— Но Кинк ведь должен это понимать!

— Наверное, он и понимает. По-моему, наш выбор просто не в силах ничего изменить. Он вынужден медлить, пока мы не нарастим силы.

— Почему?

— Денежки-то и он и мы получаем от ГМАОЦА, но всем заправляет эмир. Это его операция, а не наша и таковой должна выглядеть для всего света. А у ГМАОЦА руки останутся чистыми. Знаешь, Копье, я даже готов заключить с тобой пари.

— О чем?

— Мы, белые, может, и возьмем Амари, во всех смыслах слова, но оккупируют его черные под командованием своих собственных офицеров.

— Не стану спорить.

— И скажу тебе еще кое-что. Когда мы его займем (если такое вообще произойдет), нам имеет смысл тотчас прибрать к рукам все автоматическое оружие. Попади оно к этим макакам, и расчетные книжки нам больше не понадобятся.

— Думаю, ты прав.

— Конечно прав. — Гутар повернулся на бок, и его койка заскрипела. — Не забудь выключить лампу.

Он и сам мог это сделать, но пришлось мне высовывать руку из-под москитной сетки и тянуться к выключателю.

В темноте я долго лежал без сна. Я чувствовал себя как ученик, идущий в школу, не выучив урока и не придумав достойного оправдания. Притвориться больным и смиренно подставить спину учительской палке? Когда речь идет о будущем, право, не могу сказать, что хуже: знать слишком мало или слишком много.

Я научился заряжать «узи» и стрелять из него.

Я научился заряжать пулемет и стрелять из него.

Я научился не слишком явно подскакивать, когда рядом взрывается минометный снаряд.

Я научился орать на сержанта Мусу и двух макак, поставленных охранять командный грузовик. Вспомнив, как отец выкрикивал команды и его голос разносился по всему плацу, я старался ему подражать. Наверное, внешне я не особо походил на бывалого солдата, но хотя бы научился говорить как они. Тропмен, сам большой любитель поорать, казалось, был доволен моими успехами в этой области.

Мои достижения в работе с радио оказались не столь впечатляющими. Там следовало постоянно переключаться с приема на передачу, и пользоваться этой штукой как телефоном нельзя. Только закончишь фразу — переключайся с «передачи» на «прием», а потом наоборот. Вроде бы ничего сложного, но для того, кто привык к телефону, это было сущей мукой. Иногда я просто забывал переключиться. Могу себе представить, в какую ярость приходил от этого собеседник, и все-таки, думаю, Кинк чересчур много шумел из-за таких ляпсусов. В конце концов, я ведь не выдавал себя за опытного радиста.

Охрану радиоустановки теперь усложнили. Для обучения в закрытом радиусе она работала без антенн, и нам запретили посторонние разговоры даже на самые невинные темы. В перерывах между учениями прибор запирали в ящике и круглые сутки караулили. Так же строго охранялась и радиоустановка Кинка. За уоки-токи с их ограниченным радиусом действия надзирали не так пристально, и тем не менее нас всерьез предостерегали против неосторожных переговоров по ним.

Тактическая схема движения Тропмена была очень проста. Первым шел Копье, за ним Молот (группа 1) и Наковальня (группа 2). Если бы Копье натолкнулся на сопротивление, ему следовало остановиться, занять оборону и развернуть группы Молот и Наковальню. Молот тогда зашел бы с левого фланга, Наковальня — с правого. Для того чтобы преодолеть незначительное сопротивление, этого будет достаточно. Если же сопротивление оказалось бы более серьезным, надлежало присоединиться к Молоту или Наковальне, окружая противника, и одновременно уведомить наступающие сзади основные силы, чтобы они приготовились вступить в бой. Копье тем временем продолжал бы двигаться дальше.

Мы провели в лагере неделю, когда Тропмен объявил, что настало время познакомиться с первым препятствием — пограничным постом на пути к реке севернее Матендо. Вместе с нами на командном грузовике отправились Барьер, Райс, Гутар и Уилленс. Тропмен приказал мне сесть за руль. Мы впервые выехали к Матендо, и на душе у всех было неспокойно. Однако сама по себе дорога туда оказалась не такой уж плохой, и на протяжении почти семи километров мне удавалось вести машину с приличной скоростью.

Мы, конечно, не собирались подъезжать к самому посту. Грузовик, полный белых офицеров Махинди, остановившийся на виду у всех, чтобы оценить обстановку, мог, мягко говоря, вызвать настороженность охраны. Поэтому мы оставили машину недалеко от места, где дорога из Матендо пересекает часть берега, принадлежащего Махинди, и поднялись на холм с левой его стороны.

Склон холма был почти отвесным и без единой тропки, поэтому нам пришлось в основном ползти вверх на четвереньках сквозь гниющие папоротники и густой подлесок. К счастью, это продолжалось недолго. Минут через десять мы преодолели самую крутую часть склона и выбрались к более пологому месту, где уже могли встать на ноги. Все управились с этим делом раньше меня и стояли, изучая открывшийся сверху вид. У меня же отчаянно колотилось сердце и едкий пот заливал глаза, поэтому минутку-другую я думал только о том, чтобы отдышаться. Наконец, немного придя в себя, вскинул голову и впервые увидел Ниоку.

Издали она походила на огромное зеленоватое озеро. Даже с высоты холма мы не видели дальнего берега. А ближний, извилистой линией уходящий вправо, окаймляла темно-зеленая полоса, как я впоследствии узнал — болото. Полоса эта уходила далеко влево, все более сужаясь, пока совсем не исчезала где-то в окрестностях Матендо. От идущего по реке парома на зеленой воде образовались белые барашки.

Мы видели лишь маленький отрезок прибрежной дороги — дальше она ныряла в лес, но пограничный и таможенный посты были как на ладони. Приблизительно в километре от нас стоял пост Махинди, а за ним, на расстоянии сотни метров, — угазийский. Отличались они друг от друга только цветом шлагбаума.

Тропмен прихватил с собой два бинокля и вручил их нам, приказав осмотреть все получше.

Блокпост Угази был выстроен из набитых землей бензиновых цистерн, покрашенных в белый цвет и размещенных таким образом, что проехать между ними удалось бы лишь на малой скорости и при этом сделав два поворота под острым углом. Посреди дороги стоял подвесной барьер в красно-белую полоску, поднимаемый и опускаемый вручную. Необходимость делать два резких поворота не позволяла снести этот барьер на скорости ни с той, ни с другой стороны. Если Копье намерен прорваться через границу без сопротивления, ему прежде всего необходимо захватить этот блок.

Сам пограничный пункт являл собой обмазанное известью строение из цементных блоков под кровлей из листьев магунгу. В одном его углу торчал кронштейн с двумя телефонными изоляторами. Угазийский солдат в военной форме сидел на корточках под деревом, которое, как я теперь знаю, называется кассией. Рядом стояло прислоненное к стволу ружье.

— Телефонная линия связывает этот блок с двумя их пограничными патрульными постами, расположенными севернее, — пояснил Тропмен. — На первой стадии вторжения тут беспокоиться не о чем — помешать нам они не в силах, но второй пост может связаться с Амари по телефону. Следовательно, до того как захватить этот пост, нам придется нарушить их телефонную связь.

— Для этого хватит одного выстрела из «узи», — сказал Гутар, — снести изоляторы — и дело с концом.

— Возможно, — кивнул Тропмен, — но я бы предпочел сделать это, не открывая огонь. Стоит нам выстрелить — и они тоже начнут палить, а надо постараться обойтись без потерь с обеих сторон. Мы с майором Кинком разработали план, каковой я хочу обсудить с вами.

Мы превратились в слух. Я почувствовал себя немного лучше: война без потерь меня как нельзя более устраивала.

— По этому плану, — вновь заговорил Тропмен, — в ночь накануне выступления штат таможни и пограничники эвакуируются с поста Махинди и мы занимаем их место. Ночью граница закрыта. На рассвете Копье и Наковальня выдвинут свои грузовики с вооруженными солдатами к блокпосту и здесь остановятся, как будто ожидая, чтобы в соответствии с установленными правилами перейти границу. Естественно, увидев военных, угазийцы откажутся пропускать машины. Начнутся споры, протесты и неразбериха, что, как мы рассчитываем, на время займет весь штат блокпоста Угази. Под прикрытием этой шумихи незаметно продвигаясь пешком, Наковальня окружит пост, перережет телефонные провода и займет ключевые позиции. Затем угазийцам будет предложено сдаться. Вряд ли они отвергнут столь разумное решение.