Я порылся в ее вещах, чтобы узнать, не найдется ли чего на продажу.

Вещей у Ники было немного. Меховую накидку из куницы и большую часть украшений для костюма, в котором выступает, она забрала с собой. Оставался красивый браслет с двумя золотыми подвесками — кое-что за него можно было выручить, но этого явно не хватило бы для моих целей, поэтому я решил не торопиться с продажей, выпил пару бокалов вина и поехал в Турколимано.

У Геннадио не было собственных яхт; он выступал агентом яхтовладельцев, назначал цену за прокат судна и снабжал клиентов всем необходимым. Однажды Геннадио заплатил мне комиссионные за то, что я привел американцев, решивших нанять кеч[2] для круиза по островам, поэтому мы были немного знакомы.

В маклерской конторе на берегу пристани стены украшали фотографии яхт, а на двери висел корабельный колокол, звонивший, когда кто-то входил или выходил. На задворках располагался склад, забитый разными консервами, солидным запасом вина и другой выпивки. Не очень крупный, но приятный бизнес. По правде говоря, Геннадио не было нужды заниматься еще и паспортами, но уж таким алчным он уродился. У этого маленького человечка, с желтоватым лицом и острыми, проницательными глазками, неизменно одетого в шелковую рубашку и крайне самоуверенного, брат работал в полиции и везде были связи.

При виде меня Геннадио, конечно, решил, что я пришел с предложением от клиента, сулящим ему прибыль, но мигом сменил тон, уразумев, что ошибся. Новая метаморфоза последовала, когда я объяснил, что мне нужно. Геннадио, озабоченно хмурясь, забросал меня вопросами:

— Кто вам подсказал обратиться ко мне?

— Один приятель.

— Что за приятель?

— Друг мистера Гомеса.

На самом деле я услышал о мистере Гомесе от одного из «липачей». В то время я сидел на мели и, не нуждаясь более в старом египетском паспорте, загнал его этому парню: налепив несколько фальшивых печатей и штампов, он мог сбыть товар какому-нибудь безмозглому моряку. Пока мы торговались, он и упомянул имя Гомеса, чтобы показать, с какой жестокой конкуренцией вынужден бороться. Впоследствии я поспрашивал знающих людей и выяснил, что обращаться следует к Геннадио.

Однако не стоило выкладывать маклеру, что его участие в паспортном грабеже получило широкую известность. Насторожив его, я только затруднил бы себе дело. И я прикусил язык, желая показать, что умею хранить тайны.

Видимо, мои ответы удовлетворили Геннадио. Он проводил меня в одну из кладовых в глубине конторы и плотно закрыл дверь.

— Паспорт нужен вам лично?

— Да.

— Но зачем? Я думал, вы египтянин.

— Я британец, но в консульстве мне чинят препятствия, прицепившись к свидетельству о браке, выданному моему отцу в армии. Чтобы все это утрясти, понадобится не один месяц. Вот мне и нужен паспорт, чтобы как-то выкручиваться до тех пор.

Я видел, что Геннадио не поверил ни единому слову, но спорить он не стал. Очевидно, его это не касалось.

— Вы знаете цену?

— Да.

— И условия?

— Да.

Тем не менее для пущей уверенности, что я все правильно понимал, он рассказал мне и о цене, и об условиях. Я снова подтвердил, что согласен.

— Очень хорошо. Сейчас вы заплатите десять тысяч драхм наличными, а остаток — при получении паспорта. Это займет три дня.

— Но тогда выходит двадцать пять процентов аванса, а мне сказали, вы берете десять, с чем я и пришел. И вот теперь вы заявляете…

В конце концов мы сошлись на двенадцати с половиной процентах, и я передал Геннадио пять тысяч драхм, каковые он тщательно пересчитал.

— Мне понадобятся фотографии и ваши паспортные данные. Новый паспорт обеспечит вам статус натурализованного гражданина, и все данные должны соответствовать указанным в вашем виде на жительство.

— Сколько фотографий?

— Достаточно и одной.

При мне было несколько фото, я передал Геннадио одну вместе с видом на жительство. Он начал списывать с него данные и вдруг остановился.

— Тут указано, что вы египтянин, — проговорил он.

— У меня двойное гражданство, но фактически я британец.

Маклер пожал плечами:

— Коль скоро тут написано, что вы египтянин, в паспорте надо проставить то же самое. Таков закон.

— Хорошо.

Я понимал, что у меня могут быть неприятности, если я воспользуюсь новым паспортом в Египте, но ничего не мог поделать. У меня и так оставалась куча неотложных проблем, и прежде всего — раздобыть тридцать пять тысяч драхм.

Геннадио закончил переписывать данные, но не вернул мне вид на жительство, а снова задумался.

— Вы хотите уехать за границу? — спросил он.

— Нет, всего-навсего продлить вид на жительство, но для этого нужен действительный паспорт.

Я думал, что, будучи греком, Геннадио не знает порядков, принятых в Бюро по связям с иностранцами. Но он был в курсе.

— В новый паспорт вам надо будет проставить греческую визу.

— Знаю.

Я протянул руку за бумагой, но маклер крепко вцепился в нее, продолжая сверлить меня сквозь очки острым, оценивающим взглядом.

— Должно быть, дела у вас идут на редкость хорошо, — заметил он.

— Сезон довольно удачный.

— Машина, на которой вы возите туристов, принадлежит вам?

Геннадий мог знать истинное положение дел, поэтому я предпочел сказать правду.

— Нет, ее хозяйка — миссис Карадонтис.

— Видимо, она очень щедрая женщина.

— Щедрая?! — Я рассмеялся.

— Но если вам удалось скопить столько денег…

Я понял, что пытается выяснить маклер. Его беспокоило, не опасно ли со мной связываться, не украл ли я деньги на паспорт. Геннадио не мог позволить себе никакой огласки. Но и я тоже.

— Нет, столько я, естественно, не скопил, половину придется занять у миссис Карадонтис. — Я выразительно хмыкнул. — Потому-то мне и стало смешно, когда вы назвали ее щедрой. Эта дама сдерет с меня восемь процентов в месяц.

Здесь я допустил грубую ошибку, хотя в тот момент этого не осознавал. И Геннадио — тоже. Как ни странно, он мне поверил и даже скупо улыбнулся. Потом, кивнув, вернул мне вид на жительство.

— Значит, через три дня, — сказал маклер, — то есть в пятницу в это же время. — И безапелляционным тоном добавил: — Весь остаток суммы тоже принесете наличными. Ровно тридцать пять тысяч.

Как будто я этого не знал!

Миссис Карадонтис жила в большой квартире неподалеку от афинской высшей технической школы.

Обычно я приходил туда два раза в неделю, показывал старухе свой журнал, расчеты и отдавал ее долю выручки. Я не любил эти визиты, даже если она не закатывала скандал из-за каждой драхмы. Как правило, я не обращал особого внимания на дурные запахи — запах есть запах, но в квартире миссис Карадонтис попросту смердело. Не знаю, чем именно; иногда мне приходило в голову, что это дотлевает ее покойный муж. Приблизительно так пахнет протухшая вода в вазе для цветов, только эта вонь была намного сильнее и противнее.

От самой миссис Карадонтис несло духами, и оба запаха, смешиваясь, создавали настолько незабываемое зловоние, что оно потом преследовало вас, как дурной сон. Миссис Карадонтис, худой и темноволосой гречанке, было лет шестьдесят. На верхней губе у нее росли волоски, а голос звучал по-командирски зычно. Старуха здорово пила, и я всегда старался прийти как можно раньше, в первые вечерние часы, чтобы покончить с расчетами, пока она не наклюкалась, иначе процедура занимала раза в два больше времени. Миссис Карадонтис была ярой роялисткой и, осушив несколько рюмок подряд, имела обыкновение читать газету вслух и всячески поносить правительство, после чего переходила к воспоминаниям о покойном муже и заливалась слезами, а затем вновь костерила правительство. Это могло продолжаться часами. Чтобы выдержать все это, мне приходилось тоже прикладываться к бутылке, но никакая выпивка не могла притупить обоняние.

Однако в тот вечер я заглянул к миссис К. в половине десятого. Расчеты мы должны были сделать только в четверг, а я хотел, чтобы к тому моменту, когда я заговорю о деньгах, старуха как можно более размякла.