий взгляд.

– Простите, герр Линдстрем?

Бармен знал его имя, потому что Бьорн жил рядом и временами наведывался в кафе, а кроме того, за последние пару лет он стал в Фюллинге чем-то вроде знаменитости. Во всяком случае, его фото нередко появлялось на передовице местной газеты. И всегда было связано с чьей-то смертью.

– Нашел на улице только что. Валялся прямо посреди дороги. Хорошо, что никто не успел наехать, – сказал Бьорн.

Бармен взглянул на него так, как смотрят на помешанных, пытаясь определить, насколько они опасны. К этому подозрению явственно примешивалось чисто профессиональное размышление о том, не предложить ли клиенту к кофе виски, потому что ему точно не помешает опохмелиться.

Иными словами, бармен не имел ни малейшего представления, о чем говорит Бьорн. Он не видел рога.

Снова. Как и прежде.

– Спасибо, – сказал Бьорн, расплатился за нетронутый кофе, забрал рог со стойки и ушел. Уже на улице, пройдя до угла, он понял, что оставил в кафе зонт, но не стал за ним возвращаться.

Это началось три года назад. Зимой, кажется, в декабре – точный день Бьорн теперь назвать бы не смог. До этого дня его жизнь была совершенно заурядной жизнью посредственного полицейского в маленьком городке, где никогда ничего не происходит. Он проработал в полиции одиннадцать лет, и за все эти годы в Фюллинге совершили всего два убийства, одно из которых – по неосторожности, и оба дела поручали расследовать не ему, а Гансу Ясслинду, старшему детективу. Но три года назад пасмурным днем Бьорн шел по улице – шел снег, кажется, а может, дождило, – и нашел подкову. Вроде бы это считается к счастью, хотя в приметы Бьорн не верил. Подкова была чистенькой, словно только что с музейной витрины – и при этом зримо, ощутимо старой. Казалось, словно она только вчера слетела с копыта жарко скачущего коня, хрипящего, мотающего головой с оскаленными зубами, таращащего глаза, налитые кровью от бешеной скачки… Бьорн подумал об этом коне так, словно только что видел его. Это было не фантазией, а воспоминанием.

«Ерунда», – подумал он тогда, но продавать подкову не стал. Он даже не отнес ее на оценку к антиквару, как сперва собирался. Что-то подсказывало, что эта вещь принадлежит ему.

А на следующее утро Фюллинге потрясло чудовищно жестокое убийство. Первое убийство за много лет. Девятнадцатилетний парень пытал и убил собственных родителей, а их тела выбросил на газон перед домом. Потом сел в машину отца и уехал, даже не пытаясь привести в порядок место преступления. Орудия убийства – многочисленные орудия, и все в отпечатках – валялись по всему дому.

Ганс Ясслинд, старший детектив окружной полиции Фюллинге, как раз слег с пневмонией. Поэтому Бьорн пошел к комиссару и попросил, чтобы дело поручили ему. Он сам не знал, почему так поступил. Наверное, какую-то роль в этом сыграла подкова: ведь такая находка сулит удачу, и дело подвернулось кстати, обещало стать громким и одновременно непыльным. Мальчишку будет легко обвинить, и наверняка так же легко поймать, раз уж он не пожелал прятаться. На выслеживание по горячим следам у Бьорна ушло всего два дня. Тут важно было не упустить время, пока чокнутый щенок не покинул страну. Бьорн сработал быстро, провел арест – все прошло как по маслу. Ему объявили благодарность и выплатили премию, а его имя впервые появилось на страницах «Маяка Фюллинге», главной городской газеты. Подкову Бьорн повесил в своей квартире над входной дверью. И, сказать по правде, удивился и даже немного обиделся, когда Клаус с Бертой, придя к нему на ужин отметить удачное дело, ничего не сказали о подкове и как будто вообще ее не заметили, хотя антикварный сувенир бросался в глаза в скудной обстановке квартиры.

Тогда ему, конечно, не могло прийти в голову, что ни Клаус, ни Берта подкову просто не видят.

Прошел месяц после этого случая, и Бьорн нашел ножны. Короткие, для охотничьего ножа или кинжала, из красной кожи, украшенные жемчугом и серебром. С виду безумно дорогие. Пахнущие древностью, стариной, безвозвратно ушедшим временем. И эти ножны, как и подкова, тоже просто возникли посреди улицы, когда Бьорн шел мимо. Просто упали с неба к его ногам.

Тут он уже не выдержал, отнес ножны антиквару и попросил оценить. Антиквар посмотрел тогда на него так же, как бармен сегодняшним утром. Оценивая, стоит ли вежливо попросить посетителя удалиться или лучше сразу позвонить копам.

Вечером того же дня комиссар позвонил Бьорну домой и срочно вызвал в участок. Под мостом нашли обезображенный труп мужчины, выглядящий так, словно его искупали в ванне с серной кислотой. А Ганс Ясслинд все еще лежал дома с пневмонией, так что…

В течение следующих трех лет это случалось снова и снова. Пять дел, каждое из которых вел Бьорн Линдстрем. Два из этих дел закончились гибелью подозреваемых. Бьорн просто подумал: «Почему бы и нет?» – и всадил в каждого из этих ублюдков по пуле. Он помнил их имена. Нильс Мартинберг, убивший свою жену, – в то утро Бьорн нашел на дороге собачий ошейник с золотым медальоном, украшенным гравировкой в виде оскаленного черепа. И Оскар Хольм – поджигатель, отправивший на тот свет десятерых стариков; в тот день Бьорну достался странный предмет, который он сперва даже не смог опознать. Короткое исследование в Интернете показало, что это так называемый клобучок – колпак, который в старину надевали на голову ловчим птицам во время охоты.

Конская подкова. Собачий ошейник. Кинжальные ножны. Соколиный клобучок. Арбалетный болт – это уже перед исчезновением и смертью Берты. И – чудовищные убийства, совершавшиеся в Фюллинге после каждой из этих находок.

На самом деле Бьорну хотелось застрелить еще самого первого преступника, мальчишку, убившего родителей. Во время ареста тот развозил сопли и вопил, что они сами виноваты, что он их всю жизнь ненавидел и наконец-то они получили свое. Бьорну хотелось вставить щенку в рот пистолет и выстрелить, просто чтобы заставить заткнуться. Но тогда он сдержался. И на второй раз – тоже. На третий и четвертый – уже нет.