Сначала капитан совершенно не обращал на нас внимания. Поскольку он получил от Геннадио или его агента приличную взятку за то, чтобы не видеть, как мы проникли на судно, меня такое поведение не удивляло. Видно, Ван-Буннен предпочитал игнорировать свидетелей своей продажности. Остальные офицеры, включая старшего механика, немца, встретившего нас на борту, и дежурного Бержье, который до появления капитана без умолку болтал, тоже старательно нас не замечали. Скорее всего, и они получили определенную мзду.

Если Гутар не выносил поучений, то еще менее был склонен терпеть равнодушие к своей особе. По мере того как все насыщались, его крысиный оскал становился все более зловещим. Наконец, когда подали кофе, он, не выдержав, направился к Ван-Буннену.

— Ив Гутар, капитан, — представился он. — Рад с вами познакомиться.

Капитан, смущенно помедлив, с неохотой пожал протянутую руку.

— Ван-Буннен, — проворчал он.

Гутар указал на меня:

— А это мой друг месье Симпсон.

Мы с капитаном промычали друг другу нечто весьма невразумительное.

— Мы искренне надеемся, — бодро продолжал Гутар, — что наш довольно необычный способ появления на вашем судне не будет превратно истолкован. Нам, журналистам, как вы понимаете, порой случается раздобыть сведения о неприглядных, а то и скандальных историях, каковые политики предпочли бы замять. И тогда приходится путешествовать самым невероятным образом.

— Да-да, конечно, — промямлил капитан.

Поверил Ван-Буннен этой чепухе или нет — трудно сказать, но в тот момент ему было проще сделать вид, будто он принял ее за чистую монету. Версия Гутара избавляла капитана от неловкости в общении с нами, и он представил нас своим офицерам.

Это было в среду. До Порт-Саида же предполагалось добраться в пятницу. К вечеру четверга Гутар и капитан стали неразлучными друзьями. Меня это не волновало — я вполне мог побыть наедине с собой, пытаясь уверовать, что завтра никогда не настанет и мне нет нужды задумываться о будущем.

Стояла на редкость теплая ночь, и, вместо того чтобы спать в душной каюте, я задремал в шезлонге на палубе. Неожиданно появился Гутар и, подтащив другой шезлонг, поставил его рядом с моим.

Француз побывал у капитана, и теперь от него разило джином. Впрочем, он не был пьян и говорил совершенно нормально, разве что стал немного дружелюбнее обычного.

— Знаете, в чем беда нашего капитана? — начал француз.

— Слишком много пьет?

— Да, но дело не в том. Самое скверное — что бедняга совсем не умеет пить. Я оставил его вдрызг пьяным.

— Я бы и сам с удовольствием напился.

— В каюте осталось немного бренди. Если угодно, принесите его.

— Хорошо.

— И не забудьте прихватить стаканы из-под зубных щеток.

Гутар — из тех, кто всегда найдет мальчика на побегушках.

Когда я вернулся, он стоял облокотившись о поручни и смотрел на волны за кормой. Он взял у меня бренди и, разлив остатки по стаканам, кинул пустую бутылку за борт.

— Ваше здоровье, — выдохнул француз.

— Ваше, — отозвался я.

Я снова сел в шезлонг, мечтая, чтобы Гутар оставил меня одного. Мне не хотелось ни разговаривать, ни думать, только выпить напоследок немного бренди. Но Гутар опять разлегся в шезлонге, закинув ноги на нижний поручень.

— Вы хотите остаться в Порт-Саиде? — полюбопытствовал он.

— Не больше, чем потребует необходимость.

— А куда отправитесь потом?

— Может быть, на Кипр.

— Почему именно туда?

— Да какая разница?

— Вы не боитесь, что вас оттуда вышлют? Сейчас киприоты заодно с греками.

— Сомневаюсь, чтобы греки стали из-за меня что-то предпринимать.

На самом деле я об этом просто не подумал. И мне еще больше захотелось, чтобы Гутар ушел.

— Ну, я не стал бы так рисковать. А кроме того, что вас ждет на Кипре?

На этот вопрос у меня не было ответа, и я отделался неопределенным ворчанием.

— Вы знаете Лоренсу-Маркиш, куда плывет наше судно? — не отставал француз. — Бывали там когда-нибудь?

— Нет.

— А мне кое-что порассказал капитан. Эта страна в португальском Мозамбике еще принадлежит белым без всякой чепухи с национальным суверенитетом. И власти знают, как обращаться с макаками.

Макаки вообще-то обезьяны, но в устах Гутара это слово означает «негр» или «темнокожий». В английской школе меня дразнили черномазым, поскольку я родился в Египте. Кожа у меня вовсе не темная, поэтому я старался не обращать особого внимания на кличку, но в глубине души было обидно. Гутар обладал мерзейшей способностью напоминать мне о том, что я старался забыть.

Я промолчал.

— Девяносто девять процентов макак, — продолжал он, — и всего один процент белых, но только этот один процент имеет там вес и значение. Шкипер считает, что я могу получить визу в португальском консульстве Порт-Саида.

Это меня поразило:

— И вы туда поедете?

— Именно это я сейчас и обдумываю.

— Но ведь Мозамбик чертовски далеко!

— Да всего семнадцать дней или около того. Капитан сказал, что, если я запишусь помощником стюарда, он провезет меня в Лоренсу-Маркиш за сто двадцать пять долларов.

— Но что вы там будете делать?

— Думаю, очень скоро подыщу себе какую-нибудь работу. Я умею обращаться с макаками, так что кому-нибудь да пригожусь.

— А как насчет языка? Разве вы говорите на португальском?

— Немного понимаю по-испански. Это пустяки, скоро научусь. Кроме того, кэп уверяет, что там говорят на всех языках понемногу. Есть в тех краях и еще один большой город — Бейра. Это морской порт Родезии. Уж там-то наверняка многие говорят по-английски. А значит, и это вполне подойдет.

— Мне?

— А что вам терять?

Я старался вспомнить, есть ли мне что терять, кроме жизни и свободы.

— Жену, — наконец сказал я.

Он усмехнулся:

— Я видел ее фотографию. Очень красивая женщина. Думаете, она приедет к вам на Кипр?

Нет, ни на что такое я не рассчитывал. Честно говоря, я не особенно беспокоился о Ники. И уж во всяком случае, не тешил себя иллюзиями на ее счет. Если, вернувшись с гастролей, она не застанет меня дома, то просто будет жить своей жизнью, и вскоре мое место займет кто-то другой.

— А с какой стати капитан хочет записать вас помощником стюарда? — спросил я.

— Чтобы не платить пошлину за провоз пассажира через Суэцкий канал. Может, он и вам придумает какую-нибудь должность. Хотите, спрошу? Я ему понравился.

— Когда вы должны объявить о своем решении?

— Завтра, до того как мы войдем в порт. Но я уже почти решился. Хватит с меня всяких Хейков, больше я этого не потерплю. Надо заиметь что-то свое. Может, я найду что-нибудь в Мозамбике, а может, и нет. Но если не искать, точно ничего не найдешь.

Гутар, противно рыгнув, допил остатки бренди. Теперь он уже здорово окосел. Начало сказываться действие бренди, выпитого после джина. Француз сунул мне в руку свой стаканчик и встал. Сначала он здорово качнулся, но сумел выпрямиться и, старательно удерживая равновесие, побрел в каюту.

Наутро меня записали вторым помощником стюарда, и я вручил капитану Ван-Буннену сто двадцать пять долларов из своих двухсот.

Мне очень не хотелось расставаться с деньгами, но в тот момент я не видел другого выхода. По сути дела, таким образом я приобрел несколько дней, свободных от тягостных раздумий.

В Порт-Саиде я провел на берегу менее трех часов: именно столько мне понадобилось, чтобы получить у португальцев визу в Мозамбик и приобрести кое-какие необходимые вещи. Когда мы вышли из консульства, Гутар отправился по своим делам — наверное, хотел найти бордель, а я поспешил вернуться на судно. Не в моих привычках рисковать без надобности. И для меня было большим облегчением снова оказаться на борту «Вольвертема».

Назавтра наше судно присоединилось к каравану судов, следующих через канал на юг, в Суэц. Долго мы там не задерживались, и я не стал выходить на берег. Скоро мы опять плыли вниз по каналу, держа путь дальше — в Красное море.