Впереди на опушке стояло бетонное здание размером с небольшой дом. Крашенные в белый шлакоблоки под ярким флоридским солнцем приобрели желтоватый оттенок. Рядом стоял навес, служивший стоянкой. С одной из четырех опор свисала рыболовная сеть.

Я припарковал джип в тени капустных пальм и зашел к зданию сзади. Изнутри доносился приглушенный гул промышленного холодильника.

Позади меня зашуршало, и я обернулся, вскинув пистолет. Из зарослей сухих карликовых пальм показался черный полоз, прошмыгнул мимо и юркнул в дырку под основанием мастерской.

Спрятав пистолет за пояс, я надел резиновые перчатки и попробовал открыть заднюю дверь – заперто. Тогда я зашел с парадного входа и менее чем за минуту вскрыл замок. Достав пистолет, сделал глубокий вдох и распахнул дверь.

Скрипнули ржавые петли, и вниз по косяку сбежал двухдюймовый таракан. Преступив через него, я вошел, отыскал слева выключатель и нажал кнопку. Лампы под потолком мигнули и озарили помещение белым светом. Кругом голый бетон, посередине – чистый деревянный стол. В углу – единственная лампа на высокой гибкой ножке. У одной из стен – двойная раковина из нержавейки. На барашке висела сложенная пара резиновых перчаток. Бетонный пол напоминал раковину – под легким уклоном он сходился к сливному отверстию в центре. Пахло плесенью, а еще смесью отбеливателя, формальдегида и газа, как в какой-нибудь лаборатории.

Я открыл дверь, за которой оказалось нечто вроде кабинета: длинный стол и два складных стула. На полках – десятки переносных пластиковых холодильников. В дальнем углу едва слышно работала машина для сухого льда.

Вернувшись в мастерскую, я прошел к двери из нержавеющей стали в дальнем конце. Потянув за ручку, открыл ее, и в лицо мне ударил поток морозного воздуха – затхлого и пахнущего смертью. Включив свет, я вошел в морозильник. Там стояла большая цистерна из нержавеющей стали с темной жидкостью. На кромке бака белела оледенелая накипь.

На полу почти застыла лужица крови цвета темных слив. Этим воздухом дышать не хотелось, и я развернулся.

В лоб мне уперлось дуло пистолета, и Хуан Гомес произнес:

– Ты следующий.

Изо рта у него разило пивным перегаром и гнилым мясом. Уперев ствол мне в лоб, Гомес велел:

– Бросай пушку!

За спиной у него стоял Сайлас Дэвис: на лбу свежие швы, в руке пистолет, на губах – ухмылка.

Я бросил «Глок» на пол.

– Выходи из морозильника, сука, – приказал Гомес. – Скоро ты туда вернешься. Сайло, неси стул.

Гомес задом вышел из морозильной камеры, а Дэвис тем временем сгонял в кабинет за складным стулом.

– Садись давай, легавый, – приказал Гомес. – Вот тут, поближе к сливу. Убираться проще будет.

Он подтолкнул меня ближе к стулу.

Оба – и Гомес, и Дэвис – целились мне в голову, пока я садился.

– Привяжи его, – сказал Гомес помощнику. – Возле полок веревка лежит.

– Да что мы на него время тратим? – спросил Дэвис.

– Сантану дождемся. Он сам скажет, что да как. Процедура у него строгая: чтобы время тика в тику сошлось.

Сантана… Теперь понятно, Гомес не Санта-Анне звонил, он обращался к Сантане. Похоже, Дэйв Коллинз был прав: Сантана и есть тот самый серийный убийца, маньяк.

Значит, у Мешочника есть имя, и это имя я унесу с собой в могилу. Взглянув на Гомеса и Дэвиса, я спросил:

– Зачем вам это?

– Заткнись! – прикрикнул Дэвис.

– Позволяете Сантане торговать людьми, как в прошлом? Как вы можете на него работать? Разве ничто в вас не восстает против этого? Ведь ваших же предков обращали в рабство! Или власть Сантаны держит вас, как держали цепи ваших пращуров?

– Ну-ка! – крикнул Дэвис. – Завали хайло!

Нужно было тянуть время.

– Как вы можете издеваться над этими несчастными? Довольно и того, что их бьют, истязают, насилуют… так теперь еще и режут. Зачем потакать Сантане?

– Забудь это имя! – сказал Гомес.

– Зачем вы на него работаете? Вы деловые люди, а он – психопат. Чем он вас держит? Деньгами? Скольких вы убили?

– Мы не убиваем. Мы только упаковываем трупы и избавляемся от них. Последнюю девку никто бы не нашел, если бы копы не устроили на перекрестке проверку водил на алкоголь. Пришлось бросить тело там, где им занялись бы звери и черви. Погано это, неуважение к мертвым.

– Если не вы убиваете девушек, то кто? Сантана? Как это происходит? Он звонит вам, когда наиграется с жертвой, и говорит, где искать очередное тело, из которого можно вырезать органы? И вы с уборки урожая овощей переключаетесь на урожай тел?

– Пасть захлопни! – закричал Гомес, брызжа слюной. Шмыгнув носом, он сказал: – На планете семь миллиардов людей, и есть те, кому нужны новые сердца, почки, печени… Среди больных – ученые, врачи, люди, которые решают. Везде, в любом обществе приносят в жертву агнцев. Ты – наш агнец, тобой пожертвуют ради большого дела.

– Вы у Сантаны на крючке, так?

– Поцелуй меня в зад, О’Брайен! – ответил Гомес. – Ты о Сантане вообще ничего не знаешь. Он умнее тебя и твоих приятелей-легавых. Он гений!

– Такой гений, что доверяет грязную работу тебе и Сайласу, а сам отсиживается в тени. Чем он тебя зацепил, Гомес? Зачем работаешь на него?

– Он один из нас! У него власть, он – el Diablo! Знает и видит такое… Он в курсе, с кем встречаемся, что делаем, каких баб возим в фургонах. Сколько их и даже как они выглядят.

Гомес достал из кармана пинту «Джек Дэниелс», сделал из бутылки большой глоток и передал ее Дэвису.

– Все потому, что он управляет процессом, – сказал я. – Что, если у него есть люди, которые поставляют людей из стран третьего мира? Что, если у него шпионы в лагерях мигрантов? Ты, Гомес, доверяешь Сайласу?

Отхлебнув виски, Дэвис выпятил грудь и гневно посмотрел на меня.

– Доверяешь ли ты Ортеге? Вдруг кто-то из работников в лагере на зарплате у Сантаны? Бреннены у него в кармане, у него в кармане свой детектив, так почему он не мог подкупить Сайласа?

– Заткнись, дебил! – прогавкал Дэвис.

– Бреннены у него в кармане? – выпучил глаза Гомес.

– Заткнись, легавый! – закричал Дэвис и обернулся к Гомесу: – Не верь этой суке. Я Сантану в глаза не видал. Его ваще нет, понял? Это вы с Гектором его придумали, чтобы меня потом кончить, да?

– Я тебя и так могу кончить, прямо здесь! – ответил Гомес. – Ты месяц назад в Майями мотался, на три дня. Может, с Сантаной терся, у него в пентхаусе? Он мастер сантерии[19], умеет управлять душой человек.

– Хуан, – остановил его Дэвис, – что ты несешь?! Еще скажи, ты в вуду веришь!

Смерив его взглядом, Гомес повторил приказ:

– Неси уже, сука, веревку.

Дэвис сбегал в кабинет.

– Больше ни слова о Сантане, – пустым голосом пригрозил мне Гомес; пустые глаза ему застила ненависть. – Доигрался, amigo, не надо было совать нос не в свое дело. Теперь ты покойник. Бесследно не пропадешь, так что радуйся: поможешь продлить кому-то жизнь. Часть великого копа будет жить дальше!

Дэвис принес веревку, и Гомес сказал:

– Свяжи ему руки за спинкой стула.

Дэвис завел мне руки за спину и туго перетянул запястья веревкой. Кисти почти сразу же онемели.

– Звоню Сантане, – сказал Гомес напарнику. – Он быстро дока пришлет. Хирург приедет, мы копа вскроем. Легавый пусть пока молится, чтобы сдохнуть скорее.

Гомес саданул мне кулаком в челюсть. Из глаз посыпались искры, и я чуть не упал вместе со стулом. Я снова очутился в Афганистане, в сырой камере для допросов; мне врезали рукояткой девятимиллиметрового пистолета, пропустили через меня ток. Где-то в отдалении затихал стрекот вертолетных лопастей.

Я сплюнул кровь и услышал смех Дэвиса: он хохотал, будто заевшая пластинка с записью смеха. Перед глазами плыло, но я видел, как Гомес отошел к двери и достал сотовый.

– Взяли О’Брайена… в кожевенной мастерской. Присылай дока с инструментами… да, конечно, Сантана… без базара… понял, ага… понял.